Про перчатку, по мнению Елены, сказано было зря, да и вообще получалось, будто дорогому зятю отец ни на грош не доверяет, не верит даже в его способность защитить супругу. С другой стороны, всё это лишний раз напоминало барону и его семье, что сир Ламберт не мельничиху в жёны взял, осчастливив её этим браком. Что Феррам от сеньоров Волчьей Пущи требуется исключительно имя, а о собственной защите суконщики вполне способны позаботиться сами. Девятеро знают, от каких проблем отец избавлял Елену, а каких подкидывал щедрой рукой, но контракт был подписан, аванс внесён, и пока она спускалась с холма, где стоял замок, в городок у его подножия, за спиной у неё неотступно держались две наёмницы. Это было привычно для Елены, над которой отец трясся с самого её рождения, а вот как воспримут это горожане?
— Ну, что? — встретил её вопросом отец. — Совсем плохо или терпимо? После полудня, как пообедаем, я иду к барону отдавать деньги по брачному договору. Если совсем уж невыносимо, заберу тебя в Озёрный.
— Со словами: «Да кому ты тут нужна?» — хмыкнула Елена. — Терпимо пока что, а к Солнцевороту всё равно ехать в город. Карету пришлёте за мной недельки за две-три до праздников? Со строгим наказом собраться за вечер и вот прямо утром выезжать?
— Чтобы у тебя её не клянчили на поездки по родне и соседям?
— Ну да.
— Всё равно ж напросятся с тобой.
— Так ведь со мной в Озёрный, а не по своим кузинам. Кстати, сира Ванесса к вам не подкатывала с просьбой прихватить и её? По-моему, она не собирается тут задерживаться, а оказать даже такую пустяковую услугу дочери главного судьи графства… ну, не повредит точно.
— Да ко мне вчера вечером кто только не подходил, — усмехнулся он. — Всё время кто-нибудь рядом болтался.
— А она вряд ли хотела, чтобы кто-то слышал такой разговор, — кивнула Елена. — Так что, возможно, попросит меня.
— Соглашайся.
— Конечно. А благородные сеньоры надеялись выцарапать хоть тысчонку в долг, и желательно без всяких процентов?
— А для чего же ещё благородным сеньорам нужны разжиревшие суконщики?
— Хм. Действительно.
Погода продолжала радовать теплом, кружились золотые и багряные листья, плыли в небе тонкие, почти бесцветные пёрышки облаков. Наступало, как предупредил дорогой супруг, самое опасное время: урожай собран, и налёт двух-трёх орочьих кланов, переставших по такому случаю грызться меж собой, был только вопросом времени. «Из города никуда», — потребовал сир Ламберт, и Елена охотно ему это пообещала. Становиться младшей женой какого-нибудь орка ей совершенно не хотелось.
Мельница притулилась на самой окраине, неказистая, потемневшая, но вроде бы ещё крепкая, бодро шлёпавшая лопастями колеса по прозрачной осенней воде. И домик рядом был такой же неказистый, но крепкий, вовремя подновлявшийся мужскими руками и любовно обихоженный женскими. Стоял он на отшибе, так что сир Ламберт мог навещать свою… м-м… избранницу не то чтоб скрытно, но всё же не на глазах у половины городка. Во дворе с открытыми настежь по дневному времени воротами стояли две телеги. Из одной мужики бодро таскали в какой-то сарайчик при мельнице мешки, очевидно, с зерном; в другую не менее бодро загружались, вне всякого сомнения, уже с мукой — мукой этой были запорошены по уши и сами мужики, и чуть ли не лошадь, впряжённая в телегу. «Мучной нос», — вспомнилось Елене. М-да… С сирой Аделаидой будет тяжко. Краткий вчерашний, в неразличимой череде подобных, разговор со старшей невесткой оставлял у Елены впечатление, что ей постоянно придётся бороться с желанием ухватить сиру Адалаиду за жидковатые волосы с неумело закрашенной сединой и хорошенько приложить носом об подставленное колено. Придётся просить сиру Симону об уроках кулачного боя, что ли. Или чего-то в этом роде, чтобы вовремя «снимать крышку с котла». А то ведь рванёт пена через край, ой рванёт…
Мельник, здоровый дядька с роскошной рыжей бородищей, стоя у крыльца, внимательно следил, чего и сколько заносят и выносят. Он ничего не записывал, но Елена подумала, что вряд ли у такого удастся прихватить лишний мешок.
— Ох, вашмилсть, честь-то какая! — он торопливо поклонился, углядев входящих. — Детки ваши тут где-то, играют, верно. Проходите пока в дом, Катерина сей же час их приведёт.
— Если вы не против, сударь, мы тут подождём, — возразил отец. — Жаль в такую погоду сидеть в доме, насидимся ещё. Зима долгая.
Народ, почуяв приглашение к толковищу, разом решил передохнуть и подтянулся к чужакам поближе — новости выспросить, заботами поделиться… Но тут из-за зарослей махровых мальв вылетел сначала Тео, а за ним две девочки, и Мелисса завопила:
— Матушка, смотрите, чему я Герту научила… Ой, дедушка, вот стойте тут, сейчас я покажу. — Она слегка подтолкнула новую подружку локтем и громко шепнула: — Давай! — После чего громко объявила: — дедушка, позвольте вам представить мою кузину сиру Гертруду из Волчьей Пущи…
— А вот и неправильно! — перебил её брат. — Вспоминай уроки этикета, бестолочь. Сначала — сословие, потом — пол, и только потом уже — возраст.
