Вернулся Сэм с чаем… и двумя письмами. Жизнь снова напоминала дорогу. Чарльз обратил внимание на то, что на верхнем конверте наклеены дополнительные марки: письмо отправили из Эксетера в Лайм-Риджис, в гостиницу «Белый лев», а оттуда переслали в Кенсингтон. Второе пришло непосредственно из Лайма. Несколько замешкавшись, Чарльз во избежание подозрений взял разрезной нож и подошел к окну. Сначала он вскрыл письмо от Грогана. Но прежде чем мы его прочтем, нам следует ознакомиться с запиской Чарльза, которую он послал по возвращении в Лайм после известной утренней прогулки к амбару. Вот что в ней было:
Мой дорогой доктор Гроган,
Я пишу впопыхах, чтобы поблагодарить вас за ваши бесценные советы и помощь в тот вечер и чтобы лишний раз подтвердить, что я с радостью оплачу все необходимые расходы на лечение или внимание, которые обеспечите вы и ваш коллега. С учетом того, что я осознал все безумие моего неоправданного интереса, вы, я полагаю, поставите меня в известность о встрече, которая должна произойти после прочтения этого письма.
Увы, я не решился поднять эту тему на Брод-стрит в то утро. Мой довольно неожиданный отъезд и разные другие обстоятельства, коими я не стану вас обременять, сделали ситуацию более чем неподходящей. К данной теме я вернусь сразу по возвращении. Пока же прошу вас сохранять конфиденциальность.
Итак, я уезжаю без промедления. Мой лондонский адрес указан ниже. С глубокой благодарностью,
Ч. С.
Честным это письмо не назовешь, но он должен был его написать. И вот сейчас Чарльз нервно раскрыл ответ на свое послание.
Мой дорогой Смитсон,
Я все откладывал это письмо в надежде получить хоть какое-то прояснение нашей дорсетской загадки. С сожалением должен констатировать, что единственной женщиной, которую я встретил в то утро, была Мать Природа – и трехчасовая беседа с этой дамой меня несколько утомила. Короче, особа не пришла. По возвращении в Лайм я послал вместо себя бойкого паренька. Но он тоже просидел sub tegmine fagi[114]в приятном одиночестве. Я пишу это с легким сердцем, хотя, признаюсь, когда паренек вернулся в ночи, я испытывал наихудшие опасения.
Но на следующее утро до меня дошли слухи, что в «Белом льве» были даны указания отправить кофр известной барышни в Эксетер. Обнаружить источник мне не удалось. Видимо, она сама так распорядилась. Из чего можно заключить, что она бежала.
Единственный мой страх, дорогой Смитсон, состоит в том, что она может последовать за вами в Лондон и попытаться все свои заботы повесить на вас. Я бы вас попросил не отвергать с улыбкой такую вероятность. Будь у меня побольше времени, я бы вам процитировал случаи, когда предпринимались именно такие действия. В конверте адрес. Это прекрасный человек, с которым мы давно состоим в переписке, и я вам горячо советую довериться ему, если дальнейшие осложнения au pied de la lettre[115]постучатся в вашу дверь.
Вы можете быть уверены в том, что мой рот на замке – был и будет. Я не стану повторять мой совет в отношении очаровательного существа – с которым, кстати сказать, я имел удовольствие только что повстречаться на улице, – но неплохо было бы ей признаться при первом же удобном случае. Я не думаю, что absolvitur[116]потребует слишком сурового или длительного покаяния.
Искренне ваш,
Майкл Гроган
Чарльз, которого не отпускало чувство вины, перевел дыхание, еще не дочитав письмо до конца. Он сохранил свое инкогнито. После долгого взгляда из окна он вскрыл второе письмо.
Он ожидал многих страниц, но обнаружил лишь одну.
Он ожидал бурного потока слов, а увидел всего три.
Только адрес.
Он скомкал листок, вернулся к камину, который в восемь утра под аккомпанемент его храпа разожгла коридорная, и швырнул в огонь. Через пять секунд от него остался один пепел. Потом, наконец, забрал у Сэма чашку чая, осушил ее одним глотком и вернул за добавкой.
– Дела я закончил, Сэм. Завтра десятичасовым поездом мы возвращаемся в Лайм. Купи билеты. И отнеси на телеграф два послания, они лежат на столе. А потом, в свободное время, можешь выбрать цветные ленты для прекрасной Мэри по своему вкусу… если ты еще не отдал свое сердце кому-то другому после нашего возвращения.
Сэм ждал реплики в таком духе. Снова наполняя золоченую чашку, он бросил беглый взгляд в сторону хозяйской спины и, подавая чай на маленьком серебряном подносе, объявил:
– Мистер Чарльз, я с’бираюсь пр’сить ее руки.
– Вот как!
– У меня ить отличные периспективы под вашим началом.
Чарльз сделал пару глотков.
– Давай, Сэм, выкладывай. Обойдемся без загадок.
– Если я женюсь, мне ить надо на что-то жить, сэр.
Невольное возражение, промелькнувшее на лице Чарльза, лишь подтвердило, что он как-то не заморачивался на эту тему. Он присел у горящего камина.
– Послушай, Сэм, я не собираюсь быть помехой твоей свадьбе, избави бог… но ты же не думаешь меня покинуть, пока я не сыграл свою?
– Вы меня перватно поняли, мистер Чарльз. После вашей свадьбы.
