– Нет, это не гости, просто я тут кое-чем руковожу.
– Да-а? – Она не совсем поняла, о чем он говорит.
– Предоставляю консультацию плюс психотерапевтический душ. Так, знаешь, по-приятельски, – он захохотал.
– Не слишком ли позднее время?
– Люди странные существа, не правда ли? Ты помнишь красавчика – ну, того, что вертелся около тебя на последнем курсе учебы? Как мы его называли? «Пластик»?
– Нуда…
Она не общалась с Минотавром после разрыва, но знала, что он уехал из страны. Он писал ей из Австрии, из ЮАР. Она выбросила адрес. Несколько раз, сидя в своем кабинете, она отвечала на его телефонные звонки, но, кроме шума спутниковой связи, почти ничего не слышала. Павел после учебы получал докторскую степень в Штатах и не мог знать о ее тайном романе с женатым преподавателем.
– Ты общалась с ним?
– Очень давно.
– Он переехал в Австралию…
Сперва в Австралию уехал ее отец, теперь вот Минотавр… Мужчины, которые некогда были важны для нее, взяли за правило скрываться в другом полушарии.
– А вчера – умер, – закончил Павел.
– Откуда ты знаешь?
– С недавних пор я психотерапевт его врача, понятно, парень предпочел поляка, мы общаемся посредством Skype.[38]Пластический хирург, а собственное здоровье запустил, не уследил. Если бы обнаружили это раньше, у него был бы шанс.
– «Это»? То есть? Что именно? – Клара стояла как вкопанная, хотя на светофоре зажегся зеленый.
– Рак простаты.
– Ясно… А зачем ты мне это говоришь? Хочешь доказать, что лучше уж депрессия, чем… это?
– Я что, похож на проповедника? В нашем районе ко всем пристают свидетели Иеговы: «А вы знаете, что все умрут?» Клара, дорогая моя, – он говорил мягко, словно обращаясь к ребенку, – каждый из нас настолько не похож на других, что люди кажутся нам странными.
– Люди?… – не расслышала она.
– Люди – это такая разновидность животных, – тихо произнес Павел и погладил свою овчарку с повязками на глазах. – Да все будет хорошо! – вдруг бодро воскликнул он. – Яцеку станет лучше, и, возможно, у него больше никогда не будет рецидивов. Говорю тебе так не просто для того, чтобы утешить. По опыту своему говорю.
Вибрирование самолета перед взлетом чем-то напоминало дрожь нетерпения – скорей бы… скорей бы оторваться от этого китайского муравейника. Одиннадцать часов в воздухе, от Пекина до Варшавы, – вот что ждало Клару в рамках зимней акции. Она купила дешевый билет Королевских голландских авиалиний. Стюардессы здесь напоминали девушек из рекламы голландского какао: высокие блондинки в голубых костюмах доярок – строгие и слащавые одновременно.
Клара заняла свое место у окна. Рядом дремал молодой мужчина. Креслом дальше толстый скандинавский турист ворчал по поводу того, что их с женой места оказались по разные стороны прохода. Клара достала блокнот в кожаной обложке, намереваясь привести в порядок свой рабочий календарь, прежде чем они взлетят и все станут готовиться ко сну. Профессор Лин просил ее оставить свободными апрельские выходные после Пасхи – будет конференция в Германии. Лин был великолепным иглотерапевтом, одним из последних в «старой гвардии», кто получил свои навыки еще до культурной революции. Он переехал в Лейпциг – поближе к своим состоятельным пациентам из Берлина и Вены. Красный маркер в руке Клары метался от апрельских выходных к числам, на которые были записаны ее собственные больные.
Каждый день она по телефону говорила с Яцеком. Он все чаще обращался к ней «любимая», «Чонок», хотя в этом было больше усилий доброй воли, нежели искренней нежности. Эмоции давались ему пока с трудом. Уменьшительно-ласкательными словами он в большей степени поддерживал себя самого, стремясь убедить, что снова способен чувствовать. Клара размышляла: остались ли у Яцека воспоминания? Что произойдет, если отрезать себя от прошлого, потерять память? Будет ли она испытывать фантомные боли подобно ампутированным конечностям? Сама она воспринимала прошлое их, в общем-то, удачного супружества как что-то наболевшее, и возвращение в него не внушало ей оптимизма. Быть с Яцеком сегодня, быть вместе – это было ее жизнью, но виделась она ей как нечто болезненное, искалеченное, неполноценное.
Их электронная переписка не была похожа на виртуозную игру в четыре руки, однако сулила надежду на возвращение к норме. Правда, Яцек не распространялся о своем самочувствии, но Клара имела возможность косвенно оценить его состояние – по количеству шуточных посланий и картинок, которые он скачивал из Интернета и отправлял ей вложенными файлами. К моменту, когда Кларе пришла пора возвращаться домой, он улучшил свои показатели на шкале юмора – подтянулся от одной шутки до трех. Нет, Клара не обманывала себя: полностью он не выздоровел. Время от времени его, как и прежде, утомляла необходимость говорить; он прерывал разговор, не закончив фразы, – то ему мешали трамваи за окном, то он внезапно вспоминал о телефонных счетах:
– Я уже не зарабатываю так, как прежде, я вынужден экономить…
– Но меня же ты любишь так, как прежде? – задиристо спрашивала она.