Мелисса притопнула ногой, нахмурилась, но признала:
— Точно. — И совсем другим, почти удавшимся ей официальным тоном произнесла: — мои извинения, дорогая кузина. Позвольте представить вам моего деда. Август Ферр, глава северо-восточной ветви Ферров, кузен главы Гильдии суконщиков, поставщик гвардии графа Озёрного.
Названный Август Ферр со всей серьёзностью поклонился:
— Счастлив познакомиться, сира.
Герта смутилась, оробела, но, прихватив грубошёрстную юбку кончиками пальцев, изобразила довольно сносный книксен:
— Гертруда из Волчьей Пущи, сударь. Дочь сира Ламберта, младшего брата барона Георга. Рада знакомству.
— Хорошо, — одобрила Мелисса. — Только спину держи прямо. И подбородок не опускай. И вообще… дедушка, давайте мы Герту с собой заберём? Её же в замке ничему не учат. Она, оказывается, даже букв не знает и представиться как положено не умеет. — И прибавила с великолепным презрением: — Приличная семья называется!
Народ во дворе, и мужики, и наёмники, грохнули хохотом. Герта стушевалась окончательно и спряталась за деда (своего, понятно), но Мелисса только выше задрала нос.
— Вообще-то, — всё так же серьёзно ответил отец, — у юной сиры имеются и отец, и родной дед — им и решать. Давай, мы лучше пригласим её на Солнцеворот в Озёрный. Если ей понравится и если её родные не станут возражать, я буду только рад.
— Да у вас своих вон двое, — поспешно заявил мельник, только в маленьких глазках метались суматошные сомнения. — На кой-вам моя сдалась? Точно ведь ни ступить, ни молвить не умеет.
Елена помалкивала. Любое её слово могли перетолковать как угодно. Запрещает? Понятно — кому понравится, когда мужнина байстрючка с твоими детьми в одном доме живёт. Согласна? Тоже понятно — с глаз чужое дитя долой, чтоб глаза эти не мозолило… На самом-то деле, думала Елена, и Герте гораздо лучше было бы в доме богатого простолюдина, чем в замке, и у Мелиссы появилась бы то ли подружка, то ли компаньонка, то ли… ох, ну да, живая кукла, которую можно наряжать и таскать с собой в гости и на прогулки. А такую энергию, как у дочурки, лучше бы направить на что-то полезное.
Правда, что ещё скажет дорогой супруг? Судя по всему, дочерью он не слишком интересуется. Сыта, одета, на кухню её не посылают… кстати, чем вообще она в замке занимается?.., а про «мучной нос» он может и не знать: вряд ли девочка ему жаловалась.
«Отродья Бездны с ними со всеми, — подумала она. — Моё дело — подсказать такой вариант решения проблем, а там как сами знают. Уж компаньонку Мелиссе отец найдёт без труда».
***
— Итак, господин барон, — Ферр сделал знак одному из охранников, тот расстегнул пряжку своей подшитой кольчужным полотном кожанки и вытащил откуда-то из-за пазухи плотный тяжёлый свёрток в грязно-синей толстой бумаге, — ваши десять тысяч наличными. Пересчитайте, будьте добры.
Наёмник положил свёрток на стол, Георг, чуть помедлив, сломал сургучные печати, прихватившие подвёрнутые края, и из развернувшейся бумаги выкатились толстые увесистые «колбаски», завёрнутые в такую же грубую синюю бумагу с такими же печатями. Ламберт взял одну «колбаску» — печати были графской канцелярии. Ферр, видимо, заверял подлинность монет, сложенных плотными столбиками. Сорок столбиков по двадцать пять монет, достоинством десять марок каждая. Георг, разорвав обёртку на первом, пересчитал монетки и, убедившись, что они все одинаковы, хотел просто проверить количество «колбасок».
— Господин барон, — вздохнул Ферр, — я рад, что вы настолько мне доверяете, но не советую так поступать. Я ведь мог и подкупить чиновника канцелярии, чтобы он опечатал по двадцать пять медных пятаков вместо золотых десяток. Во-вторых, мне нужна ваша расписка, что деньги по брачному договору вы получили в полном объёме. Вы подпишете финансовый документ, даже не пересчитав полученные деньги?
— Расписка? — Георг нахмурился. — А вот вы, я смотрю, не доверяете мне?
Ферр завёл глаза к низкому закопчённому потолку.
— Господин барон, — с мягким укором, точно выговаривая нашкодившему трёхлетке, проговорил он, — я веду учёт всем моим доходам и расходам. Я не могу вот так взять и одним красивым жестом потратить на что-то десять тысяч. Приданое, выделенное моей дочери, будет внесено в расходную книгу, а ваша расписка будет подтверждением. В чём вы тут усмотрели оскорбление? В моём желании содержать документы в порядке?
— Э, — озадаченно проговорил Георг, — н-нет. Я, в общем-то, не думал… Хорошо, давайте пересчитывать.
Максимилиан и Ламберт помалкивали, охранники Ферра тем более, так что некоторое время слышалось только напряжённое сопение Георга, недовольное шуршание жёсткой грубой бумаги да тяжкое, сытое позвякивание рассыпающихся монет. Ламберт, не сводя глаз с растущей золотой кучки, невольно считал про себя, сколько «колбасок» уже распаковано. Максимилиан, судя по беззвучно шевелящимся губам, тоже. Наконец Георг закончил, написал расписку, засвидетельствованную двоими наёмниками, и Ферр, аккуратно пряча её в бумажник, произнёс с лёгким вздохом: