<…> девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты – они уже не пытаются вырываться из рук четырёх сержантов, а пятый срывает и рвёт на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки. Выбежали из дома мои телефонистки – смех и мат. А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца. Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.
Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.
Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки»[47]. (Они могли оказаться сёстрами Вилли Драугеля. – Прим. Р.Г.)
Пьяных солдат, привыкших к насилию, трудно остановить. Рабичев о попытке коменданта города, полковника, остановить вакханалию изнасилований и убийств:
«Между тем находящиеся в неведении солдаты и офицеры разбрелись по городу. Комендант города, старший по званию полковник, пытался организовать круговую оборону, но полупьяные бойцы вытаскивали из квартир женщин и девочек. В критическом положении комендант принимает решение опередить потерявших контроль над собой солдат. По его поручению офицер связи передает мне приказ выставить вокруг костёла боевое охранение из восьми моих автоматчиков, а специально созданная команда отбивает у потерявших контроль над собой воинов-победителей захваченных ими женщин. <…> в костёл загоняют около двухсот пятидесяти женщин и девочек, но уже минут через сорок к костёлу подъезжают несколько танков. Танкисты отжимают, оттесняют от входа моих автоматчиков, врываются в храм, сбивают с ног и начинают насиловать женщин. Я ничего не могу сделать. Молодая немка ищет у меня защиты, другая опускается на колени. (И они могли быть сёстрами Вилли Драугеля. – Прим. Р.Г.)
– Герр лейтенант, герр лейтенант!
Надеясь на что-то, окружили меня. Все что-то говорят. А уже весть проносится по городу, и уже выстроилась очередь, и опять этот проклятый гогот, и очередь, и мои солдаты.
– Назад, ё… вашу мать! – ору я и не знаю, куда девать себя и как защитить валяющихся около моих ног, а трагедия стремительно разрастается.
Стоны умирающих женщин. И вот уже по лестнице (зачем? почему?) тащат наверх, на площадку, окровавленных, полуобнаженных, потерявших сознание и через выбитые окна сбрасывают на каменные плиты мостовой. Хватают, раздевают, убивают. <…> Такого ещё ни я, никто из моих солдат не видел. <…> Танкисты уехали. Тишина. Ночь. Жуткая гора трупов. Не в силах оставаться, мы покидаем костёл.
<…> Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и, по существу, совершали преступления против человечества.
Полковник-регулировщик? Достаточно было одной команды? Но ведь по этому же шоссе проезжал на своем “Виллисе” и командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Черняховский.
<…> Так на ком же было больше вины: на солдате из шеренги, на полковнике-регулировщике, на смеющихся полковниках и генералах, на наблюдающем мне, на всех тех, кто говорил, что война всё спишет?
В марте 1945 года моя 31-я армия была переброшена на 1-й Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. На второй день по приказу маршала Конева перед строем было расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. Почему этого же не сделал маршал Черняховский в Восточной Пруссии? Сумасшедшая мысль мучает меня – Сталин вызывает Черняховского и шепотом говорит ему:
– А не уничтожить ли нам всех этих восточнопрусских империалистов на корню, территория эта по международным договорам будет нашей, советской?
И Черняховский – Сталину:
– Будет сделано, товарищ генеральный секретарь!»
Лейтенант Рабичев свидетельствует: старшие офицеры лично участвовали в преступлениях, хотя достаточно было одного лишь приказа Конева и расстрела сорока насильников, чтобы мгновенно восстановить дисциплину в войсках.
Из рассказов фронтовиков
Сержант Яков Призант: «Когда вошли в Германию, я был в разведроте. Это потом уже появились приказы не грабить, не убивать, могли и под трибунал отдать. А в первые дни делали что хотели. Заходим в село. Командир выбирает самый красивый дом, его обливают бензином и поджигают. Помню, в кирхе спряталось всё население посёлка. Заходим. Две молодые немки, близнецы лет по восемнадцать, стоят, вцепившись одна в другую. Наш командир тянет одну за руку – не идёт. Тогда он стреляет ей из пистолета в живот и тянет в кусты другую. Я еле сдержался, хотел застрелить его. Но чего б я добился? Пошёл бы под трибунал. Когда вышел приказ Сталина, с этим стало построже. Уже после Победы двое наших изнасиловали немку. Она куда-то пожаловалась. Выстроили роту, и она проходит мимо строя для опознания. Ребят жалко, война закончилась, а им трибунал грозит. Спрятали их, а потом быстро демобилизовали».
