– Я прилегла вчера на минуту, не раздеваясь, и нечаянно заснула, как была, в свадебном платье. Оно теперь совсем помялось.
– Никакой беды в этом нет. Ведь свадебное платье больше не надевают. Таков, по-моему, обычай.
– Его можно немножко переделать и потом надевать на другие свадьбы, только нельзя оставить его таким измятым. Я сейчас отвезу его к маме.
– Мы успеем это сделать, а сейчас выйдем вместе в столовую к утреннему кофе.
– Дома мне приносят кофе в постель.
– Тогда ложись, – с улыбкой сказал муж, – и тебе подадут в постель. Потом переоденешься. Вот у шкапа твои чемоданы, которые вчера привезли из дому. Выберешь, что надо. Остальное повесим в шкап. Ну, снимай платье и ложись, разыграй комедию, а я пойду распорядиться. – И он вышел, решив быть деликатным до конца.
Выждав четверть часа у себя в кабинете, позвонил и велел горничной подать кофе в спальню, после чего сам отправился туда же. Тем временем Вика успела переодеться в изящный серенький костюм и, когда вошел муж, уже надевала шляпку.
– Ты куда? Я пришел пить с тобой кофе.
– Я хочу сейчас же отнести платье к маме.
– Но почему такая спешка? Ничего не понимаю. Что с тобою? Вот Глаша несет кофейник и чашки.
– Хорошо, – с неохотой промямлила Вика и подсела к ночному столику на кончике стула.
– Тогда уж лучше сесть в столовой, а то получается, ни то ни се, – заметил муж.
– Ничего, я здесь, – пробормотала Вика, явно озабоченная мыслью поскорее отделаться. Глаша поставила поднос на столик и налила кофе.
– Вам со сливками? – спросила она.
– Да, – отозвалась Вика.
– Барин всегда пьют черный.
– Давай и мне со сливками, – сказал доктор, внезапно обрадованный, что представляется случай попасть в тон жене. Глаша вышла, не спуская с Вики взгляда, переполненного любопытством. Доктор знал, что она, конечно, осталась у дверей и смотрит на них через замочную скважину.
– Вчера ты, бедная, так уснула, что даже не познакомилась с твоим новым жилищем. Так и заснула. Я это понимаю. Столько впечатлений. Ведь это бывает раз в жизни. Вот бисквиты. Хочешь еще? Да ты не торопись. Мы сейчас разберем вместе твои вещи, а потом ты сделаешь смотр всей квартире. Ведь отныне это твой дом, где ты будешь полной хозяйкой. – Доктор ловил себя на том, что в словах его есть умоляющая нотка, что он как бы упрашивает жену не уходить, и это в первый день их супружеской жизни, которая фактически еще не началась. Было бы естественно взять тон потверже. «Но ведь это наш первый день, – говорил он себе, – нельзя же начинать его со ссоры».
Напившись кофе, Вика сейчас же встала и надела шляпку.
Доктор, высадив жену у подъезда ее дома, не поднялся с ней, так как не хотел видеть тещу. Условились, что он заедет за ней через час, после чего они поедут завтракать к Эрнесту.
Отпустив извозчика, он сделал прогулку по окрестным улицам, испытывая непривычное чувство праздности. В эти часы он обычно принимал больных, а сегодня почему-то бродит без дела, не зная, куда себя девать, в первый день после свадьбы. Если так, то не зачем было объявлять своим пациентам, что он прекращает прием на две недели. Он думал в течение этих двух недель заняться устройством своей новой жизни. Вместо этого он в одиночестве праздно болтается по улице совершенно без всякого дела. Оно было бы ничего, особенно при такой хорошей погоде. Ясное небо, легкий морозец, прозрачный воздух, но все время сверлящая мысль: как наладятся отношения с Викой? Всего лишь только первый день, а уже забота: что сделать? Как поступить? Материальной нужды нет, это очень важно, и тем не менее на душе тревога, и покой потерян.
Через час он позвонил у квартиры тещи. Всегда делал это уверенно и спокойно, как персона грата, а сегодня с некоторой робостью, точно в чем-то виноватый, хотя вины не было никакой. Он был и остался джентльменом.
Горничная открыла дверь и, как всегда, пригласила подождать в гостиной. Ожидание тянулось полчаса. Раньше к нему выходили через одну минуту. Сегодня это ему показалось унизительным. Он вставал, ходил по комнате, садился снова. Наконец в гостиную вошла теща с выражением усталого презрения на оплывшем лице.
– Вика никуда не пойдет, – объявила она зятю, – она еще не отдохнула после вчерашнего, а сегодня вдруг опять в ресторан. Что за жизнь вы хотите ей устроить? Ресторанная пища вредна для здоровья, я не пущу ее с вами.
– Дорогая Ольга Петровна, – с трудом сдерживая себя, возразил доктор, – я не хуже вас, а, наоборот, лучше, знаю, что вредно и что полезно, а в данном случае даже необходимо, а почему именно, не считаю нужным объяснять. Во всяком случае, я не могу допустить, чтобы вопросы, касающиеся моей жены, решались без меня.
– Кроме того, помимо вопросов гигиены питания, в данном случай существует вопрос моральный, а в этом случае уж позвольте мне считать себя выше вас: незачем ездить по ресторанам каждый день, – это развращает. Я предпочитаю, как мать, чтобы моя дочь сейчас отдохнула после вчерашнего и посидела на диете.
