Одни женщины избежали чудовищного позора благодаря солдатам союзных войск, других от смерти спасло тюремное заключение. Нередки были случаи, когда женщины после перенесённых унижений совершали самоубийство, ведь помимо бритья, самой обыденной формы публичного наказания, им краской рисовали на лице свастику, но были и садисты, которые раскалённым железом выжигали на лице нацистское клеймо[168].
В начале нынешнего века в Берлине состоялась учредительная конференция детей разных народов, отцы которых – бывшие военнослужащие вермахта. На ней француженка Милен Л., дочь немецкого офицера Хайнца Розентретера, рассказала свою историю.
Воинская часть, в которой служил 28-летний Хайнц Розентретер, летом 1940-го располагалась в деревушке на побережье Атлантики, и несколько офицеров жили в гостинице, принадлежащей супругам Ренэ, приходящимся дядей и тётей её будущей матери. Юной Ренэ было 17 лет, и она безумно влюбилась в галантного и вежливого немецкого офицера, игравшего на пианино и дарившего ей цветы. Весной 1941-го Хайнца отправили на Восточный фронт. О том, что Ренэ готовится стать матерью, они оба не знали. Милен родилась в декабре. Через три года местные жители согнали двадцать женщин на площадь перед церковью (Ренэ была среди них), заклеймили «немецкими проститутками» и остригли наголо. Жить в деревне Ренэ не могла. Она вынуждена была уехать, оставив дочь на попечение дяди и тёти. Впоследствии она вышла замуж и жила с мужем в Бресте. В школе дети дразнили Милен «дочерью немецкой свиньи»[169].
Напоминает ли судьба Ренэ историю матери Анжелы Ивановой, рассказанную в главе «Немецкий романс»?
Указом от 26 августа 1944 года более 18 тысяч француженок признали «национально недостойными» с поражением абсолютно во всех правах. Большинство наголо обритых француженок, прошедших через судилище, работали вольнонаёмными: сотрудницы санитарной службы, уборщицы, гостиничный персонал, повара и судомойки, секретарши и стенографистки. Указ отменили в 1951-м с объявлением политики национального примирения. Женщин помиловали наряду с истинными коллаборационистами, служащими вишистской полиции, вылавливавших евреев для отправки в концлагеря, и мужчин призывного возраста, добровольно отправившихся на заводы рейха выполнять трудовую повинность. Вина некоторых женщин состояла лишь в том, что они были замечены за кофепитием с немецким офицером – после освобождения Франции бдительные соседи стремились продемонстрировать преданность Сопротивлению и доносили на них в полицию, а иногда устраивали самосуд.
На учредительной конференции в Берлине компанию Милен составили потомки американских, британских и французских солдат, появившихся в результате длительного пребывания оккупационных войск на территории Германии (американские военные базы расквартированы там до сих пор). И хотя главной причиной бурного смешения человеческого генофонда стала нехватка женщин у одной из сторон и уничтожение (отсутствие) мужской части населения у другой, там, где армия длительное время расквартирована, она с завидной настойчивостью распыляет вокруг себя семенную аэрозоль.
Радикалы назвали это явление демографическим геноцидом. Здравомыслящие граждане, умеренные во взглядах, пожимают плечами, и говорят о естественном перемешивании рас и народов, и вспоминают русских татаро-монголов, мулатов, креолов и квартеронов, и указывают на самого знаменитого квартерона – Александра Дюма-старшего, внука бабушки-негритянки и деда – французского генерала. А затем напоминают об эфиопских (или эфиопо-еврейских?) корнях великого русского поэта Александра Пушкина; императорская династия, правившая в Эфиопии вплоть до 1974 года, называлась Соломоновой, и первый её представитель – сын израильского царя Соломона и царицы Савской. Прадеда Пушкина именовали Абрамом, как и родоначальника еврейского народа. Но это так, к слову…
В 2006 году Жан-Жак Делорм создал во Франции ассоциацию «Сердца без границ», объединившую французских детей немецких солдат. Его грустный рассказ озвучила на «Радио Свобода» Анастасия Кириленко[170]:
«Большая часть из нас была брошена матерями сразу после рождения. Нас растили бабушки, тёти. В худших случаях воспитывали в детдомах. Французская система образования не сделала ничего, чтобы остановить психологическое и психическое насилие, которому мы подвергались в первые годы в школе. Нас называли “дети бошей”, показывали на нас пальцем.
Моя мать встретила моего отца в Париже в 1941 году. Он был музыкантом оркестра командующего гарнизоном Вермахта в Париже. Они встречались до 13 июля 1944 года. В это время позиции Третьего рейха окончательно пошатнулись, и все невоенные части армии были превращены в военные. То есть мой отец, который не носил ружья в течение всей войны, вынужден был стать солдатом и был убит в конце апреля 1945 года в южной Германии неподалеку от города Ульм.
Когда я родился, моя мать бросила меня. Она была приговорена к одному году тюрьмы и одному году лишения французского гражданства (так называемому году “национального позора”). Согласно приговору, она была лишена гражданских прав (например, права голосовать) за “горизонтальное сотрудничество”. Короче, за то, что переспала с немцем.