– Мы переедем в дом гораздо больше этого. Моя супруга, не сомневаюсь, будет только рада взять Мэри… так в чем проблема?
Сэм сделал вдох поглубже.
– Я п’думываю заняться бизнесом, мистер Чарльз. После того как вы об’строитесь. Вы ить знаете, я вас не оставлю в трудную минуту.
– Бизнесом! Каким еще бизнесом?
– Открою свой м’газин.
Чарльз поставил чашку на услужливо подставленный поднос.
– Разве у тебя… ты разве к этому готов?
– Я, мистер Чарльз, кой-что отложил. И Мэри тоже.
– Да, я понимаю… но аренда… закупка товара! Какой бизнес-то?
– Драпировки и глантерея, сэр.
Чарльз вытаращился на своего слугу так, словно кокни решил стать буддистом. Хотя если вспомнить его penchant[117] к джентльменству… или не свойственное человеку его профессии внимание к своей одежде… Чарльз не раз (и даже не тысячу раз, если на то пошло) отпускал шуточки по поводу этой его тщеславной привычки.
– И ты отложил достаточно, чтобы…
– Увы, нет, сэр. Наших бережений не хватит.
Повисло многозначительное молчание. Сэм возился с молоком и сахаром. Чарльз потирал нос на манер своего слуги. Он все понял и взял в руки третью чашку чая.
– Сколько?
– Есть один м’газин, который мне нравится, мистер Чарльз. Хозяин хочет сто писят фунтов за пердачу собственности и еще сто за весь товар. Плюс тридцать за аренду. – Он взглянул на хозяина и продолжил: – Вы не п’думайте, что мне с вами нехорошо, сэр. Просто я завсегда мечтал о своем м’газине.
– И сколько же ты отложил?
Сэм немного замешкался.
– Тридцать фунтов, сэр.
Вместо того чтобы улыбнуться, Чарльз подошел к окну спальни.
– И долго ты их откладывал?
– Три года, сэр.
Десять фунтов в год – вроде бы не так много, хотя это ведь одна треть его трехлетней зарплаты… быстро посчитал хозяин… что гораздо бережливей, чем экономил он сам, если на то пошло. Чарльз взглянул на Сэма, который покорно ждал – вот только чего? – застыв у края стола с чайной посудой. И тут Чарльз совершил роковую ошибку – откровенно высказался о планах Сэма. Возможно, то был в некотором роде блеф, связанный с подозрением, и не таким уж безобидным, что слуга таким образом вымогает из него деньги за свою службу. Но скорее сказался исконный постулат (только не надо его путать с высокомерием): безгрешный хозяин отвечает за грешного помощника.
– Сэм, я тебя предупреждаю: если ты замахнешься на что-то выше твоего социального положения, тебя ждут одни несчастья. Без магазина ты будешь несчастен. Но с магазином ты будешь несчастен вдвойне.
Сэм еще чуток поник головой.
– А кроме того… я к тебе привык… ты мне дорог. И я, черт возьми, не хочу тебя потерять.
– Я знаю, мистер Чарльз. Я к вам ’спытываю заимные чувства. Извините, конечно.
– Вот видишь. Нам хорошо друг с другом. Пусть все так и остается.
Сэм кивнул и стал собирать чайный сервиз. Разочарование зашкаливало: Растоптанная Надежда, Обрубленная Жизнь, Невознагражденная Доблесть и еще добрая дюжина скорбных статуй.
– Сэм, только не надо изображать из себя побитую собаку. Если ты женишься, то, само собой, получишь зарплату семейного мужчины. И какие-то средства на обустройство. Внакладе не останешься, можешь быть уверен.
– Вы так добры, сэр.
Он произнес это траурным голосом, в присутствии всех скорбящих статуй. На мгновение Чарльз посмотрел на себя глазами Сэма. За все эти годы на него были потрачены немалые деньги, и он не мог не понимать, что на его женитьбу хозяин опять же хорошо раскошелится. Отсюда естественное – и такое невинное – заключение, что две-три сотни фунтов для Чарльза не такая уж большая сумма.
– Сэм, только не считай меня жмотом. Дело в том, что… знаешь, почему я ездил в Уинсайетт?.. сэр Роберт женится.
– Не может быть! Сэр Роберт? Никогда!
Удивление, которое изобразил Сэм, невольно порождает мысль о том, что его истинным призванием был театр. Он чуть не выронил поднос с чайным сервизом. Но Станиславский ему бы не поверил. А Чарльз, глядя в окно, продолжал:
– Это означает, Сэм, что в данный момент, когда мне предстоят немалые траты, свободных денег у меня нет.
– Я ж не знал, мистер Чарльз. Надо же… в его-то возрасте!.. прям даже не верится…
Хозяин поспешил прервать эти ламентации:
– Мы должны пожелать сэру Роберту настоящего счастья. Но что есть, то есть. Скоро об этом все узнают. А пока ты уж помалкивай.
– О сэр… вы ж знаете, как я умею хранить тайны.
Чарльз метнул в его сторону подозрительный взгляд, но глаза слуги были скромно потуплены. А как же Чарльзу хотелось в них заглянуть! И тут он совершил вторую роковую ошибку. Попутно надо заметить: отчаяние Сэма было вызвано не столько даже отказом, сколько обидной мыслью, что у хозяина нет тайного греха, который можно было бы использовать в качестве рычага воздействия.