– Она может отдохнуть у меня дома.
– Здесь она у себя дома.
– Но ведь она моя жена.
– А моя дочь. Я хочу, чтоб она отдохнула, а вы тащите ее в кабак. Не воображайте, что я позволю вам вести ее по этой дороге, она не так воспитана. И вообще ваше поведение меня удивляет. Мы считали вас воспитанным и корректным человеком, по крайней мере, до сих пор. Вчера же вы вели себя, как мальчишка.
– Помилуйте, в чем же это могло выразиться?
– Вы ей помяли платье и вообще…
– Да что вы? В своем уме или что?
– Разве это не правда?
– Я на это даже отвечать не хочу, – возмущением возразил доктор. «Но и Вика хороша, – подумал он с тоской, – ее, конечно, надо перевоспитать, а для этого, возможно, скорее вон отсюда».
– Позовите Вику, я хочу с ней поговорить,
– Я не могу этого позволить, она отдыхает.
– Да кому вы это говорите? – повышенным голосом спросил доктор. – Ведь я ее муж!
– Она моя дочь и пришла ко мне отдохнуть от ваших грубостей. Я считаю своим материнским долгом охранить ее покой, тогда как вы, наоборот, хотите ее обеспокоить. Не шумите, вы ее разбудите.
– Зачем вы врете? – не в силах больше сдерживать себя воскликнул доктор. – Я знаю, что она не спит. Как муж, я имею право сейчас же потребовать ее к себе. Я вижу, что вы хотите ни с того ни с сего выставить меня дураком на весь город, в первый же день моей супружеской жизни. Я хочу видеть мою жену, это мое естественное право. Слышите? Пустите меня к ней. Слышите или нет? – не выдержав, крикнул доктор и двинулся вперед. Теща стала поперек дороги. Он схватил ее за локоть, чтобы подвинуть в сторону.
– Не троньте меня! – взвизгнула она. – Пощадите мои нервы! Я в первый раз в жизни вижу такого нахала. Прошу вас освободить нас от вашего присутствия в моем доме.
– Где Николай Степанович? – вне себя спросил зять. – Я хочу говорить с ним, а не с вами.
– Его нет дома.
– Сейчас время завтрака. Я подожду его.
– Незачем, никто вас об этом не просит.
Доктор вышел, хлопнув дверью. Горничная подала ему пальто.
– Когда возвращается барин? – спросил он, сунув ей в руку рубль.
– Не знаю, – ответила она, застыдившись, – надо быть, что к завтраку, – прибавила она тихо. – Сейчас будут.
Доктор вышел и начал спускаться по лестнице. На первой же площадке он столкнулся с тестем.
– Ба-а, кого я вижу! – воскликнул он дружелюбно, протягивая зятю обе руки. – В первый же день! Может быть, что случилось? – спросил он вдруг тревожно, увидев расстроенное лицо зятя.
– Мне нужно с вами поговорить.
– А что такое?
– Ваша супруга только что попросила меня о выходе.
– Да что же такое случилось? Не поладили с Викой?
– С Викой ровно ничего не было, – ответил зять. – То есть ровно ничего, – добавил он многозначительно. – С утра она пожелала повидать мамашу. Я не препятствовал, и сам привез ее сюда в расчете потом позавтракать с нею у Эрнеста. Оставив их вдвоем, вернулся через час и получил от вашей уважаемой супруги головомойку за то, что будто бы был с Викой груб и даже помял ей платье.
– Дура… – мрачно процедил тесть. – Пойдемте ко мне, – сказал он, беря зятя под руку, но вдруг раздумал. – Знаете что? Лучше я сам с ней потолкую, а вы поезжайте домой и ждите. Завтрак у Эрнеста сегодня, конечно, не состоится, но к вечеру я доставлю вам Вику в целости и сохранности, а сейчас идите. Лучше, чтоб я поговорил сначала с моей дур… то есть с Ольгой Петровной, наедине. Понимаете?
– Да, – сухо ответил зять, и они попрощались.
Вернувшись домой, доктор снял со своей двери вывешенное им накануне объявление, что он прекращает прием больных на две недели, и велел горничной впускать пациентов.
– Молодая барыня нездорова и побудет некоторое время у своей маменьки, – добавил он с целью предупредить дальнейшие любопытные вопросы.
В обещание тестя вернуть Вику сегодня же вечером к супружескому очагу, зная его леность, доктор не поверил и решил приготовиться к худшему. «Сделаю вид, что она мне безразлична, это их заденет за живое, – подумал он, – не бегать же к ним околачивать пороги и тем выставлять себя на всеобщее посмешище. Буду сидеть дома и продолжать обычную работу, пока не придут сами. Возьму их измором».
Пришли больные со своими недугами. Некоторые из них, кто бывал раньше, принесли поздравления. Доктор без улыбки, сдержанно благодарил, переводя разговор на лечение. Прошел день, настала ночь. Вика не вернулась. Доктор нервничал и ничем не мог заняться, но наружно был невозмутим. Он твердо решил выдержать характер и не проявлять инициативы. Кухарка и горничная смотрели на него с любопытством, иногда о чем-то перешептываясь. Швейцар и дворник при встрече провожали его долгими взглядами. Когда он проходил по лестнице, как-то само собой приоткрывались двери, и в щелочку пристально смотрел любопытствующей глаз.