После войны я воспитывался бабушкой, затем матерью и отчимом, которого я считал отцом. Когда мне было 12 лет, родилась моя сестра. Мать рожала дома. Получать свидетельство о рождении в мэрию пошёл я. Я открыл “семейную книжку” и увидел надпись напротив своего имени “был узаконен таким-то” – тем, кого я считал своим родным отцом. Напротив имён моих братьев и сестёр таких надписей не было.
С тех пор я и начал задавать себе вопросы. До 22 лет я ждал, когда мне наконец скажут, кем был мой настоящий отец. Моя бабушка хранила фотографии моего отца и матери, где они были изображены вместе. Когда мне исполнилось 22, бабушка вручила фотографии мне и назвала имя моего отца. Я начал исследования, пытаясь его найти. У отца была очень распространённая немецкая фамилия, это осложняло поиск…
Немецкие города были в руинах, архивы были в беспорядке либо не сохранились. Их восстанавливали постепенно. Мне удалось найти след своего отца только в 2006 году. С тех пор всё пошло быстрее. Я узнал, что в Германии у меня есть брат и сестра, которые не знали о моём существовании (как и я не знал о них раньше). Я предложил вместе отправиться к могиле отца – на небольшое кладбище рядом с городом Ульм. Мы так и сделали…
Конечно, я не говорю по-немецки (после войны на изучение этого языка практически было наложено табу, особенно для “сыновей бошев”). Теперь каждый раз, когда мы видимся, мы разговариваем через переводчиков.
Мне ещё повезло – некоторым из нас пришлось сделать тесты ДНК, чтобы найти следы своего отца…
В июле выйдет наша книга под заголовком “Обритая из Шартра”. Ведь наши матери должны были пройти “очищение” – тысячам остригли волосы, другие были приговорены к тюремному заключению, как моя мать.
Моя мать умерла 15 лет назад. Когда шла война, она была молода, красива. И влюблена… Во время войны в стране было не так уж много молодых мужчин. Что вы хотите? C’est la vie, такова жизнь. Происходит то, что происходит».
Недаром за французскими мужчинами ходит слава покорителей дамских сердец. Средневековые рыцари, отправляясь на войну, надевали на жену пояс верности, ключ к которому вместе с крестиком носили на своей шее. Но ведь были в старые добрые времена слесарных дел мастера! Не им ли мы обязаны рождением поговорки: «от вора нет запора»? Хотя есть и другая поговорка, родившаяся в России: «на чужой роток не накинешь платок», возможно, намекающая о нетрадиционном зачатии, ведь сумела же при оральном сексе достойно распорядиться мужским семенем элитная проститутка, случайная русско-нигерийская подружка Бориса Беккера, и родила от него дочь, теперь уже русско-афро-немецкую. Заодно казну свою пополнила после рождения дочери на 5 миллионов долларов…
Немецкие женщины, оставленные без присмотра мужьями, ушедшими завоевывать для Третьего рейха жизненное пространство, повинуясь законам природы, ответили «тевтонским рыцарям», распыляющим немецкий генофонд над старушкой Европой, той же монетой. В Германии от двух миллионов французов, военнопленных и добровольных работников, пригнанных на заводы рейха на принудительные работы (спальня такой же рабочий станок), родилось… 50 тысяч детей.
Немецких женщин можно понять. И у них был возраст любви. А когда «свои» мужчины на фронте, пленный француз, работающий на ферме, становится палочкой-выручалочкой. Но что значит сильный пол! Французских мужчин за связь с немками никто не преследовал и волосы им не брил. Состоялся негласный бартер. Во франко-германском сообществе, с июня 1940-го превратившегося в свинг-клуб, партнеры, обменявшись семенным фондом, на генетическом уровне закрепили франко-германскую дружбу. Её осталось закрепить договором – и вот он, Римский договор 1957 года, заложивший основу Евросоюза и обогативший франко-германский союз новыми гранями.
Великое кровосмешение народов, «освежившее» в сороковых годах прошлого века Западную Европу – следствие Второй мировой сексуальной войны. Первая мировая, как известно, началась в 1914-м и официально имела другое название. Иные войны, прозванные колонизаторскими, в деле осеменения более заметны – они обогатили мир креолами, метисами и мулатами… Дети войны – дети разных народов.
Как тепло женщины Прибалтики встречали в 1941 году немецких солдат! Годом ранее, в соответствии с секретным приложением к пакту Молотова – Риббентропа, прибалтийские страны вошли в советскую зону влияния. 15 июня 1940 года Красная армия вторглась в Литву, 17 июня – в Эстонию и Латвию. Год познавали прибалты любовь восточного соседа. Вплоть до начала гитлеровского вторжения она сопровождалась арестами и депортацией в Сибирь «политически неблагонадежного и контрреволюционного элемента». В 1941-м, в первые недели июня, из Эстонии выслали в Сибирь более 10 тысяч «неблагонадежных», около 17,5 тысяч депортировали из Литвы, из Латвии – до 16,5 тысячи.