Наполеон подтащил ее к себе. Луиза наступила на полу занавеси и, зажмурившись, сжалась от страха. Наполеон почувствовал враждебность жены. Он схватил ее за запястья.
— Ложись, Луиза!
— Ваше Величество, я позову врача. Подождите немного.
— Ложись!
Она уткнулась лицом в шторы и, запутавшись в их полах, буквально вылетела в коридор. Наполеон увидел ненависть этой аристократки. Его гордость была повержена. Он встал и глядел, как Луиза скрывается вдали.
— Луиза! — закричал он.
Бледная Луиза повернулась к скульптурам. Глаза Наполеона блестели из-за штор. Ее ноги дрожали и не двигались от страха. Наполеон, распахнув пижаму, приближался к ней. Она снова смотрела на его живот. В тишине ночного дворца к ней будто приближался бледно-розовый жуткий монстр.
— Ваше Величество, подождите!
Она подняла руки.
— Ваше Величество, подождите! Дайте я позову врача!
Наполеон схватил ее за руку и молча потащил к ложу.
— Ваше Величество, отпустите меня. Если вы меня заставите, я вернусь в Вену!
В отражении окружавших ложе с трех сторон зеркал Наполеон и Луиза, очерченные светотенью, то сливались, то разъединялись. Смешивающиеся краски отражались на поверхности зеркала.
— Ваше Величество, не сходите с ума! Отпустите меня!
Руки Наполеона обхватили ее шею. Золотой водопад ее волос трясся. Чем сильнее он бился с ней, тем жестче становился. Он схватился за ее волосы, как за веревку: «Беги. Я корсиканский простолюдин. Я уничтожил французскую аристократию. Я уничтожу аристократов всего мира. Беги, габсбургская принцесса! Я заставлю тебя, твою молодость и красоту страдать от болезней простых людей!»
Трясясь, Луиза сдалась Наполеону. Пока они ссорились, в воздухе запахло турецкими благовониями и они приблизились к кровати. Занавеси закрылись. Узор из персидских оленей на них некоторое время качался, будто их толкали изнутри.
— Ваше Величество, успокойтесь! Я дам знать Жозефине!
Чья-то мускулистая рука высунулась из-за занавеса и потащила внутрь подушку.
— Ваше Величество, хватит! Ложитесь спать. Вы сошли с ума!
Персидские олени перестали двигаться. Голые скульптуры смотрели на свои отражения на полу. Тут из-за занавеси выбралась розовая, потрепанная, как цветок, Луиза. Края занавеси колыхнулись и снова стали неподвижными. Луиза упала. Из разодранной сорочки виднелись ее плечи. Некоторое время она не поднималась с постели. Ее светлые волосы разметались по мрамору.
Когда она наконец поднялась, слезы потекли по ее бледным щекам. Полы длинной ночной рубашки подчеркивали ее печальную поступь.
Тяжелые шторы кровати Наполеона, как намокший флаг, были неподвижны до рассвета.
На следующий день Наполеон, не слушая ничьих возражений, объявил начало похода на Россию. Эта стремительность объяснялась желанием как можно скорее избавиться от стыда, который он почувствовал прошлой ночью перед Луизой из-за своего плебейского лишая. Кроме того, после свадьбы он еще не демонстрировал ей свои военные умения, принесшие ему тяжесть и славу императорского титула.
Из всех военных кампаний Наполеона Бонапарта эта была самая масштабная и прекрасная. Он приказал 300 тысячам молодых людей приготовиться к мобилизации. Вдобавок он предназначил 9–10 тысяч молодых французов для защиты границ и войны на побережье. Более того, к 700 тысячам солдат — 200 000 из Франции, 147 000 из Рейнского союза, 80 000 из Италии, 110 000 из Голландии, Пруссии и Австрии и остальным из французских заморских владений — он добавил резервистов и всего собрал свыше миллиона человек в Дрездене. Затем Наполеон вместе с императрицей Луизой направился в Дрезден. Там Бонапарт встретился с ее отцом, австрийским императором, и императором Пруссии, и они вместе приветствовали миллион солдат.
И все это безумие, казалось, было игрушкой, ослепительным развлечением для маленькой габсбургской принцессы Луизы, которая увидела лишай корсиканского простолюдина Наполеона.
Итак, армия Наполеона направлялась к равнинам Фридланда.
Лишай на животе Наполеона отвоевал еще шесть дюймов. Контуры этой округлой, без единого уголка, карты изгибались волнистыми линиями, словно изящные облачка. Его пораженная кожа роняла белые сухие чешуйки, и среди пустынного цвета ее поверхности ожесточенно пробивались тоненькие и сухие белые волоски. В этой округлой стране несколько тысяч лишаев выстраивали фиолетовые траншеи. В них собирались гнойные капельки. Слои лишая, тряся жгутиками, хаотично накладывались друг на друга, разделялись и раздваивались, въедаясь в заросли жирненьких волосиков.
У Фридланда Наполеон перешел Неман и на следующее утро вторгся в Россию. Но теперь он сошел с ума из-за крови, которая питала цепи его прошлых побед.
