– Подожди меня в экипаже.
Через несколько минут он сидел с ним рядом.
– Она в порядке, насколько это возможно. Его слова. Еще он дал мне понять, что предпримет Фриман, если ты затеешь очередные брачные игры. Он покажет подписанный тобой документ твоему новому тестю. Иными словами, он желает, чтобы ты оставался холостяком до конца дней.
– Я догадывался.
– А еще старик Обри мне намекнул, кому ты обязан своим условно-досрочным освобождением.
– Ей? Об этом я тоже догадывался.
– Он бы с удовольствием сделал из тебя отбивную, но, судя по всему, решения в этом семействе принимает молодая особа.
Экипаж проехал добрую сотню ярдов, прежде чем снова заговорил Чарльз.
– Моя репутация навеки испорчена.
– Мой дорогой Чарльз, если ты повел себя как мусульманин в мире пуритан, то не удивляйся такой реакции. Я, как любой мужчина, падок на красивые лодыжки. Так что я тебя ни в чем не виню. Только не говори мне, что цена неоправданно высокая.
Экипаж катил дальше. Чарльз угрюмо разглядывал улицу, залитую солнцем.
– Лучше было бы мне умереть.
– Тогда давай заедем в «Верриз» и разделаем парочку лобстеров. А заодно ты мне расскажешь перед смертью о загадочной мисс Вудраф.
Эта унизительная процедура угнетала Чарльза еще долго. Он отчаянно мечтал уехать за границу, и больше в Англию ни ногой. Элитный клуб, друзья-приятели… ни с кем не хотелось встречаться. Он дал строгие указания – никого не принимаю. Всего себя посвятил поиску Сары. Однажды частные детективы обнаружили некую мисс Вудбери, недавно поступившую в женскую академию в лондонском районе Сток Ньюингтон. Рыжая, по всем приметам похожа. Он провел мучительный час в ожидании перед академией. И вот вышла мисс Вудбери во главе крокодильего хвоста из юных барышень. На Сару она была похожа весьма отдаленно.
Наступил чудесный июнь. Чарльз не сбавлял обороты, однако к концу месяца он прекратил поиски. Хотя команда детективов сохраняла оптимизм, без оплаты далеко не уедешь. Помимо Лондона они обшарили Эксетер и даже послали человека в Лайм и Чармут, чтобы он там незаметно навел справки, но все впустую. Как-то вечером Чарльз пригласил Монтегью поужинать с ним в кенсингтонском доме и с жалостной откровенностью отдал свою судьбу в его руки. Что делать? Ответ последовал незамедлительно: уехать за границу.
– Но какую цель она преследовала? Отдаться мне… а потом от меня избавиться, как будто я для нее ничего не значу!
– Есть сильное предположение, уж прости, что ты попал в самую точку. Может, этот доктор был прав? Ты уверен, что ею руководила не мстительная жажда уничтожения? Разрушить твои планы… раздавить тебя, что она и сделала?
– Не могу в это поверить.
– Но, prima facie[129], ты должен в это поверить.
– За всеми ее баснями и обманами скрывалась искренность… честность. Может, она умерла. У нее не было денег. Не было семьи.
– С твоего позволения, я могу послать клерка просмотреть метрические книги.
Чарльз воспринял этот разумный совет почти как оскорбление. Впрочем, уже на следующий день им воспользовался. Записи о смерти Сары Вудраф не обнаружили.
Еще неделю он тянул. И однажды вечером, внезапно, все-таки решил уехать за границу.
57
Нам в школе вторила судьба,
Что в жизни каждый за себя,
А двоечник – добыча черта!
А теперь давайте перенесемся на двадцать месяцев вперед. На дворе короткий февральский день 1869 года. За это время Гладстон добрался-таки до Даунинг-Стрит, 10;[130] в Англии состоялась последняя публичная казнь; вот-вот появятся эссе «Сегрегация женщин» Джона Стюарта Милля и Гиртон-колледж. Темза все такая же безрадостная глинисто-серая. Зато небо над ней презрительно синее, и, глядя вверх, можно подумать, что ты во Флоренции.
А если посмотреть под ноги, на новую набережную в Челси, то можно увидеть на земле следы снега. Но в солнечном свете угадывается призрак подступающей весны. Я уверен, что барышня, которая могла бы толкать детскую коляску (но пока не может, поскольку они появятся только через десять лет), никогда не слышала о Катулле, а даже если бы и слышала, осталась бы равнодушной ко всем этим сентенциям о несчастной любви. А вот к весне она была неравнодушна. Только что она оставила дома (в миле отсюда, если идти на запад) живой продукт предыдущей весны, забинтованный и спеленатый так, что он с успехом мог бы сойти за луковицу, предназначенную к посадке. И еще нетрудно заметить, при всей продуманности одежки, что она, как любая хорошая садовница, предпочитает сажать не одну луковицу. Есть что-то такое в неспешной замедленной походке будущей матери: вроде бы никакого вызова миру, а все-таки проглядывает.
Эта праздная и по-своему горделивая барышня ненадолго опирается на парапет и глядит на текущие серые воды. Розовые щечки и великолепные, прикрытые пшеничными ресницами глаза, совсем немного уступающие в синеве небесам над головой, но не в яркости. Такое невинное создание не могло родиться в Лондоне. Но когда она разворачивается и окидывает взором красивый ряд каменных домов, новых и старых, выходящих фасадами к реке, становится понятно, что она не имеет ничего против столицы. В ней нет никакой зависти при виде богатых особняков, только наивная радость, что такая красота возможна.
