– Совсем другое дело.
– Вот-вот. Все так говорят.
Чарльз прикусил губу.
– И когда вы меня познакомите с дамой?
– Я как раз хотел сказать об этом. Она горит желанием с тобой познакомиться. Но ее очень смущает один момент… м-м-м… как бы это выразить?
– Ограничение моих видов?
– Вот-вот. На прошлой неделе она мне призналась, что ее первый отказ был связан именно с этим. – Смекнув, что прозвучала похвала, Чарльз изобразил вежливое удивление. – Но я ее заверил, что у тебя прекрасная невеста и что ты поймешь и одобришь мой выбор… к которому я шел столько лет.
– Дядя, вы не ответили на мой вопрос.
Сэр Роберт как будто смутился.
– Она сейчас гостит в Йоркшире. Она в родстве с Добени, если ты не знал.
– Вот как.
– Я завтра еду туда к ней.
– Ага.
– Вот и решил перед отъездом поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Нет, она правда жаждет с тобой познакомиться. – Поколебавшись, дядя достал из кармана жилетки медальон. – Она дала мне это неделю назад.
Чарльз воззрился на миниатюру в золотой рамке, зажатую толстыми мужскими пальцами. Миссис Белла Томкинс выглядела обескураживающе молодой. Твердые губы, уверенный взгляд. Даже Чарльзу она показалась привлекательной. Любопытно, что он в ней увидел отдаленное сходство с Сарой, и чувство уничижения и бесправия обрело новый ракурс. Сара, в отличие от этой женщины, не имела никакого светского опыта, но каждая по-своему (и тут дядя прав) не вписывалась в круг современных жеманниц. На миг он почувствовал себя генералом никудышной армии перед диспозицией мощного противника; он ясно себе представил результат конфронтации между Эрнестиной и будущей леди Смитсон. Это будут те еще разборки.
– Вот и очередной повод вас поздравить.
– Прекрасная женщина. Великолепная женщина. Ради такой стоило полжизни ждать, Чарльз. – Тут он ткнул племянника в бок. – Ты еще будешь ревновать. Попомни мои слова. – Он полюбовался миниатюрой, потом с почтительностью закрыл медальон и спрятал в карман. А потом, словно в пику нежному подарку, потащил племянника в конюшню, чтобы показать свое последнее приобретение – племенную кобылу, за которую он заплатил «на сто гиней меньше, чем она стоила», и которая была для него хотя и неосознанной, но четкой лошадиной параллелью другого его приобретения.
Отныне оба джентльмена старательно избегали дальнейшего обсуждения и ограничивались разве что упоминанием предмета, занимавшего столь важное место в их мыслях. Сэр Роберт был слишком увлечен счастливыми перспективами, чтобы оглядываться назад. Однако Чарльз твердо стоял на том, что должен до вечера вернуться в Лайм к невесте, и дядя, которого в прежние времена подобное дезертирство погрузило бы во мрак, на этот раз особенно не возражал. Чарльз пообещал обсудить тему «Маленького дома» с Эрнестиной и при первом удобном случае привезти ее для знакомства с будущей супругой. Теплое прощание и крепкое рукопожатие никого не обманули: старик испытал облегчение, избавившись от племянника.
Гордость помогала Чарльзу держаться на плаву три или четыре часа, пока длился визит, а вот обратная дорога превратилась в тяжелое испытание. Все эти лужайки, пастбища, оградки и озелененные рощицы, казалось, утекают сквозь пальцы, а не просто проносятся мимо. У него пропало всякое желание снова приехать в Уинсайетт. Лазурное утреннее небо затянуло пеленой перистых облаков, предвестников грозы, которую мы уже застали в Лайме, и сам он постепенно погружался в такую же мрачную интроспекцию.
Не в последнюю очередь она была связана с Эрнестиной. Он знал, что дядю не очень-то впечатлили ее столичные ужимки и полное отсутствие интереса к деревенской жизни. На человека, посвятившего свою жизнь чистокровным лошадям, она должна была производить впечатление не лучшей кобылки для скрещивания со смитсоновской породой. Дядю и племянника, помимо всего прочего, связывала холостяцкая жизнь. Может, привалившая Чарльзу удача приоткрыла глаза сэру Роберту, и он подумал: «А почему не я?» А еще, если дяде в Эрнестине что и нравилось, так это ее огромное приданое. Вот почему он с легким сердцем экспроприировал племянника.
Но главное, Чарльз оказался в крайне неприятном положении неравенства с Эрнестиной. Прибыли, которое приносило отцовское имение, ему всегда хватало на личные нужды, но увеличить капитал он не сумел. Как будущий хозяин Уинсайетта он мог себя ставить в денежном отношении на одну доску с невестой, а вот как рантье он становился финансово зависимым. В этом вопросе Чарльз был куда разборчивее многих сверстников его круга. Для них охота за приданым (а примерно в это время доллары сделались приемлемой валютой наравне с фунтами стерлингов) была таким же почетным занятием, как охота на лис или азартные игры. Не здесь ли собака зарыта: он жалел себя и при этом отлично понимал, что мало кто способен разделить его чувства. Его обида только обострилась, а дядина несправедливость в его глазах лишь возросла: дело не в обстоятельствах… ничего б не изменилось, если бы он проводил больше времени в Уинсайетте или вообще не встретил бы Эрнестину…
Но именно она, стремление не вешать носа в ее присутствии помогли ему как-то выкарабкаться из охватившего его в тот день уныния.
