А что, если…? Нет, недостаёт статистических данных, чтобы, поверив мудрости Ксенофонта, объяснить отсутствием педерастов слабость французской армии в 1940-м (к пятой неделе войны половина армии сдалась в плен) или поражения Красной армии в начале войны и, наоборот, объяснить этим победы вермахта на начальном этапе войны. А жаль. Ведь ответ, казалось, лежал на ладони.
Великое кровосмешение народов
Европа — Россию, русские — Европу, немцы — всех, все — немцев!
Закончились старые добрые времена, когда для детопроизводства не надо было прилагать усилий: младенцев приносил аист или их находили в капусте. Технология изменилась. Произошло ли это, когда на смену каменному веку пришёл бронзовый, во времена греко-персидских войн или ещё раньше, когда олимпийские Боги не поделили Елену Прекрасную, сказать трудно (древние архивы не сохранились). Тысячелетиями воинствующие самцы дотошно перемешивали людской генофонд, и, по утверждению антропологов, исследующих человеческие ингредиенты, ныне как минимум одна пятая часть населения земного шара — метисы и их потомки.
«Плодитесь и размножайтесь» — первое напутствие, лёгкое по исполнению, произнесённое в пятый день сотворения мира, когда Всевышний сотворил мужчину и женщину по образу и подобию Своему, и которое евреи, опередив другие народы, зафиксировали в книге Бытие, — пришлась по душе всем. Кто только не обогнал евреев, с завидным усердием и упорством приступив к её выполнению!
Вторая мировая война добавила новых метисов войны — за четыре года оккупации во Франции родилось восемьдесят тысяч немецко-французских детей. Это немецкая статистика. Французские источники говорят о двухстах тысячах детей. Учитывая, что около двух миллионов французских мужчин пребывали в Германии (восемьсот тысяч д’артаньянов — в плену, остальные — на принудительных работах) и в разные периоды войны во Франции находилось одновременно от четырёхсот тысяч до миллиона немцев, выполнявших за арамисов мужскую работу, то немецкая производительность большой не покажется. Во Франции возник дисбаланс мужского и женского населения, число женщин детородного возраста превосходило число мужчин в отношении пять к трём, и солдаты вермахта охотно заполнили место д’артаньянов и арамисов на рынке сексуальных услуг. Эта ситуация знакома всем странам, участвовавшим в битве народов: в каждой, отправившей мужей в армию, наблюдался демографический дисбаланс, и женщины детородного возраста — француженки, немки, русские, польки — остро чувствовали нехватку мужчин и восполняли её кем бог послал.
Но по сравнению с советской Россией (в недавние времена это слово включало Украину, Белоруссию и Прибалтику), двести тысяч немецко-французских младенцев — сущие пустяки. В России только за первый год оккупации к сентябрю 1942-го родилось полтора миллиона метисов — докладывал в Берлин генерал-полковник Шмидт. Рейхминистр Розенберг не поверил донесению, лично перепроверил и убедился в его правдивости. Возник сразу же вопрос: что делать с новыми немцами? Но фронт вскоре покатился на запад, и русско-немецкие малыши стали забытыми детьми вермахта. Их русскоговорящие матери, из-за сталинского запрета абортов незнакомые с французским словом préservatif (от позднелатинского — praeservo), нажили проклятья и униженья.
В скандинавских странах сексуальных ограничений для немецких солдат не было. Нацисты приветствовали интимные связи немецких солдат с норвежскими женщинами, которые, как и все народы Северной Европы — голландцы, финны, шведы, латыши, эстонцы, ирландцы, англичане и северные французы, — принадлежали к нордической расе (в середине XIX века сочинители расовых теорий назвали её арийской).
Ведомство Гиммлера, желая приумножить количество детей «хороших кровей», в Норвегии открыло специальные приюты Lebensborn («Источник жизни»), в которых высокопородистые девушки, подхватив нежелательную (внебрачную) беременность, анонимно рожали детей и передавали для усыновления или удочерения в Германию. По данным журналистки Эббы Дрольсхаген (Ebba Drolshagen), изучавшей проблемы европейских «детей войны» (на неё ссылаются Вилкс и Тэсс), в Норвегии насчитывается около восьми тысяч «забытых детей вермахта» (это те, кто был официально зарегистрирован). Хотя на самом деле, считают историки, их раза в полтора больше, так как не все женщины отдавали детей в приюты. По другим «расово благополучным странам» документация не велась, и цифры, которые приводят Вилкс и Тэсс, ссылаясь на исследования скандинавов, не впечатляют: в Дании вклад вермахта в повышение рождаемости составил шесть тысяч малышей, в Бельгии — сорок тысяч, в Голландии — пятьдесят. Впрочем, не надо забывать о населении этих стран, в которых особо не разгуляешься: датчан менее пяти миллионов, голландцев — в два раза больше.
