Эрнестина бросила в сторону Чарльза резкий осуждающий взгляд. На секунду ему пришла в голову дикая мысль, что это обвинение в его адрес, но потом он сообразил и улыбнулся.
– Это наверняка был Сэм. Мой слуга, мадам, – на всякий случай пояснил он для хозяйки дома.
Эрнестина от него отвернулась.
– Я не успел вам рассказать. Вчера я тоже видел, как они беседовали. Но мы ведь не собираемся им запрещать разговаривать при встрече?
– Существует огромная разница между общепринятым в Лондоне и тем, что считается приличным здесь. Мне кажется, вы должны поговорить с Сэмом. Девушка излишне доверчивая.
Миссис Трантер почувствовала себя задетой.
– Эрнестина, ты слышала? Мэри, возможно, девушка пылкая, но у меня еще не было повода усомниться…
– Дорогая тетушка, я знаю, как вы к ней нежно относитесь.
Чарльз уловил сухость в голосе Тины и решил встать на защиту миссис Трантер.
– Побольше бы таких хозяек. Нет более верного признака благополучного дома, чем счастливая служанка, встречающая тебя у входа.
Эрнестина опустила глаза, характерно поджав губки. Славная миссис Трантер от такого комплимента порозовела и тоже склонила голову. А миссис Поултни встретила этот перекрестный огонь не без удовольствия, решив, что ее неприязнь к Чарльзу достигла того градуса, когда можно себе позволить грубоватый тон.
– Ваша будущая жена, мистер Смитсон, больше понимает в этом, чем вы. Я хорошо знаю эту девушку. Мне пришлось ее рассчитать. Будь вы постарше, вы бы знали, что в таких делах строгость не бывает излишней.
Она тоже опустила голову, по-своему давая понять, что она объявила эту тему и она же ее закрывает.
– Я склоняюсь перед вашим опытом, мадам, с которым мой опыт не идет ни в какое сравнение.
В его холодноватом тоне отчетливо прозвучал сарказм.
Все три дамы отводили глаза в сторону: миссис Трантер от смущения; Эрнестина от досады на себя, ибо невольно спровоцировала этот удар по своему жениху, уж лучше бы промолчала; а миссис Поултни в силу характера. И тут-то Сара и Чарльз наконец обменялись взглядами, что ускользнуло от внимания трех дам. Это длилось всего мгновение, но оно было достаточно красноречивым: у незнакомцев оказался общий враг. Впервые Сара посмотрела не сквозь него, а на него; что касается Чарльза, то он решил отомстить миссис Поултни и преподать Эрнестине столь необходимый урок простой человечности.
Он вспомнил свою недавнюю стычку с отцом Эрнестины по поводу Чарльза Дарвина. В этой стране слишком много лицемерия, и подобного он не потерпит от той, на ком собирается жениться. Он поговорит с Сэмом, еще как поговорит.
Как именно, мы скоро узнаем. Но общий тон беседы уже угадывался, поскольку «одна особа» в эти минуты сидела в другом доме на кухне.
Утром Сэм действительно встретил Мэри на Кум-стрит и с наивным видом спросил, можно ли ему доставить сажу через час. Он, разумеется, знал, что обе дамы в это время будут в «доме Марлборо».
Их разговор на кухне получился на удивление серьезным, особенно в сравнении со светской болтовней в гостиной миссис Поултни. Мэри, привалившись к туалетному столику, скрестила на груди изящные ручки, а из-под рабочего чепчика выбилась прядка волос цвета спелой кукурузы. Время от времени она задавала вопросы, говорил больше Сэм, обращаясь преимущественно к хорошо отдраенному длинному столу. Лишь изредка они находили друг друга глазами, но тут же, словно по обоюдному согласию, смущенно отводили взоры.
15
…что касается рабочего класса, то полудикие манеры прошлого поколения сменились глубокой и почти повсеместной чувствительностью…
…их улыбки
Встречаются, светлы и зыбки…
Когда наутро Чарльз бесцеремонно полез в сердце своего слуги-кокни, он не совершал предательства в отношении Эрнестины, а о миссис Поултни мы вообще не говорим. Гости покинули ее дом вскоре после вышеописанной сцены, и всю дорогу вниз, до Брод-стрит, Эрнестина молчала, словно воды в рот набрав. А уже придя домой, постаралась остаться с Чарльзом наедине. Как только дверь за тетушкой закрылась, она разрыдалась (без обычного предварительного самобичевания) и бросилась в его объятья. Это была первая размолвка, бросившая тень на их любовь, что повергло ее в ужас. Ее милый, добрый Чарльз получил оплеуху от старой ведьмы, и все из-за ее, Эрнестины, мелкой обиды. Все это она высказала ему, после того как он похлопал ее по спине и вытер слезы. А еще он ей отомстил, без спросу поцеловав ее в мокрые веки, и тогда уже простил окончательно.
– Милая моя глупышка Тина, зачем мы будем отказывать другим в том, что сделало нас самих счастливыми? Что, если эта испорченная служанка и негодник Сэм полюбили друг друга? Забросаем их камнями?
Она ему улыбнулась, сидя на стуле.
– Вот что выходит, когда пытаешься повести себя как взрослая.
Он опустился рядом на колени и взял ее руку в свои.
– Ты чудо-ребенок. И такой навсегда для меня останешься.
Она наклонилась, чтобы поцеловать его руку, а он в свою очередь чмокнул ее в затылок.
