— Скажем, дня через три.
— Так нескоро?
Она приложила палец к моим губам:
— Я думаю, тебе не надо объяснять.
— Но я просто хотел увидеть тебя раньше, вот и все.
— Вот и увидишь — через три дня.
Ее палец снова коснулся моих губ.
— Не стоит заходить слишком далеко.
— Хорошо.
Маргит поцеловала меня.
— Через три дня…
— Во сколько?
— В это же время.
— Я буду скучать, — сказал я.
— Вот и хорошо, — ответила она.
11
Следующие три дня были тяжелыми. Я окунулся в привычную рутину: просыпался в два, шел за зарплатой, убивал время в «Синематеке», ужинал в дешевых traiteurs[109] или кафе. Потом шел на работу. Писал. Наступал рассвет. Возвращаясь домой, я заходил за своими любимыми круассанами.
В общем, все как обычно. С той лишь разницей, что теперь каждый свободный от сна час я думал о Маргит. Я мысленно проживал нашу встречу на улице Линне 13, минуту за минутой, иногда нарушая последовательность событий. Это был бесконечный фильм, который крутился в моей голове без пауз. Я до сих пор ощущал, как ее ногти впиваются в мою кожу в момент оргазма, чувствовал солоноватый привкус ее кожи… Но еще больше меня волновало воспоминание о долгом глубоком молчании, наступавшем после секса, когда мы лежали, распластанные друг на друге, выжатые, опустошенные… Моя бывшая жена часто упрекала меня в том, что я плохой любовник, месяцами отталкивала меня, а я все пытался вывести ее на разговор, услышать, что же я делаю не так… Близость она называла «механикой», и лишь потом я узнал о ее связи с деканом колледжа…
Стоп. Ты опять за старое. Нарочно вспоминаешь самое неприятное, чтобы заглушить то счастье, что сейчас испытываешь…
Счастье? Меня насильно разлучили с дочерью — да разве после этого я могу быть счастливым?
Ладно, это не счастье. Назовем это страстью.
Однако в моменты наивысшего прилива чувств мне начинало казаться, что это любовь.
Ты ведешь себя, как подросток, у которого голова идет кругом после первого пылкого свидания.
Да — и я считаю минуты в ожидании новой встречи.
Это все от отчаяния.
Она красивая.
Ей вот-вот стукнет шестьдесят.
Она красивая.
Махни чашечку кофе и протрезвей.
Она красивая.
Тогда три чашки кофе…
Я все твердил себе, что нужно быть готовым к разочарованию… что, когда я снова приду к ней, она укажет мне на дверь, объявив о том, что передумала и что не стоит продолжать эту авантюру. Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Когда наконец наступил третий день, я появился в ее quartier за час до назначенного свидания. Я снова убивал время в Ботаническом саду, потом зашел в знакомый уже магазинчик и купил бутылку шампанского. Под дверью ее дома я проторчал еще три минуты, пока часы не показали пять. Только после этого я набрал код и поднялся по второй escaliet.[110] На пороге ее квартиры меня охватила нервная дрожь. Я позвонил в дверь. Раз… Секунд тридцать никакого ответа. Я уже собирался позвонить еще раз, когда услышал шаги за дверью, а потом и звуки открываемых замков.
Дверь распахнулась. Маргит была в черной водолазке и черных брюках, в пальцах зажата сигарета, легкая улыбка на губах. Лицо лучилось от счастья.
— Ты очень настойчивый любовник, — сказала она.
— Я шагнул к ней, чтобы заключить ее в объятия, но она жестом дорожного полицейского остановила мой порыв:
— Ducalme, monsieur.[111] Всему свое время.
Маргит взяла меня за руку и увлекла к дивану. В гостиной звучала музыка: современная, камерная, чуточку суровая.
— Вовсе не обязательно приносить это каждый раз, когда приходишь сюда, — сказала она, освобождая меня от пакета с шампанским. — Вполне достаточно бутылки недорогого бордо.
— Ты хочешь сказать, что возражаешь против огромных букетов роз, плюшевых игрушек и бутылок с «Шанель» номер пять?
Она рассмеялась:
— Когда-то у меня был любовник, бизнесмен. Он имел привычку присылать устрашающие подарки: букеты в форме сердца, серьги, похожие на канделябры эпохи Людовика XIV…
— Должно быть, он был без ума от тебя…
— Он был влюблен, вот и все. В мужчинах все-таки много от маленьких мальчиков. Когда они хотят тебя, забросают объект своей страсти разного рода игрушками, в надежде завоевать расположение…
— Значит, путь к твоему сердцу лежит через скупость и аскетизм. Вместо бриллиантов — коробка скрепок, например?
Она встала, чтобы достать бокалы.
— Я рада, что сегодня твоя ирония на высоте.
— То есть ты хочешь сказать, в прошлый раз мне ее не хватало?
— Мне просто нравится, когда ты остроумен, вот и все.
— Мне и самому не нравится, когда я…
— Серьезен. Или чересчур пылок.
— Ты определенно не лишена прямолинейности, — сказал я.
