— Легко и просто. — Каттен закрепила конец повязки и устало вытерла лоб рукавом, словно какая-то крестьянка. Ещё зачем-то потрогала под носом и посмотрела на пальцы, но там ничего не было. А могла быть… кровь? От перенапряжения? Она ведь, прежде чем сращивать Ламберту рёбра, долго возилась с парнем, которому огненным шаром прилетело всерьёз, и уже после этого выглядела бледной и замученной, но всё равно взялась лечить и Ламберта. «Посредственный полковой лекарь», так, кажется, Фрида сказала. Ну, что полковой — сразу ясно: вместо того, чтобы сидеть в своей башне и принимать простуженных и упавших с обледенелого крылечка, по первой же просьбе поехала к Нижним Бродам, хотя запросто могла бы и отказаться. Вернее, потребовать, чтобы раненых доставили к ней. Привычнее ей среди егерей, что ли. Или в замке не нравится? К ней Аделаида не цепляется, но мало ли… — Если хотите, я могу проехаться по близлежащим деревням и посмотреть, у кого из подростков есть способности к магии, — сказала вдруг она. — Могу даже помочь уговорить Фриду, чтобы обучила азам: за пять лет… нет, уже за четыре, да?.. В общем, как раз натаскает. Испытания на звание магистра такой ученик никогда не пройдёт, конечно, но вам для поддержки мечников и стрелков вполне сгодится.
— Травницы ходят в Чёрный лес за редкими травами, — задумчиво сказал Ламберт. — Раньше, я слышал, дриады разрешали там охотиться, но требовали плату натурой, а мальчишек потом приносили отцам. Растить остроухое отродье мало кому хотелось, поэтому понемногу народ вообще перестал соваться в Чёрный лес, но потомки тех полукровок остались, конечно. Это я про кровь фейри, — пояснил он.
— Я поняла, — кивнула Каттен.
Она устало присела на край кровати, сложив натруженные, но всё равно изящные нервные руки на коленях, и Ламберт представил себе, что подумал командир гарнизона, лишившийся такого лекаря, про жрецов, запретивших лечить раненых магией. Ни одного пристойного слова на ум как-то не приходило, хоть и грешно вроде бы крыть служителей Девяти площадной бранью. Да Империя придёт и голыми руками возьмёт таких придурков, неужели непонятно?!
— Жену только не ругайте, что приехала, — сказала Каттен. — Она тут воды нагрела, своими ручками посуду перемыла, попросила вашего помощника завтра с утра послать парней по ближайшим деревням за какой-нибудь вдовицей, чтобы кухарничала, сидят теперь с сирой Симоной кур ощипывают, чтобы раненых свежим куриным супчиком накормить… Повезло вам с супругой, сир Ламберт, а вы не цените.
— Я не ценю? — возмутился тот.
— Ну, я вот ни разу не слышала, чтобы вы её похвалили. Неужели совсем не за что? Или настолько обидно, что она в постели не желает притворяться, аж все достоинства меркнут?
— Каждый должен делать то, что должен, — припомнил Ламберт покойного отца.
— Так, — кивнула Каттен на слова, которые тоже вполне годились для девиза баронов Волчьей Пущи. — А многие делают?
Ламберт неопределённо хмыкнул и очень осторожно, без резких движений, встал, чтобы взять одну из привезённых женой бутылок.
— Будете? — спросил он. — Я помню, что вы легко пьянеете, но сира Фрида что-то говорила про красное вино, которое и магам полезно при истощении.
— Красное? — Каттен слегка сощурилась, рассматривая бутылку и этикетку на ней. — Ого, «Кровь виверны»! Ничего себе.
— Оно дорогое?
— Ещё какое, его же с того берега Абесинского моря везут. На мой вкус, специй в нём многовато, но кому-то именно это и нравится.
Ламберт откупорил бутылку и с любопытством плеснул в стакан не то что тёмно-красного, а почти коричневого, как переспевшая вишня, вина. Запах и правда был пряным и довольно резким, но Ламберту, пожалуй, понравился. А вот что вино настолько сладкое — не очень. Разве что горячей водой его разводить, чтобы греться с мороза.
Каттен не стала ломаться, тоже взяла стакан и принялась цедить по глоточку, согласившись, что для глинтвейна или для соуса было бы идеально, а пить просто так… действительно слишком сладко. Хотя после каждого глотка язык и горло обжигает специями. На любителя, в общем. Как, в сущности, любая выпивка — кому ликёр, кому изысканная кисленькая ерунда, кому «Пламя глубин».
Ламберт смотрел, как она пьёт, как подрагивает белое-белое, словно вообще солнца не знало, горло в расстёгнутом вороте, и опять томился от желания пройтись губами, а лучше зубами, чуть-чуть, не до боли, а в шутку (или утверждая своё главенство?) прихватывая эту тонкую белую кожу. И прижаться губами к ложбинке между ключицами, ловя биение пульса. И обнять эту несносную кошку, и держать крепко, чтобы не вырвалась… как будто кошку можно удержать, если она сама не захочет остаться у тебя на руках! Принесло же дорогую супругу вместе с нею. Назад Елену на ночь глядя не отправишь, а пристраивать куда-то, в то время как сам делишь постель с целительницей… Ничем она не заслужила такого обращения.
— Пойду гляну, как остальные, — сказала Каттен, с откровенным усилием поднимаясь. — Вроде бы все стабильны, но кто его знает. Откроется ночью кровотечение из лопнувшего сосуда — и начинай всё заново.