– Еще восемьдесят восемь дней, – пробормотала она. – Думать об этом невыносимо.
– Давайте сбежим. В Париж.
– Чарльз… да вы развратник!
Она подняла голову, и тут он поцеловал ее в губы. Она откинулась на спинку стула, зарумянившаяся, с влажными глазами, а сердце колотилось так, что того и гляди она упадет в обморок. Она была слишком слаба, чтобы выдерживать такие потрясения. Он задержал ее руку в своей и потискал не без игривости.
– Что, если бы достойнейшая миссис Поултни нас сейчас увидела?
Эрнестина закрыла лицо руками и закатилась, давясь от смеха. А Чарльз отошел к окну и попытался сохранить достоинство, но невольно оборачивался и ловил на себе озорные взгляды сквозь пальцы. В тишине комнаты слышалось сдавленное хихиканье. Оба подумали об одном: о свободе, пришедшей с новой эпохой, о том, как здорово быть молодыми, обладающими современным чувством юмора, отделенными пропастью от…
– Чарльз… Чарльз… а помните леди раннего мелового периода?
Оба снова прыснули, чем еще больше заинтриговали бедную миссис Трантер, которая вся испереживалась в коридоре, уверенная в том, что молодые ссорятся. Наконец она набралась смелости войти в надежде исправить ситуацию. Смеющаяся Тина подбежала к ней и расцеловала в обе щеки.
– Милая, милая тетушка. Вы расстроены. Я ужасный, испорченный ребенок. Мне не нужно мое зеленое уличное платье. Я могу его отдать Мэри?
А в результате в тот же день Мэри искренне помянула Эрнестину в своих молитвах. Вряд ли они были услышаны, поскольку вместо того, чтобы сразу после вечерней молитвы лечь в постель, как положено, Мэри не устояла перед соблазном еще разок примерить зеленое платье. Горела всего одна свеча, но когда это было помехой для женщины? Рассыпавшиеся по плечам золотистые волосы, яркая зеленая ткань, дрожащие тени, умиротворенное и смущенное личико, удивленные глаза… если Господь ее сейчас видел, то наверняка пожалел, что он не падший ангел.
– Сэм, я решил, что больше не нуждаюсь в твоих услугах. – Чарльз не мог видеть лица Сэма, так как зажмурился, пока его брили. Но, судя по замершей в воздухе бритве, он произвел должный шок. – Ты можешь вернуться в Кенсингтон. – Гробовое молчание смягчило бы сердце хозяина с менее садистскими наклонностями. – Ты хочешь что-нибудь сказать?
– Да, сэр. Мне и тут х’рошо.
– Ты бездельник. Я понимаю, что это твое естественное состояние. Но я предпочитаю, чтобы ты бездельничал в Лондоне. Там к таким, как ты, давно привыкли.
– Я ниче такого не сделал, мистер Чарльз.
– А еще я постараюсь тебя избавить от болезненных свиданий с этой дерзкой служанкой миссис Трантер. – Он явственно услышал, как Сэм выдохнул с облегчением. Чарльз осторожно приоткрыл один глаз. – Я ведь добрый, правда?
Сэм с каменным лицом уставился куда-то поверх головы хозяина.
– Она принесла ’звинения. Я ее ’звинения приня́л.
– От обычной молочницы? Невероятно.
Чарльзу пришлось спешно закрыть глаз, дабы по нему не мазнули кисточкой с мыльной пеной.
– Это был впросак, мистер Чарльз. Настоящий впросак.
– Вот как. Значит, все вышло даже хуже, чем я думал. Тебе надо делать ноги.
Сэм, кажется, наелся. Мыльная пена так и осталась нетронутой, и Чарльзу пришлось открыть глаза, дабы понять, что происходит. Его слуга стоял с покаянным лицом – или, по крайней мере, изображал таковое.
– Что не так?
– Эт ’на, сэр.
– Этна? Ты ударился в вулканологию? Ладно, потерпи, я пытаюсь включить мозги. Выкладывай всю правду. Еще вчера ты говорил, что не подойдешь к этой дурнушке на пушечный выстрел. Или не говорил?
– Меня спровокировали.
– Та-ак, и где же была primum mobile?[52] Кто кого «спровокировал» первый?
Но Чарльз уже понял, что слишком далеко зашел. Бритва в руке Сэма дрожала – не от намерения совершить убийство, а от сдерживаемого негодования. Чарльз забрал у него опасную бритву и нацелил острием в слугу.
– Даю тебе двадцать четыре часа, Сэм. Двадцать четыре часа.
Сэм принялся тереть умывальник полотенцем, предназначенным для щек хозяина. После долгой паузы он заговорил с дрожью в голосе:
– Мы ж не лошади. Мы тоже люди.
Чарльз, улыбнувшись, встал, подошел сзади к слуге и положил ему руку на плечо, заставив того обернуться.
– Сэм, ты уж меня извини. Но признайся, что твои прошлые отношения с прекрасным полом не предвещали ничего подобного. – Сэм обидчиво смотрел в пол. К нему понемногу возвращался былой цинизм. – Эта девушка… как ее… Мэри… эту очаровательную мисс Мэри, наверное, приятно подразнить… и чтобы тебя подразнили в ответ… подожди, не перебивай… но в душе она, как мне сказали, очень доверчивая. И я не потерплю, чтобы ты разбил ей сердце.