Маргит откупорила шампанское и разлила его по бокалам.
— Можно и так сказать.
Меня подмывало произнести какую-нибудь дерзость вроде: я играл по правилам и ни разу не позвонил тебе за три дня. Но знал, что это лишь укрепит мою репутацию чересчур серьезного любовника. Поэтому я просто спросил:
— Эта музыка, что сейчас звучит?..
— Ты человек культурный. Догадайся сам.
— Двадцатый век? — спросил я.
— Очень хорошо, — кивнула она, протягивая мне бокал с шампанским.
— Намек на цыганский надрыв, — сказал я, делая глоток.
— Да, это есть, — сказала она, устраиваясь рядом.
— И это означает, что композитор явно из восточных европейцев.
— У тебя хорошо получается, — улыбнулась она, поглаживая мне бедро.
— Может быть, Яначек?
— Возможен и такой вариант. — Она позволила своей руке пробраться выше, к паху, от чего я сразу напрягся.
— Но… нет, он чех, а ты венгерка…
Маргит потянулась ко мне и коснулась губами шеи.
— Но это не значит, что я слушаю исключительно венгерскую музыку.
— Но…
Ее рука снова спустилась к молнии джинсов.
— Это Барток, — сказал я. — Бела Барток.
— Браво, — воскликнула она и скользнула рукой в расстегнутые джинсы. — А что за пьеса, знаешь?
— Один из струнных квартетов?
— Спасибо за намек на очевидное. — Мой пенис был извлечен на свет. — И какой именно?
— Не знаю, — ответил я, чувствуя, что напрягаюсь всем телом.
— Ну, попробуй угадать.
— Третий, медленное движение?
— Откуда ты знаешь?
— Я не знал. Это просто…
Я не закончил фразу, поскольку ее губы сомкнулись на моем члене и начали скользить вверх-вниз в такт движениям руки. Я пробормотал что-то насчет того, что хотел бы войти в нее, но это лишь ускорило ритм ее провокационной игры…
Финал был подобен извержению вулкана. Маргит села, пом осушила бокал и закурила.
— Стало легче? — спросила она.
— Немного, — ответил я и потянулся к ней.
— Маргит взяла меня за руку, но воспротивилась попыткам прижать ее к себе.
— Не сегодня…
— Я сделал что-то не так? — спросил я.
Легкий смех.
— Твоя бывшая жена, должно быть, здорово поработала над тем, чтобы разрушить твою самооценку.
— Это к делу не относится.
— Нет, конечно. Все, что я хочу сказать, так это то, что не расположена заниматься любовью сегодня, а ты тотчас решил, будто сделал «что-то не так». Из чего вытекает вывод…
— Мне просто интересно, почему…
— Почему я делаю тебе минет, но не хочу ничего взамен?
— Ну, если ты хочешь называть вещи своими именами…
— Видишь ли, ты реагируешь так, будто я отвергаю тебя… в то время как я всего лишь сказала…
— Я лучше заткнусь.
— Вот и хорошо, — сказал она, доливая мне шампанского и затягиваясь сигаретой.
— Должен признаться… это мой первый опыт минета под аккомпанемент Бартока.
— Все когда-то случается впервые.
— Ты своего бизнесмена тоже стимулировала под Бартока?
— А ты ревнивый, да?
— Это был просто вопрос.
— Что ж, я отвечу. Поскольку наш роман проходил в то время, когда я еще была замужем, мы встречались в маленькой квартирке, которую он снимал рядом со своим офисом. Такой уголок для сексуальных утех.
— А как же все его подарки… он присылал их сюда?
— Да. Сюда.
— Твоего мужа это не напрягало?
— Ты все-таки задаешь слишком много вопросов…
Маргит затушила сигарету, потом потянулась к пачке, выудила новую и опять закурила.
— Нет, — сказала она. — Мой муж не терзался подозрениями. Потому что был полностью в курсе этого романа, с самого его начала.
— Я не понимаю…
— Тогда придется объяснить. Шел 1975 год. В связи с урезанием бюджета мой муж, Золтан, потерял работу в службе венгерского радиовещания на заграницу, которую финансировало ЦРУ. Нашей дочери, Юдит, было тогда всего два года. У меня, как переводчицы, было очень мало работы, так что мы здорово нуждались. И вдруг, совершенно неожиданно, на меня свалилась работа — перевод ужасно скучной технической документации для французской компании, которая экспортировала стоматологическое оборудование венгерского производства.
— Вот уж не знал, что коммунистическая Венгрия специализировалась на таком бизнесе…
— И я тоже, пока не получила эту работу. Как бы то ни было, я взялась за перевод, и однажды меня пригласили в офис компании — в современный район возле Булони — объяснить некоторые технические тонкости директору фирмы. Его звали мсье Корти: лет пятидесяти, с брюшком, оплывшим лицом и грустными глазами… Я видела, он не сводит с меня глаз, стоило переступить порог кабинета. Мы полчаса занимались документами. Потом он предложил пообедать с ним. Я уже давно не ела в ресторанах, поэтому подумала: