– Я все-таки подозреваю, что она не понадобится.
И оба улыбнулись.
Но сейчас, подходя к дому Сфинкса, Чарльз не улыбался. Он совсем не знал этот квартал – возможно, это такой ухудшенный вариант Гринвича, место, где вышедшие на пенсию морские офицеры заканчивают свои дни. Викторианская Темза была погрязнее, чем сегодня, и каждая волна выбрасывала на берег кучу мусора. Однажды запах стал до того непереносимым, что члены Палаты лордов покинули зал заседаний. Во всем обвиняли холеру. Так что дом на реке вовсе не являлся признаком социального статуса, как в наш дезодорированный век. При этом Чарльз про себя отметил, что дома довольно красивые. Если их жителей еще можно было обвинить в извращенном вкусе в плане выбора среды обитания, то, по крайней мере, их сюда привела не бедность.
Наконец, с внутренней дрожью, бледным лицом и ощущением собственной униженности, – его новое американское «я» отступило перед грозным закоренелым прошлым, и он смущенно осознал себя джентльменом, пришедшим к служанке, стоящей выше него, – он подошел к роковым воротам из ковкого чугуна. От них дорожка вела к высокому кирпичному дому, который почти целиком, до самой крыши, спрятался под роскошным покровом глицинии, как раз начавшей открывать первые бледно-голубые цветочные гроздья.
Он взялся за медное кольцо и стукнул два раза. Секунд двадцать подождал и стукнул дополнительно. На этот раз дверь открылась. Перед ним стояла служанка. За ее спиной он увидел широкий зал с таким количеством картин, что это больше смахивало на художественную галерею.
– Я бы хотел поговорить с миссис… Рафвуд. Она здесь живет, если не ошибаюсь.
Перед ним стояло стройное юное существо с большими глазищами и без привычного кружевного чепца на голове. Если бы не передник, он бы вообще не знал, как к ней обращаться.
– Простите, как вас зовут?
Он отметил, что она не добавила «сэр». Может, она и не служанка, слишком уж хороший у нее акцент. Он вручил ей свою визитную карточку.
– Пожалуйста, скажите ей, что я проделал немалый путь, чтобы ее увидеть.
Она, нисколько не смущаясь, прочла визитку. Все-таки не служанка. Похоже, она заколебалась. И тут из темноты послышались шаги. Появился мужчина лет на шесть-семь постарше Чарльза. Девушка повернулась к нему с благодарностью.
– Этот джентльмен желает видеть Сару.
– Вот как?
Он держал в руке гусиное перо. Чарльз, стоя на пороге, снял шляпу.
– Если вы не возражаете… личные мотивы… Я знал ее задолго до ее переезда в Лондон.
В придирчивом, хотя и беглом взгляде мужчины промелькнуло что-то неприятное… показная демонстрация своей небрежной лощености с еврейским налетом… такой молодой Дизраэли. Мужчина перевел взгляд на девушку.
– Она сейчас…
– Кажется, они просто разговаривают.
«Они»… очевидно, «с детьми», ее подопечными.
– Тогда проводи гостя наверх, дорогая. Сэр…
Мужчина слегка кивнул Чарльзу и исчез так же неожиданно, как появился. Девушка сделала знак следовать за ней, предоставив ему самому закрыть за собой дверь. Пока она поднималась по лестнице, он успел разглядеть отдельные картины и рисунки, а их здесь было предостаточно. Будучи знаком с современным изобразительным искусством, Чарльз узнал школу, к которой принадлежали многие работы, и знаменитого автора, чья монограмма стояла на отдельных полотнах. Фурор, вызванный его творчеством лет двадцать назад, изрядно поутих, а то, что тогда требовали сжечь, сейчас стоило немалых денег. Стало быть, мужчина с гусиным пером – коллекционер провокационного искусства и уж точно человек с достатком.
Перед Чарльзом маячила стройная женская спина, а стены встречали его новыми картинами провокационных художников. Но теперь он был слишком озабочен другими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Они прошли еще один пролет, и тут он рискнул задать вопрос:
– Миссис Рафвуд служит гувернанткой?
Девушка остановилась и с удивлением, словно он ее позабавил, на него посмотрела, прежде чем опустить глаза.
– Она уже не гувернантка.
И, бросив на него быстрый взгляд, продолжила путь наверх.
Вот и вторая лестничная площадка. Его гид, юная Сивилла, подошла к двери.
– Пожалуйста, подождите здесь.
Она ушла, оставив дверь нараспашку. Чарльз разглядел открытое окно и кружевную занавеску, слегка колышущуюся от летнего ветерка, а за шелестящей листвой где-то там угадывалась река. Доносились приглушенные голоса. Он переместился для лучшего обзора. Теперь он увидел двух джентльменов. Они стояли перед картиной на мольберте, поставленном так, чтобы свет падал из окна. Высокий мужчина нагнулся, дабы получше рассмотреть какую-то деталь, и стоящий за ним встретился взглядом с Чарльзом. Мужчина сделал едва заметное движение, а затем перевел взор на кого-то в другом конце комнаты.
Чарльз оторопел.
Это лицо было ему знакомо. Когда-то он добрый час выслушивал его разглагольствования, сидя рядом с Эрнестиной. Невероятно, но… и этот мужчина, встретивший его внизу! Эти картины и рисунки! Он спешно отвел глаза в сторону высокого окна в конце лестничной площадки с видом на зеленый сад позади дома. Он чувствовал себя так, словно провалился в забытый ночной кошмар. Он не видел ничего, кроме абсурда собственной убежденности, что падшие женщины должны и дальше падать. Разве не за этим он сюда пришел – чтобы совладать с законом земного тяготения? Потрясение, которое он испытал, было сравнимо с потрясением человека, узревшего мир, стоящий на голове.
Какой-то шорох.
Он повернул голову. Перед ним стояла она. Рука лежит на медном набалдашнике – закрыла за собой дверь, резко перекрыв солнечный свет, и черты лица не сразу удается толком разглядеть.
Но платье! Настолько неожиданное, что он даже засомневался, она ли это. Мысленно он всегда представлял ее в старых обносках… затравленное лицо в черном вдовьем обличье. А тут вдруг Новая Женщина, дерзко отвергающая все формальные ограничения современной моды! Юбка цвета индиго, перехваченная малиновым пояском с золотой пряжкой в виде звезды, шелковая блузка в бело-розовую полоску, вся разлетающаяся, с длинными рукавами, с изящным воротничком из белого кружева, к которому пришпилена маленькая камея. Волосы, подвязанные красной лентой, свободно раскинулись по спине.
Это наэлектризованное богемное видение вызвало у Чарльза две немедленные реакции: первая – что она выглядит не старше на два года, а на два года моложе, и вторая – что в каком-то непостижимом смысле он не в Англию вернулся, а, сделав разворот, снова оказался в Америке. Именно так одеваются там передовые молодые женщины. После всех этих кошмарных турнюров, корсетов и кринолинов они выбирают простоту и привлекательность. Американский стиль с его подковырками и парадоксально кокетливыми намеками на эмансипацию Чарльз находил весьма привлекательным. И вот сейчас, когда вспыхнули новые подозрения, его щеки приобрели оттенок, не слишком отличающийся от гвоздичного цвета полосок на блузке Сары.
Но вместе с шоком – вот она теперь какая! – он испытал облегчение. Глаза, губы, подспудный вызов… все это никуда не исчезло. Она была все тем же удивительным созданием из его счастливых воспоминаний – только черная куколка расцвела, реализовалась, окрылилась.
Долгих десять секунд оба не проронили ни слова. Но вот она сомкнула руки поверх золотой пряжки на груди и опустила глаза.
– Как вы здесь оказались, мистер Смитсон?
Она не присылала ему своего адреса. И не испытывала благодарности по поводу его прихода. Он не вспомнил, что она в точности повторила его вопрос двухлетней давности, когда неожиданно на него наткнулась на береговой отмели, зато почувствовал, что их позиции странным образом перевернулись. Теперь он проситель, а она его неохотно выслушивает.
– Моему поверенному сообщили, что вы живете здесь. Кто сообщил, не знаю.
– Вашему поверенному?
– Вы знали, что я разорвал помолвку с мисс Фриман?
Теперь уже она испытала шок. Вперила в него взгляд, а затем опустила глаза. Для нее это было открытие. Он шагнул к ней и, понизив голос, сказал:
– Я обшарил весь этот город. Каждый месяц я давал объявления в надежде…
Теперь они оба глядели себе под ноги на красивый турецкий ковер, покрывавший всю лестничную площадку. Он постарался взять контроль над собственным голосом.
– Я вижу, вы… – дальше слов не нашлось, а имел он в виду ее новый статус.
– Жизнь была ко мне благосклонна.
– Джентльмен в комнате… это ваш?..
Она кивнула, и ее молчаливый ответ относился к неназванному имени в его изумленных глазах.
– И этот дом принадлежит…
Тон его голоса был таким осуждающим, что ей пришлось набрать в легкие воздуха. Он вспомнил досужие сплетни. Нет, не о мужчине в комнате, а о том, кто вышел к нему в прихожей. Неожиданно Сара шагнула на лестницу, которая вела еще выше. Чарльз не шелохнулся. Она неуверенно глянула на него сверху.
– Прошу вас.
Он поднялся следом за ней и вошел в комнату, выходящую окнами на север, с видом на большой сад. Это была студия художника. На столе разбросаны рисунки; мольберт с начатым портретом – набросок молодой женщины с печально опущенным взглядом, а за ее спиной намек на листву; повернутые к стене картины; висящие на крючках платья, шарфы и шали всевозможных цветов; большой керамический кувшин; стол с атрибутами – тюбики, кисти, баночки с красками. Барельеф, скульптурки, напольная ваза с камышами. Кажется, ни одного пустующего квадратного метра.
Сара стояла у окна, к нему спиной.
– Я его личный секретарь. Помощница.
– А также модель?
– Иногда.
– Я вижу.
Но он ничего не видел… ну разве что краем глаза разглядел одну из зарисовок на столе: обнаженная… обнаженная выше пояса, с амфорой у бедра. Лицо как будто не ее, хотя под этим углом не очень-то хорошо видно.
– Вы здесь поселились после переезда из Эксетера?
– Я здесь живу последний год.
Подмывает спросить: как они встретились? что их связывает? Поколебавшись, он положил на стул шляпу, трость и перчатки. Теперь ее волосы, доходившие почти до талии, предстали перед ним во всем своем великолепии. Она казалась миниатюрнее, чем ему помнилось, и стройнее. На подоконник перед ней хлопотливо уселся голубь, испугался и тут же улетел. Где-то внизу открылась и захлопнулась дверь. Донеслись смутные мужские голоса. Чарльза и Сару разделяла комната. Их все разделяло. Молчание становилось невыносимым.