– Угу, – слышала она в ответ короткое подтверждение.
«Ненамного, но лучше, – отмечала Клара, – ненамного, но глубже, – вслушивалась она в типичное для депрессии неглубокое дыхание, когда человек словно весь съеживается и воздуха ему нужно все меньше. Клара надеялась на лучшее. – Три недели разлуки хорошо на нас повлияли».
Дорожные ботинки она сунула под сиденье, на ноги натянула носки из грубой пряжи со слабой резинкой, не затрудняющей кровообращение, и удобно устроилась в своем кресле, спрятав ладони в рукава свитера. Взлет задерживался, стюардесса разносила напитки. Спящий, сосед, неловко повернувшись, сбросил со столика Кларин стаканчик. Струя густого томатного сока, миновав его CD-плеер, торчащий из кармана пиджака, полилась на ее любимую сумку из оливковой замши. Клара промокнула пятна салфеткой и попыталась отмыть их минеральной водой, которую с изрядным запасом всегда брала с собой в долгие перелеты. Эти перелеты напоминали ей путешествие внутри фена – громко, горячо и сухо.
Грохот двигателей, знаменующий взлет, не разбудил виновника. Заспанные голубые глаза он открыл лишь над Монголией и, приглядевшись к испачканной сумке, облепленной салфетками, спросил со славянским акцентом:
– Ketchup?
– Yes.
– Останутся пятна, – заключил он, увидев сохнущий паспорт и влажные билеты.
– Это томатный сок. – Клара спрятала свои документы в сетчатый карманчик на переднем сиденье.
– Нубук, – потрогал он пальцами бахрому сумки. – Полностью отчистить не удастся, – еще более компетентно заявил он. – Мне жаль.
«Сказать ему: это все из-за вас? Пожалуй, не стоит, – подумала Клара, – все равно пятна не выведутся». Б уме она прикинула: лететь им вместе еще целую ночь, что само по себе утомительно, а если сидеть рядом с врагом – будет и того хуже. Она предпочла не рисковать. В подобных обстоятельствах балет взаимных любезностей – едва заметных прикосновений коленом или локтем – бывает даже полезен.
– Вы разбираетесь в кожах?
– Немного. Двух совершенно идентичных кож не бывает.
– Может быть, отдать ее в химчистку?
– Это ничего не даст. Пятно въелось в пористую структуру, и убрать его невозможно. Нубук красив, но уязвим.
– Спасибо.
Ее иронию он воспринял как недоверие.
– Я торгую кожами. Как раз был на ярмарке в Шанхае… Юлиан Козьминский, – склонил он голову. – Юлек.
– Клара, – подала она ему руку.
Он был явно младше ее, худощавое подвижное лицо кролика, держащего нос по ветру в поисках чего-нибудь привлекательного. «В поисках моего взгляда, моей симпатии к нему», – подумала Клара. Да и сама она, по мере того как самолет продвигался по экранной карте мира от Азии к Европе, видела в своем соседе все больше достоинств: внимательно слушает, говорит приятным спокойным голосом. Клара колебалась, упоминать ли об акупунктуре, повторять ли в сотый раз избитые постулаты и выслушивать в ответ не менее тривиальные сомнения… А хуже всего – нарваться на ипохондрика…
– Так у тебя польско-китайская фирма, если я правильно поняла? – Она тянула время, силясь придумать собственную историю.
– О, я уже давно отказался от затеи совместных предприятий с китайцами. Слишком много фирм в Китае попросту раздавили. Теперь я дважды в год приезжаю на ярмарку, привожу образцы, а все остальное идет само собой. Сшить обычную зимнюю куртку здесь в два раза дешевле, чем в Польше.
– Но раньше у тебя была здесь фирма?
Стюардесса развозила на тележке бутылки. Клара выбрала белое вино – оно менее всего вредит печени. Юлек заказал джин с тоником.
– Да, я пытался как-то приловчиться в Китае. К счастью, потерял на этом не так много, как мог бы потерять. Для китайцев подписание контракта сродни временному стечению обстоятельств, не более того. Заказывать у них, разумеется, можно, но постоянно с ними сотрудничать – слишком большой риск.
Она слушала, поддакивала и решила не признаваться, кто она такая. Подвешенная над землей, Клара чувствовала себя вырванной из повседневной жизни. Ее воображение без труда находило ответы, усыпляющие его любопытство.
– Я работаю для фармацевтической фирмы. – Она уже успела убедиться, что о данной отрасли он не имеет ни малейшего понятия.
– И что вы производите? – спросил он, беря для нее очередную бутылку с проезжающей мимо них тележки.
– Лично я произвожу бумажки в PR-отделе. Погляди-ка на во-он того. – Она показала на мужчину, сидевшего в кресле по другую сторону прохода и заслонившегося китайской газетой. Ноготь на его указательном пальце был длиннее самого пальца.
– На того, с когтем? – Юлек указал в его сторону пузатым бокалом, как будто поднимал тост.
– Знаешь, зачем они отращивают такие длинные?
– Важничают?
– В ушах ковыряют. В PR-отделе нас обязывают знать чужие обычаи. У нас даже специализированные курсы были, – добавила она достоверности.