После войны во многих западных странах на истинных или мнимых пособников оккупантов обрушился самосуд. Только во Франции «патриоты» расстреляли около десяти тысяч француженок, вся вина которых состояла в том, что они делили постель с оккупантами. Не все были профессиональными проститутками. Одни, оставшись с детьми, без мужей, находившихся в лагерях военнопленных или выполнявших трудовую повинность на заводах рейха, когда начались перебои с продуктами и была введена карточная система, вынужденно «выходили» на улицу и, торгуя телом, зарабатывали продукты питания; женщины кормили детей, сожительствуя с немецкими офицерами. Когда нет возможности приобрести еду, временная проституция оказывалась спасением. Но были и молодые женщины, скрупулёзно выполнявшие заповедь «плоди и размножайся» (а куда деться, если детородные годы уходят, а портосы и арамисы в плену!), были и желавшие жить в соответствии с возрастом и, пока играют гормоны, ни в чём себе не отказывать.
Все они подверглись публичному унижению. Подружкам немецких солдат публично брили головы (эту процедуру остряки назвали «нежным обезглавливанием»), на лбу и на груди рисовали свастику, с руками, поднятыми за голову, их колоннами проводили сквозь негодующие толпы по улицам городов, голыми прогоняли по улицам; некоторых прохвосты, назвавшиеся бойцами Сопротивления, насиловали, якобы в отместку. Женщин называли предателями, горизонтальными коллаборационистками, даже заключали в тюрьму — французские мужчины нашли на ком вымещать злость за собственное бессилие и коллаборационизм. 20 215 француженок, по данным историка Фабриса Виржили, подверглись этой унизительной процедуре. Их детей сверстники всячески оскорбляли.
Галина Аккерман в передаче на «Радио Франции» (RFI) рассказала историю из книги французского журналиста Жан-Поль Пикапера «Проклятые дети» о буфетчице, имевшей несчастье влюбиться в немецкого адъютанта.
Офицер был интересным тридцатилетним мужчиной, играл на скрипке и пианино, но Амур его тоже не пощадил. Он влюбился в шестнадцатилетнюю красавицу и ради неё дезертировал из полка. Девушка прятала его во время войны. У них родилась дочь Генриетта. Сразу же после освобождения Франции родной брат буфетчицы побежал с доносом в полицию, забыв, как сестра, работавшая в немецкой столовой, подкармливала его в годы оккупации. Влюблённых арестовали вместе с ребёнком. Лишь счастливая случайность в лице случайно оказавшихся поблизости американских солдат помешала толпе линчевать немца. Американцы спасли от смерти и позора обоих влюблённых. Другим женщинам этого городка повезло меньше: на площади перед мэрией им обрили голову и под свист улюлюкающей толпы пустили голышом по улице.
Одни женщины избежали чудовищного позора благодаря солдатам союзных войск, других от смерти спасло тюремное заключение. Нередки были случаи, когда женщины после перенесённых унижений совершали самоубийство, ведь помимо бритья, самой обыденной формы публичного наказания, им краской рисовали на лице свастику, но были и садисты, которые раскалённым железом выжигали на лице нацистское клеймо[172].
В начале нынешнего века в Берлине состоялась учредительная конференция детей разных народов, отцы которых — бывшие военнослужащие вермахта. На ней француженка Милен Л., дочь немецкого офицера Хайнца Розентретера, рассказала свою историю.
Воинская часть, в которой служил 28-летний Хайнц Розентретер, летом 1940-го располагалась в деревушке на побережье Атлантики, и несколько офицеров жили в гостинице, принадлежащей супругам Ренэ, приходящимся дядей и тётей её будущей матери. Юной Ренэ было 17 лет, и она безумно влюбилась в галантного и вежливого немецкого офицера, игравшего на пианино и дарившего ей цветы. Весной 1941-го Хайнца отправили на Восточный фронт. О том, что Ренэ готовится стать матерью, они оба не знали. Милен родилась в декабре. Через три года местные жители согнали двадцать женщин на площадь перед церковью (Ренэ была среди них), заклеймили «немецкими проститутками» и остригли наголо. Жить в деревне Ренэ не могла. Она вынуждена была уехать, оставив дочь на попечение дяди и тёти. Впоследствии она вышла замуж и жила с мужем в Бресте. В школе дети дразнили Милен «дочерью немецкой свиньи»[173].
Напоминает ли судьба Ренэ историю матери Анжелы Ивановой, рассказанную в главе «Любовный роман с пленными»?
Указом от 26 августа 1944 года более 18 тысяч француженок признали «национально недостойными» с поражением абсолютно во всех правах. Большинство наголо обритых француженок, прошедших через судилище, работали вольнонаёмными: сотрудницы санитарной службы, уборщицы, гостиничный персонал, повара и судомойки, секретарши и стенографистки. Указ отменили в 1951-м с объявлением политики национального примирения. Женщин помиловали наряду с истинными коллаборационистами, служащими вишистской полиции, вылавливавших евреев для отправки в концлагеря, и мужчин призывного возраста, добровольно отправившихся на заводы рейха выполнять трудовую повинность. Вина некоторых женщин состояла лишь в том, что они были замечены за кофепитием с немецким офицером — после освобождения Франции бдительные соседи стремились продемонстрировать преданность Сопротивлению и доносили на них в полицию, а иногда устраивали самосуд.