«Почто плюхаешься? — сурово вопросил он меня, почесывая живот. — Почто болотников не гоняешь?» — «Болотников?» — переспросил я, не совсем понимая, что это такое и почему я их должен гонять. «А для чего тебя еще Вольдемир-князь сюда послал, орясину?» — оскалился тот, снимая с плеча веревку. Увидев это, я решил благоразумно умолчать о том факте, что никакой Вольдемир никуда меня не посылал по причине того, что о правителе или рыцаре с таким именем я никогда не слышал. Площадно ругаясь, нежданный спаситель вытащил меня на твердую землю и, даже не дослушав благодарности, хлопнул по спине: «Ладно, паря! С непривычки оно и не зазорно. Ну, я пошел». «Куда?» — растерялся я. «Куд-куда! Ужин готовить да баньку топить». — «А я?» — «А ты — меч в зубы, и во-он по той тропинке, только я тебя прошу: больше в трясину не лезь». — «И что?» — «Аккурат на логово болотников набредешь. Да построже там с ними, окаянными, а то совсем житья нет! А как управишься, приходи. Почистишься, обсохнешь, меду выпьем». Делать нечего. Боясь оскорбить спасителя или неведомых болотников незнанием ритуала, я, как мог, очистил свой верный меч от грязи, взял его в зубы и направился по указанной тропинке.
Болотники оказались уродливыми приземистыми существами, чем-то отдаленно напоминающими помесь нашего тролля с жабой. Видимо, ритуал с мечом в зубах я выполнил как надо: завидев меня, большинство из них тут же обратилось в бегство, весьма быстро и ловко передвигаясь по зыбкой и неровной почве на своих кривых ногах с широченными перепончатыми ступнями, а остальные упали ниц и закрыли руками голову. Как я ни пытался растолкать их, чтобы, согласно все тому же ритуалу, строго погонять, эта затея не увенчалась успехом. Вконец отчаявшись, я выбрал одного, самого толстого и представительного, взял его за ногу и, невзирая на слабые попытки освободиться, потащил обратно. Я надеялся, что Бородуля погоняет его с большим успехом.
К своему немалому облегчению, дом я нашел без труда по поднимающемуся из трубы дыму. Бородуля как раз колол во дворе дрова. Увидев меня и болотника, оставляющего спиной широкий след в грязи, он пришел в явное замешательство.
«Прошу меня простить, сударь, но ваше поручение я не выполнил, — покаялся я. — Едва заметив меня, почти все болотники разбежались в разные стороны. Помня ваше предостережение, я не решился их преследовать, а вместо этого доставил одного сюда. Так что если вы уже приготовили ужин и истопили баньку…»
Договорить мне помешал болотник. Вывернувшись из моей руки, он одним прыжком оказался у ног Бородули, обхватил их, и изо рта его полилось кваканье и бульканье, а из глаз — слезы. Человек что-то ответил на том же квакающем языке, болотник быстро-быстро закивал, выдал еще одну длинную фразу, потом бросил на меня затравленный взгляд и упрыгал прочь со скоростью шаровой молнии.
«Ну, богатырь, — покачал головой Бородуля, — сколь живу, а такого не видывал. Нагнал же ты страху на болотников! Этот толстый у них за старейшину. Представляешь, поклялся не только не озоровать боле, но и сорок верст гатей настелить и во всем проезжающим помогать, только бы ты обратно к князю Вольдемиру уехал. И не думал, не гадал, что в Пределе нашем такие богатыри водятся! Силен!»
«В каком Пределе?» — машинально спросил я. «Дык ведь, вестимо, в каком. В Дальне-Руссианском, — охотно откликнулся хозяин. — Али на поле ратном по голове часто били, коль о таком спрашиваешь? Да и баешь все больше странно, не по-нашему…»
И тут я все понял. Мои мысли, высказанные вслух, ифрит принял за третье желание. Я действительно очутился в Дальне-Руссианском Пределе. Бородуля же, как оказалось, давно отсылал местному правителю князю Вольдемиру прошение прислать какого-нибудь доблестного рыцаря, или, как тут говорят, богатыря, чтобы приструнить распоясавшихся болотников, разрушающих гати и завлекающих проезжающих в столицу купцов с товарами в трясину. Так что, когда я появился, простодушный бородач решил, что я и есть долгожданный избавитель.
К стыду своему, должен сознаться, что я не рискнул разубеждать Бородулю и солгал, что по дороге сюда сразился с неким великаном, который, прежде чем испустить дух, ударил меня по голове своей дубиной. И теперь я страдаю дефектами речи и выборочными провалами в памяти. Вот, например, совсем не помню, ни кто такой князь Вольдемир, ни где он живет… «Вот горе-то какое! — всплеснул руками тот. — Хоть как звать-величать-то тебя не позабыл?»
Я уже хотел было назваться, но потом подумал и решил, подобно славным рыцарям прошлого, выбрать себе какое-нибудь вымышленное имя, чтобы благодарные люди превозносили меня за мои деяния, а не за титул и благородную фамилию. Или я не рыцарь… в смысле — не богатырь?! Или я… А что, неплохо звучит! «Меня зовут Илия-богатырь», — объявил я Бородуле. «Иди ты! — вытаращился тот. — Неужто сам Илья?» «Сам», — гордо подтвердил я. «А люди баяли, что тебе еще три с половиной года на печи лежать». «А мне надоело! Когда столько зла кругом, ни один ры… богатырь не смеет не то что лежать, а даже сидеть лишнюю минуту без дела!» — вдохновенно ответил я, с радостью видя на глазах Бородули слезы радости и умиления. Да, в этих землях явно давно не было настоящего защитника! Так я, сам того не зная, поступил на службу к князю Вольдемиру Красно Солнышко.