Со стороны центрального Лондона приближается двухколесный экипаж. В сине-серых глазах промелькнуло непреходящее изумление, что подобные, вроде бы банальные элементы столичной жизни действительно существуют. Экипаж останавливается перед большим особняком напротив. Из него выходит женщина и достает из кошелька монету.
У барышни, стоящей на набережной, отваливается нижняя челюсть. Розовые щечки бледнеют, а затем покрываются румянцем. Кучер в благодарность трогает двумя пальцами поля шляпы. А его пассажирка быстро направляется к парадной двери. Наша барышня подходит к обочине, прячась за стволом дерева. Женщина открывает парадную дверь и скрывается в доме.
– Эт б’ла она, Сэм! Я видела ее, прям как тебя…
– Не м’гу поверить.
На самом деле может. Какое-то шестое или седьмое чувство ему давно подсказывало: что-то такое должно произойти. Приехав в Лондон, он наведался к старой поварихе миссис Роджерс и узнал от нее во всех подробностях о последних черных неделях Чарльза в Кенсингтоне. Это было уже давно. Внешне он разделял ее неодобрение действиями их прежнего хозяина. Но в душе что-то свербело: одно дело сводить людей и другое дело разводить.
Сэм и Мэри смотрели друг на друга – она со смутным изумлением, он с таким смутным сомнением, – стоя в крошечной, но неплохо обставленной передней. В камине ярко полыхало. Тут дверь открылась, и вошла служанка-малютка, скромница лет четырнадцати, с отчасти распеленавшимся младенцем – последним достойным урожаем из того самого амбара, насколько я понимаю. Сэм сразу его забрал и давай нянчить под недовольные выкрики, что он проделывал всякий раз, возвращаясь с работы. Мэри вырвала у него драгоценный груз, ухмыльнувшись по поводу действий глупого папаши, а стоящая на пороге бывшая беспризорница заулыбалась им обоим. И вот сейчас-то стало особенно заметно, что Мэри хорошо беременна вторым ребенком.
– Любовь моя, пойду-ка я опр’кину рюмочку. А ты, Хэрриэт, г’товь ужин.
– Да, сэр. Через полчаса будет г’тов.
– Вот и умница. Мммм. – Он чмокнул Мэри в щечку с таким видом, будто у него нет ничего на уме, и пощекотал бочок младенцу.
Пять минут спустя, сидя в засыпанном опилками углу соседнего трактира со стаканом джина, разбавленного горячей водой, он уже не выглядел таким счастливым. Хотя казалось бы. Он не открыл свой магазин, но получил неплохое предложение. Первый ребенок оказался девочкой, но разочарование было недолгим, и он был уверен, что вскоре ситуацию удастся поправить.
В Лайме он разыграл партию как по нотам. Тетушка Трантер сразу дала слабину. Сэм, не без помощи Мэри, бросился к ее ногам. Разве он не потерял все, известив хозяина о своем уходе? Не благой ли вестью было обещание мистера Чарльза одолжить ему четыреста фунтов (всегда проси с запасом) под открытие бизнеса?
– О каком бизнесе шла речь?
– Как у мистера Фримана, мэм, только г’раздо скромнее.
И свою козырную карту – Сара – он выложил когда надо. Первые дни он держал рот на замке по поводу постыдных тайн своего бывшего хозяина. Тетушка Трантер проявила редкую доброту – полковник Лок из «Иерихонского дома» как раз искал слугу, так что Сэм недолго оставался безработным. И холостяком тоже, причем брачная церемония прошла за счет хозяйки невесты. Как он мог не отплатить ей тем же?
Как все одинокие пожилые дамы, тетушка Трантер постоянно искала, кого бы приютить и кому бы помочь. Ей не дали забыть о том, что Сэм мечтает заняться галантерейным бизнесом. И вот однажды, будучи в Лондоне у сестры, она решила завести разговор с зятем. Его первая реакция была «нет». Но тут она ему деликатно напомнила о том, как достойно себя повел молодой слуга, и он тотчас, лучше, чем миссис Трантер, смекнул, как можно в своих интересах использовать информацию Сэма.
– Хорошо, Энн. Я посмотрю, какие есть варианты. Может, и найдется вакансия.
Так, в результате, Сэм получил должность, самую что ни на есть низовую, в огромном магазине. Но для начала неплохо. Недостаток образования он компенсировал природной смекалкой. Опыт слуги помог ему в работе с покупателями. Одевался он безупречно. А однажды и вовсе сотворил нечто.
Был великолепный апрельский день, спустя шесть месяцев после его переезда в Лондон с женой и за девять месяцев до вышеописанного вечера, когда он сидел в трактире в разобранном виде. Мистер Фриман решил прогуляться пешком от Гайд-парка до своего магазина. И вот он прошел мимо сомкнутых рядов окон и вошел внутрь под вывеской, от которой его работники на первом этаже вздрагивали, чесали репу или, наоборот, согласно кивали. Посетителей в этот ранний час почти не было. Он в своей привычной манере сеньора приветственно приподнимал цилиндр и вдруг, ко всеобщему изумл