1944 год. 1-й Украинский фронт. В августе 2018-го Евгении Ривилис исполнилось 98 лет
Командир противотанковой батареи Иосиф Невелев рассказал автору этой книги о настроении, с которым войска входили в Германию: «Столько ненависти было у всех, артиллеристы выбирали самые красивые и ухоженные дома и расстреливали прямой наводкой». С фронта он вернулся с женой, офицером-военврачом Евгенией Ривилис. В августе 2010-го ей исполнилось девяносто лет. Свой юбилей она отмечала в русском ресторане в пригороде Детройта и, договариваясь с владельцем ресторана, заявила, что «закрывает зал» при одном условии.
– При каком? – насторожился ресторатор.
– Встречаемся здесь через пять лет в том же составе.
Когда я заговорил с ней о военных изнасилованиях, отрезала: «Всё было. Не хочу вспоминать…»
Женщина в Берлине
Восточногерманские женщины молчали более полувека и заговорили после премьеры в Германии 23 октября 2008 года художественного фильма Макса Ферберберка «Anonyma – Eine frau in Berlin» («Безымянная – одна женщина в Берлине»). Фильм снят по автобиографической книге берлинской журналистки Марты Хиллерс (Marta Hillers) и рассказывает о сексуальном насилии немецких женщин в конце Второй мировой войны. Анонимная жертва пережила групповые изнасилования в 30-летнем возрасте. В книге, впервые опубликованной на английском языке в 1954 году, на немецком языке – в Женеве в 1959-м и при её жизни не переиздававшейся, она не назвала своё имя (причины вполне понятны) – имя анонимной фрау стало известным после её смерти, в 2001 году.
Хиллерс в 1945 году исполнилось тридцать четыре года. Она начала вести дневник в берлинском бомбоубежище 20 апреля 1945 года; дневнику она поведала, что происходило с ней ежедневно с 20 апреля по 22 июня; дневник стал молчаливым свидетелем неоднократных групповых изнасилований, которым она подверглась…
…Через пять лет она вышла замуж и перебралась в Швейцарию. В Берлине она жить не могла. Ей мучили воспоминания, она не могла от них избавиться и по совету психолога анонимно выплеснула их на бумагу. Профессиональная журналистка старалась разобраться, что же произошло с ней и с её поколением. Её книга – рассказ о трагедии женщин Восточной Германии. Она отважилась анонимно опубликовать дневник с одной лишь целью – высказаться и забыть. Достигла ли она поставленной цели? Нет. Психологические травмы незабываемы. Вплоть до своей кончины Марта Хиллерс скрывала, что является автором этой книги. Читателю исповедовалась анонимная женщина, одна из сотен тысяч жертв сексуальных насилий, с шокирующими подробностями осмелившаяся рассказать, как в послевоенные годы немецкие женщины за кусок хлеба продавали своё тело, вынужденной проституцией спасая жизнь себе и своим детям. Этого соотечественники Хиллерс, оказавшиеся в западной зоне оккупации и не испытавшие того, что выпало на долю их соотечественниц на восточном берегу Одера, не могли им простить.
Марта Хиллерс умерла в июне 2001-го. В 2003 году книга была переиздана, сразу же став бестселлером. Три поколения немцев родилось после войны. Не отягощённые военными воспоминаниями и психологическими травмами, они желали узнать семейные тайны. Табу на тягостные воспоминания, шесть десятилетий хранившиеся в каждой восточнонемецкой семье, были сняты. Встречаясь с прошлым, новое поколение немцев не испытывало страха или стыда. Это происходило не с ними. Германия нарушила заговор молчания и, сбросив идеологические оковы, заговорила о своём прошлом…
В 2007-м дневник Марты Хиллерс прочёл немецкий режиссер Макс Фербербек. Потрясённый прочитанным, он написал сценарий одноименного фильма, неоднократно повторяя, что он создан по рассказам очевидцев и дневникам жертв насилий, и основой сюжета стал дневник Марты Хиллерс Eine Frau in Berlin[48].
Дневник Габриэль Кёпп
Ещё одной жертве, фрау Кёпп, в 1945 году было пятнадцать лет. Через 65 лет молчания 80-летняя профессор физики, Габриэль Кёпп, отважилась на исповедь: «Я была почти ребёнком. И написать эту книгу было непросто, но у меня не было выбора: если не я, то кто?» – сказала она журналисту «Шпигель»[49] в связи с выходом её книги «Why Did I Have To Be A Girl» («Ну почему я родилась девочкой?») – на языке оригинала: «Warum war ich bloss ein Mädchen?» — пояснив решение, давшееся ей с трудом. Книгу воспоминаний, опубликованную в 2010 году, фрау Кёпп посвятила памяти жертв насилий. К откровению её подтолкнули фильм и книга «