— А отчего у князя такое странное прозвище? — Испросила Глори, когда рассказчик перевел дух. — О, ваше высочество, нет ничего проще. Достаточно взглянуть на лицо этого господина, и все сразу становится ясно. Видите ли, оно у него круглое, как блин, и нездорово красное. Подозреваю, что Вольдемир страдает полнокровием, что вкупе с его страстью к крепким спиртным напиткам и невоздержанностью в отношении прекрасного пола весьма прозрачно намекает на возможность скорого апоплексического удара.
— А почему вы сказали, сэр Шон, что поступили на службу, сами того не зная? Разве это не был осознанный выбор?
— И да, и нет. Я, разумеется, был совсем не против поступить на службу к какому-нибудь могущественному и достойному правителю, тем более что в болоте утонул мешок со всем моим имуществом, но сперва желал немного освоиться в Пределе. Однако судьба распорядилась иначе. Сначала мы мылись в бане, и я едва не преставился — мой радушный хозяин напустил такого пару и так крепко отхлестал меня березовыми ветками, что в конце я самым малодушным образом взмолился о пощаде. А потом мне, едва стоящему на ногах, поднесли литровый ковш местного меда и приказали выпить его залпом. Больше о том дне я ничего не помню.
Очнулся я в телеге, лежа на мягких шкурах. Телега двигалась, немилосердно скрипя и подпрыгивая, а голова моя болела так, будто по ней и впрямь кто-то стукнул дубиной. Не удержавшись, я тихо застонал.
«Очнулся?» — поинтересовался сидящий на козлах Бородуля. Говорить я не мог, лишь слабо кивнул. Но даже от этого невинного движения меня так замутило, что я сжал виски руками. «Эк тебя, бедолагу! — сочувственно вздохнул бородач, извлекая откуда-то большую плоскую флягу. — На, полечись». Глотнув из фляги, я тут же вновь провалился в небытие. Краткое просветление возникло в тот момент, когда меня куда-то несли пять здоровых мужиков, а Бородуля бегал вокруг и причитал: «Полегче, братушки, полегче! Все-таки три с лишком года Илюша недолежал, в полную силу не вошел!» Я хотел было ответить, что он не прав, и тут двое передних мужиков с размаху раскрыли дубовую дверь моей головой. Последнее, что я услышал, прежде чем свет в очередной раз погас в моих глазах, было их удивленное: «Гляди-ка! И впрямь — недолежал!..»
— А потом?
— А потом меня неделю лечили в княжеском тереме. То есть «лечили» — это весьма условно, скорее просто без меры пичкали блюдом, приготовленным из сырых яиц, взбитых с сахаром, и категорически запрещали вставать с постели. Все эти издевательства творились со ссылкой на распоряжение придворного лекаря со странным именем Ойболитий. Несмотря на весьма большую власть и влияние на князя Вольдемира, народной любовью лекарь не пользовался. По крайней мере, слуга, приносивший мне еду, шепнул по секрету, что «этому коновалу только волков да кур пользовать, да и то животину жалко!» На седьмой день я не выдержал и категорически потребовал разговора с Ойболитием, либо с князем, либо с обоими сразу. Поскольку данное пожелание я высказывал, небрежно помахивая отломанной от стола дубовой ножкой, лекарь очутился в моей комнате уже через полчаса. Не дав мне и рта раскрыть, он тут же заявил, что рад моему исцелению и уже приказал оборудовать превосходную печь. А если у меня есть какие-то пожелания по поводу того, чем князь может скрасить мой досуг в течение ближайших трех лет, то он, Ойболитий… Тут уж я рассердился не на шутку и, импровизируя на ходу, шестистопным ямбом объяснил лекарю, что любому ритуалу должен быть разумный предел. И если меня немедленно не отведут к Вольдемиру, то Ойболитий сам ляжет на свою печь. Тридцати трех лет не обещаю, но — надолго!
Лекарь заартачился, но я на его глазах отломил у стола вторую ножку и ударом ноги вынес дверь вместе с засовом. На свою беду и мою радость, по коридору как раз проходил сам князь. С другой стороны, как я уже имел честь вам сообщить, лицо у достойного правителя от рождения напоминало плохо испеченный блин, так что большого урона его красоте дверь не нанесла. Отлепив от нее свой нос, Вольдемир выслушал сбивчивые объяснения Ойболития, хлопнул меня по плечу и заявил: «Богатырь! Поедешь Кенарея-разбойника ловить!» Я и поехал.
— Но почему я? Неужели, кроме этого Кенарея, тут больше никто не водится?
Ки Дотт потупился:
— Видите ли, сэр Сэдрик… Во-первых, вы свистели, а во-вторых, объект охоты мне описали как могучего великана с пузом, подобным пивному котлу, и…
— Пузом?!
— Успокойся, милый, — едва сдерживая смех, положила мне руку на плечо Глори. — Так что там дальше, сэр Шон?
— Нет, погоди! Пузом?!
— Хорошо, хорошо. Брюшком. Милым, симпатичным!..
— Что?!!
— Не переживай, босс! — пришел на выручку Глори Бон. — Еще неделька-другая, и ты вновь придешь в форму.