27
Назад, к истокам юных лет,
Я вновь и вновь гляжу;
Пытаюсь там найти ответ
И все не нахожу.
Искал я тверди под собой,
Не бурных волн, но штиль;
А брег, куда принес прибой,
Вдруг превратился в пыль.
Свободой нынче упоен…
Но, как ни ярок свет,
Тот мир навеки погребен,
И связи с ним уж нет.
Дверь открыла домоправительница.
– Доктор в амбулатории, но если вы согласны подождать наверху…
Она приняла у него шляпу и шотландскую накидку, и вот он уже в той самой комнате, где они пили грог и клялись в верности Дарвину. В камельке горел огонь, а на круглом столе в эркере с видом на море стояли остатки одинокого ужина, которые домоправительница поспешила унести. Вскоре он услышал шаги. Гроган вошел в комнату и радушно протянул руку.
– Какой приятный сюрприз, Смитсон. Эта глупая женщина не предложила вам ничего, чтобы согреться после дождя?
– Спасибо… – Он уже собирался отказаться от лафита с бренди, но передумал. Заполучив бокал, он сразу перешел к делу. – Я хочу с вами обсудить кое-что приватно, это очень личное. Мне нужен ваш совет.
В глазах доктора что-то проблеснуло. К нему нередко обращались благовоспитанные молодые мужчины перед свадьбой. По поводу гонореи, реже по поводу сифилиса; бывали страхи, связанные с мастурбацией: широко распространенная теория того времени утверждала, что самоудовлетворение приводит к импотенции. Но обычно все сводилось к невежеству. Год назад к Грогану обратился несчастный бездетный молодой супруг, и доктору пришлось с серьезным видом ему объяснять, что младенцев не зачинают и не рождают на свет через пупок.
– Да? Не уверен, что я не исчерпал запас советов, сегодня я раздал их столько. В основном какие принять меры в отношении старой ханжи из «дома Марлборо». Вы слышали, что она учинила?
– Именно об этом я и хочу с вами поговорить.
Доктор внутренне вздохнул с облегчением, но в очередной раз сделал неправильный вывод.
– Ну конечно. Миссис Трантер обеспокоена? Передайте ей от меня, что делается все необходимое. Ее ищет специальная бригада. Я пообещал пять фунтов тому, кто приведет ее обратно… или найдет ее бренное тело, – закончил он с горечью.
– Она жива. Я только что получил от нее записку.
Доктор с изумлением на него вытаращился, но Чарльз уже опустил взгляд. А затем, поначалу обращаясь к бокалу с бренди, начал рассказывать правду про свои встречи с Сарой… почти всю правду, так как умолчал о своих потаенных чувствах. Он сумел – или попытался – переложить часть вины на доктора Грогана, придав себе этакий ученый статус, что не ускользнуло от внимания проницательного собеседника. У пожилых врачей и пожилых священников есть нечто общее: длинный нос, коим они улавливают обман, откровенный или невольный, спровоцированный смущением, как в случае Чарльза. Чем дольше продолжалась исповедь, тем сильнее, метафорически выражаясь, у Грогана дергался кончик носа, что мало чем отличалось от надувания губ у Сэма. Внешне доктор никак не выражал своих подозрений. Время от времени он задавал вопросы, но в целом позволил Чарльзу довести свой неуклюжий монолог до конца. После чего поднялся.
– Что ж, время не терпит. Надо поскорей вернуть бедняг спасателей.
Все ближе погромыхивало, и хотя занавески были задернуты, они гуляли за спиной у гостя и вздрагивали от белых молний.
– Я пришел при первой возможности.
– Вас никто не винит. Так, дайте подумать… – Доктор уже присел за маленький столик в глубине комнаты. Какое-то время в тишине раздавался лишь скрип пера. Затем он вслух прочел написанное.
– «Дорогой Форсайт. До меня дошла новость, что мисс Вудраф жива. Она не желает выдавать свое местонахождение, но вы можете расслабиться. Я надеюсь завтра узнать новые детали. Пожалуйста, передайте это вложение поисковикам, когда они вернутся». Ну как, сойдет?
– Отлично. Только вложение должно быть мое. – Чарльз достал маленький кошелек, расшитый самой Эрнестиной, и положил на зеленую скатерть три соверена, но Гроган два из них с улыбкой отодвинул.
– Мистер Форсайт пытается бороться с дьявольским напитком. Я считаю, одного золотого вполне достаточно. – Он положил записку и монету в конверт, запечатал и ушел распорядиться о срочной доставке.
Вернувшись, он с порога задал вопрос:
– И как быть с этой девушкой? Где она сейчас, вы не знаете?
– Понятия не имею. Хотя она наверняка придет завтра, куда обещала.
– А вот вы туда не идите. В вашем положении нельзя далее рисковать своей репутацией.
Чарльз поднял на него глаза и снова опустил.