— Гений?.. Что за чушь! Она не гений. Это все усилия и многочасовые тренировки. Я думал, что еще немного и убью ее. Это были жестокие занятия, но, к счастью, она не умерла. Это была целая жизнь. Она не гений.
В его голосе была горечь от воспоминаний о том, как когда-то ученики ушли от него из-за тяжелых занятий. Еще в нем слышался вызов всему миру, который не принимал «метод обучения Цудзи». Когда Хисако назвали гением, у Сёносукэ возникло чувство, будто он бессмысленно жертвовал собственной жизнью.
Слова мужчины заставили других почувствовать отвращение. Кроме того, когда речь зашла о концертах и записях Хисако, отец сам сказал сумму предложившему менеджеру и не отступал ни на шаг.
— Если не хватает денег, уж простите.
Слишком высокая цена за концерт девочки была названа не для того, чтобы напугать, а, скорее, чтобы разозлить. Это была месть Сёносукэ за собственную неудачную музыкальную карьеру. А еще — вызов коррумпированному музыкальному сообществу. Музыканты всегда находились под контролем менеджеров и сотрудников звукозаписывающих компаний. Они становились жертвами, работая в поте лица и набивая карманы своих менеджеров деньгами, сами же едва сводили концы с концами. И увидев такого Сёносукэ, менеджер просто потерял дар речи.
«Что еще ожидать от жителя Осаки. Как подло, только о деньгах и думает, — размышлял он. — Препятствует успеху собственной дочери. Бедная девочка…» — менеджер так и не понял истинной причины такого поведения. Но одно было ясно: он был очень зол, что пришлось отказаться от девочки.
На этом закончились предложения о концертах, записях и фильмах. Отец купил билет на поезд обратно в Осаку, и из окна они увидел гору Фудзи.
— О, гора Фудзи! — Хисако высунула голову. Только один день, пока они ехали в поезде, ей не нужно было практиковаться в игре на скрипке, и она вела себя как ребенок.
— Фудзи — самая высокая гора в Японии, — певучим голосом произнесла она.
— Самая высокая гора в Японии, правда?
Сёносукэ улыбнулся, но вдруг его лицо стало серьезным.
— Ты еще далека от лучшей в Японии скрипачки! Как только вернемся домой, начнем заниматься! — тихо, чтобы дочка не слышала, пробормотал он, глядя на профиль Хисако, которая восхищенно смотрела на гору.
Ее лицо было красивым, но пугающе, болезненно бледным. Эти следы, оставленные бесконечными занятиями, не могли не заставить сердце сжиматься от боли, но теперь, когда они так явственно отпечатались на детском лице, было слишком поздно проявлять сочувствие. Глаза Сёнеосукэ горели холодным светом.
Хагивара СакутароПолина Гуленок
Хагивара Сакутаро — известный японский писатель и поэт XX века, один из реформаторов японской поэзии. Он происходил из обеспеченной семьи и всю жизнь полагался на поддержку родных, ведя богемный образ жизни (со всеми характерными для японских писателей того времени последствиями — алкоголизмом, наркотиками и попыткой самоубийства). Периодически Хагивара Сакутаро поступал то в один, то в другой университет, но так и не получил высшее образование (когда Хагивара в возрасте пятидесяти пяти лет умер, он являлся студентом очередного университета). Был дважды женат и имел двух дочерей. Хагивара профессионально играл на мандолине, занимался фотографией, увлекался творчеством Ницше и Шопенгауэра, а также японской народной культурой. Очень любил стихи Ёсано Акико, а также Миядзавы Кэндзи, и черпал в них вдохновение. Умер в 1942 году от так и не диагностированного при жизни рака легких, который врачи до последнего дня полугодичной болезни писателя считали пневмонией.
Хагивара стремился к реформации поэзии, он много экспериментировал с языком, особенно жанром танка. Его сборники были настоящей сенсацией и вызывали как шквал критики (в частности, за «излишний пессимизм»), так и множество восторженных отзывов. Поэт участвовал в деятельности различных поэтических группировок, в издании литературных журналов. Часть его стихотворений была переведена на русский язык, а вот проза, к сожалению, осталась без внимания. Этот пробел мне и хотелось бы восполнить.
Рассказ «Город кошек» увидел свет в 1935 году и стал одним из наиболее известных прозаических произведений автора. Это очаровательное произведение, которое сам писатель охарактеризовал как «рассказ-стихотворение в прозе», по концепции напоминает повесть английского писателя ужасов Блэквуда Элджернона «Древние чары».
Эту схожесть подметил, в частности, Эдогава Рампо, который очень любил эти произведения (и был лично знаком с Хагиварой, о чем вспоминает в своем эссе «Хагивара Сакутаро и Инаги Тарухо»). У него есть статья про этот рассказ Хагивары, которая так и называется — «Город кошек» — и в котором Рампо пишет: «Если вестернизировать „Город кошек“, получатся „Древние чары“ Блэквуда, если поэтизировать „Древние чары“, получится „Город кошек“ Хагивары Сакутаро. Я нежно люблю оба этих произведения».
Город КошекХагивара СакутароРассказ — стихотворение в прозе
Перевод Полина Гуленок
Редактура Анастасия Вакар
Если я прихлопну муху, то ведь, конечно, ясно, что я убил не вещь в себе, а только ее явление.
Со временем путешествия перестали занимать мое воображение. Прежде одна только мысль о странствиях, один вид парохода или поезда заставляли мое сердце трепетать. Однако опыт прошлого научил меня, что путешествие — это всего лишь физическое перемещение объекта из одного места в другое. Куда ни отправься — всюду увидишь одних и тех же людей, одни и те же города да деревни и одну и ту же монотонную повседневную жизнь. В любом самом маленьком провинциальном городе торговцы проводят свои дни, щелкая счетами у лавок да глазея на белесые улицы, чиновники курят у входа в конторы, и все они, думая о банальных вещах вроде куска хлеба на завтрашний день, влачат год за годом унылое существование, старея и провожая взглядом уходящую жизнь. Все эти страны и города слились в моем измученном сознании в один бесконечно унылый пейзаж, подобный чахлому деревцу, растущему в пустынной местности, и теперь путешествия только лишний раз заставляли осознать безвкусность человеческой жизни, где все монотонно повторяется по кругу. Так путешествия утратили для меня всякую романтику, и я потерял интерес к ним.
С давних пор я совершал лишь особые, причудливые, путешествия — игры со свободным миром, ограниченным только воображением и находящимся за пределами времени и пространства, причины и следствия — то есть за гранью реальности и грез. Впрочем, нет смысла рассказывать здесь подробно о моем секрете. Скажу лишь, что вместо требующего сложных приготовлений для принятия и труднодоступного в Японии опиума я использовал разные виды кокаина и морфия, куда более простые в употреблении. Я не стану вдаваться в подробности, рассказывая о странах, в которых я побывал в экстатических снах и видениях. Часто я бродил по местам наподобие болотистой местности, населенной лишь лягушками, или побережьям пингвиньей страны за полярным краем. Все пейзажи в этих грезах были окрашены в яркие, свежие цвета, а море и небо — прозрачно-синие, словно стекло. И после пробуждения я помнил свои видения и порой наблюдал их отголоски в реальном мире.
Однако такие путешествия серьезно подкосили мое здоровье. С каждым днем я выглядел все более бледным и изможденным, а на коже появились морщины, как у старика. Тогда я задумался о необходимости поправить здоровье. И во время пешей прогулки для укрепления тела случайно открыл новый, необычный, способный порадовать меня способ путешествовать. Следуя рекомендациям врача, я каждый день прогуливался час-полтора по окрестным кварталам. В тот день я шагал по тем же улицам, что и обычно, — маршрут мой всегда был неизменен. Однако именно тогда я случайно завернул в незнакомый переулок. И, запутавшись, совершенно потерял чувство направления. У меня с детства проблемы с ориентацией в пространстве. Из-за этого я плохо запоминаю дорогу и сразу же теряюсь, стоит только пойти плохо знакомым путем. К тому же у меня есть привычка витать в облаках, пока я иду. Бывало, что я, даже не замечая приветствий случайно встреченных знакомых, умудрялся заблудиться в двух шагах от собственного дома, и меня поднимали на смех, когда я спрашивал дорогу у прохожего. Как-то я едва ли не десяток раз обошел вокруг забора, окружающего мой дом. Из-за потери направления я никак не мог отыскать главные ворота, которые были прямо передо мной. Домашние говорили, что меня не иначе как кицунэ[55] околдовала. «Кицунэ околдовала» — должно быть, результат нарушения работы того, что психиатры называют «полукружные каналы». Потому что, согласно объяснению специалистов, именно эти органы, находящиеся в среднем ухе, дают нам возможность ориентироваться в пространстве.
Впрочем, довольно об этом. Так или иначе, я заблудился и, растерявшись, поспешил в сторону, где, казалось, находится мой дом. Побродив по зеленому району с загородными особняками, я неожиданно вышел на широкую оживленную улицу. Это был живописным квартал, совершенно мне незнакомый. Улицы сияли чистотой, и брусчатка поблескивала от влаги. Местные лавки были опрятными и красивыми, а за сверкающими прозрачными витринами выстроились диковинные товары. Карнизы кофейни украшали цветы, и весь город выглядел прелестным и свежим. Даже красный почтовый ящик на перекрестке казался удивительно живописным, а продавщица из табачной лавки — нежной, словно цветы персика, и необыкновенно милой. Мне никогда раньше не приходилось видеть столь чудесное место. Что же это за квартал и где он может находиться в Токио? Я словно позабыл о географии. Но совершенно ясно понимал, что, судя по времени, квартал должен располагаться рядом с моим домом, не больше чем в получасе ходьбы, то есть в радиусе моего обычного прогулочного маршрута. И как могло случиться, что совсем неподалеку располагалось место, о котором я раньше слыхом не слыхивал?