— А если вы свалитесь с истощением? — Сам же сказал про «делай что должен», дурак — ну вот, женщина делает куда больше, чем должна. И да, освобождает место для законной супруги.
— Если свалюсь, — та пожала плечами, точь-в-точь Елена, словно они были близкими родственницами, — в крепости есть опытная магесса и её не менее опытная напарница, которая наверняка свою дуру, берегов не видящую, не раз и не два выхаживала от такого же истощения. Один Фридин каток на городской площади в разгар оттепели чего стоил! Слышали эту историю? Как не надорвалась только, идиотка. Будут меня кормить с вилочки чуть обжаренной печёнкой и поить вином, приговаривая: «Кусочек за матушку, кто бы она ни была. Глоточек за батюшку, козлину безрогого, не способного ширинку держать застёгнутой…» А сира Симона прибавит: «Дать бы тебе по башке, дура рыжая, да толку-то? Всё равно мозгов там нет». Так что… к утру оклемаюсь. Кстати, сир Ламберт. Не вздумайте подвиги любовные свершать! Легли к жене под бочок, чтобы теплее было, и мирно заснули. Честное слово, — ухмыльнулась она, — это я не из ревности говорю. Просто принудительно сросшиеся кости прямо-таки с удовольствием готовы вернуться в прежнее, сломанное состояние. Вам бы завтра вообще не вставать, но я невозможного не требую — не утерпите же всё равно. Так что просто прошу: двигайтесь очень, очень осторожно. Договорились?
Ламберт кивнул. Вино казалось слабеньким, но то ли после чародейского лечения, то ли после почти бессонной прошлой ночи, когда зверски болели и ожоги, и сломанные рёбра, даже один несчастный стакан заметно шумел в голове.
— Договорились, — сказал он. — Одна просьба, сударыня.
— Да?
С языка так и просилось «Поцелуй на ночь», невесть где подцепленное, — в жизни никто Ламберта на ночь не целовал. У отца времени и сил хватало только взъерошить волосы да похлопать по спине того из пятерых, кто в добрую минуту подвернётся под руку, а матушка вообще была поборницей строгого воспитания, это Аделаида под настроение могла даже Генриха приласкать, хоть он и делал вид, будто сердится: не маленький уже! Но эта якобы шутка про поцелуй застряла в глотке под насмешливым взглядом жёлтых кошачьих глаз. Так что Ламберт молча подошёл вплотную, притянул к себе слегка напрягшуюся целительницу (помнил он, помнил, на что та способна!.., но всё равно удержаться не смог) и, наклонившись, поцеловал её в сухие обветренные губы.
* * *
Весь следующий день Елене пришлось провести в крепости, потому что отправляться обратно в замок на усталых, не успевших отдохнуть за ночь после тяжёлой дороги, лошадях… Нет, возможных разбойников ждал бы очень неприятный сюрприз в виде магистра боевой магии, но рисковать не было никакой нужды, а дел в форте, практически не знавшем женской руки (пожилой травнице своих забот хватало) Елена нашла бы хоть на неделю, хоть на месяц.
Кухарничать для целой толпы мужиков, да ещё таких, которые привыкли, что им многое дозволено, охотниц пока что не было, но помочь с уборкой, пока в форте находится жена его милости, а стало быть, даже самые наглые егеря будут руки держать при себе, согласилась целая дюжина баб и девок. Ещё бы не согласились — Елена велела посыльным обещать от её имени по серебряной монете на каждую работницу. А мыть, скоблить, перетряхивать постели, пересеивать залежавшуюся муку, прокаливать крупу, в которой завелись жучки, покрикивая при этом на мальчишек-рекрутов, чтобы пошевеливались, таская воду — работа привычная и, по деревенским меркам, лёгкая. Языки у селянок работали с той же быстротой и сноровкой, что и руки, и Елена узнала много занятного про жителей тех сёл, что имели глупость (или отчаянную храбрость?) построиться так близко к реке, по которой проходил рубеж людских земель на этой стороне Данувия. Например, про каких-то братьев-охотников, что таскались в Чёрный лес к мавкам — того гляди, им на порог подкинут остроухое отродье. «Так ведь из фейри-полукровки хоть охотник, хоть следопыт получится не хуже, чем из эльфа», — удивилась Елена. И выслушала в ответ возмущённое: «Так с ним же допрежь того водиться надо, а они, отродья эти, как кукушата — все свои перемрут, пока подкидыша вырастишь». Елена не нашлась, что сказать. Всё же не так много она знала про полукровок, будь это хоть гномы, хоть орки, хоть эльфы. Сомневалась она, конечно, будто сын дриады способен как-то навредить сводным братьям-сёстрам, но не спорить же с целой толпой свято убеждённых в этом баб. Никто, понятно вслух не скажет: «Да много ты понимаешь, фря городская!» — но вот подумают точно. Только воздух впустую сотрясать.
Под эти разговоры одна из работниц наделала лапши, да не на один супчик, а с запасом на три-четыре раза. Замешивая тесто, она с детским восторгом растирала в пальцах белую-белую мелкую муку: бывает же такое! Елена рассказала про меллеровские мельницы где стоят хитрые гномьи механизмы — её слушали, разинув рты. «Интересно, — развеселившись про себя, подумала она, — а если бы бабёнки попали в наши мастерские и увидели, как механическое веретено само прядёт, то решили бы, что это колдовство такое?»