Стоя на возвышении на берегу реки, Наполеон смотрел на армию. Кавалерия, пехота и артиллерия, несколько сотен тысяч безумцев в форме разных цветов, казались облачками. Цепь пушек грохотала, как горная река. В утреннем солнце блестели на солнце радужные волны штыков. Равнина из гнедых лошадей, которые везли на себе безумцев, заканчивалась темным горизонтом, который двигался, как прилив, в сторону поражения.
Анго СакагутиАнна Слащёва
Анго Сакагути (настоящее имя — Сакагути Хэйго) родился в 1905 году в Ниигате и был предпоследним из тринадцати детей. Его отец занимался политикой и писал стихи. Сначала Сакагути хорошо учился в школе, но после стал хулиганом. Прозвище «Анго» получил от учителя камбуна, который назвал его «темным парнем» (темный — «ан»; однако псевдоним стал записываться иначе). В 1922 году его выгнали из школы, поэтому он поступил в школу в Токио. Заинтересовался произведениями Бодлера, Чехова, Бальзака, Танидзаки и других авторов. Стал сочинять стихи, занимался спортом. В следующем году умер отец, и у семьи остались долги, поэтому Сакагути пошел работать в школу. Проработал год и, вдохновленный интересом к буддизму, поступил в университет и стал изучать индийскую философию. Усердная учеба, а также самоубийство Акутагавы Рюноскэ негативно повлияли на его психическое здоровье. Однако в 1930 году Сакагути окончил университет, в это же время он увлекся французской литературой.
Его первые произведения «Из ветреного бара», «Морской туман», «Профессор Кадзэ» обратили на себя внимание Симадзаки Тосон, Уно Кодзи и Макино Синъити. Сакагути получил почти немедленное признание в литературных кругах и продолжал сочинять произведения на протяжении 1930-х годов, в частности роман «Фубуки моногатари», посвященный отношениям с писательницей Яда Цусэко. Его произведения публиковались в разных журналах даже во время войны, в том числе и рассказ «Жемчужины», посвященный Пёрл-Харбору. Однако истинная популярность пришла к Анго после войны. В 1946 году он опубликовал эссе «Об упадке» и рассказ «Идиот», проникнутые духом пессимизма и переосмысливавшие опыт участия Японии в войне. Вместе с Дадзаем Осаму и Одой Сакуноскэ Сакагути стал известен как «Бурайха» («Группа упадка») или же «Новая школа гэсаку». Однако после самоубийства Дадзая Осаму Анго страдал от депрессии и наркотической зависимости. В 1950-е годы продолжал заниматься литературным творчеством. Скончался 17 февраля 1955 года от мозговой аневризмы.
ЖемчужиныАнго Сакагути
Переводчик Анна Слащёва
Целых три месяца, начиная с восьмого декабря, по всей Японии только и говорили, что о вас.
Вас было девятеро. Вам никто не отдавал приказ. Говорили, что вы все сами предложили идею главнокомандующему. Затем несколько месяцев втайне ото всех вы усиленно готовились претворить ее в жизнь. И, кроме этой идеи, у вас ничего не было.
До начала этой войны мне казалось, что лягушатники и янки — хорошие вояки. Мне казалось, что лягушатники идут на войну, шутя, напевая себе под нос, а янки не видят разницы между спортом и войной и бегают под пулями так, будто собираются забить гол. Но эта война не оказалась настолько простой и настолько подходящей темой для разговора за столом в мирное время. Нет, мысли о том, что люди умирают, мысли о смерти — все это не так просто, все это не подходит для мирных застольных разговоров. Люди не могут идти на смерть, напевая себе под нос. Война не настолько проста, чтобы вбегающие в бункер солдаты походили на футболистов.
Некоторые комиссованные солдаты — все разного происхождения и образования — говорили совершенно одинаковые вещи: хуже самой войны были изнурительные, изматывающие до чертиков походы. Солдаты изнемогали. Во время похода они спали на ходу. Но когда внезапно появлялся враг и слышалась ружейная стрельба, они с облегчением ложились на землю и стреляли в ответ. Им казалось, они не воюют, а отдыхают. Когда враг быстро отступал, они говорили: «Вот, опять маршировать, опять скучно». Но это был важный опыт. Эти солдаты приносили огромные жертвы за возможность стать людьми и получали ее. Но есть ли еще что-то в войне или нет — вопрос оставался открытым.
Другими словами, война для нас всегда была напрямую связана с идеей смерти. Смерть была страшна. Но когда мы приезжали на фронт, жизнь там неожиданно оказывалась слишком беззаботной, в ней не было и следа той тревоги, которую мы чувствовали, когда отправлялись на войну. Под ногами парашютистов кудахтали курицы, и только проснувшиеся солдаты, позевывая, хватали бананы. В результате «крещение огнем» оказывалось передышкой после утомительного марш-броска. Мы думали: «Неужели это война, неужели смерть совсем не страшна, неужели все так до абсурдного просто?» Однако в действительности это была не война, война не могла быть только такой.
Видели ли солдаты, так отдыхавшие под обстрелом, смерть? Даже если во время боя гибли двое или трое — смотрели ли они смерти в лицо?
Если солдатам обстрел казался передышкой, то хоть в это время каждый, может, и думал: «Я могу умереть». Но у них возникала и подсознательная уверенность в обратном: «Я не умру». И когда по воле случая вражеская пуля все же попадала в цель, то их души прямо сталкивались со смертью, но самой смерти в лицо они не смотрели.