В дверь колотили с прежней силой. Я открыл. На пороге стоял Омар — в грязной футболке и трусах на шнурке со свежими пятнами мочи на причинном месте. Первое, что изрек его мерзкий рот, было:
— С тебя тысяча евро.
— Что? — произнес я, и звук получился таким, будто во рту была вата.
— Ты отдаешь мне сегодня же тысячу евро. Иначе ты покойник.
— Не понимаю, — сказал я, хотя предложение получилось смазанным. Что-то вроде: jenecomprendpas.[126]
— Что это ты еле говоришь?
— Простудился.
— Врешь. Она укусила тебя, да?
Я окончательно проснулся и испугался.
— Не понимаю, о чем ты…
— Видел тебя сегодня утром. Очень рано. Ты выходил из бара.
— Я не был в баре…
— Бар закрыли. Потом открыли. Она выглядывает, озирается по сторонам. Путь свободен. Ты выходишь. Ставни опускаются. Вот ты и попался.
— Это был не я.
— Вранье. Я иду по улице. Вижу, как она открывает дверь. Когда она нервно оглядывается, я ныряю в подворотню. Прячусь. Вижу тебя. Теперь я все скажу Недиму — он вернется на следующей неделе, — что ты трахал его жену. Как тебе это понравится, американец? Недим отрежет тебе яйца. Если только ты не заплатишь мне за молчание.
Я захлопнул дверь перед его носом. Он забарабанил с новой силой.
— Ты заплатишь мне тысячу евро к концу недели, иначе распрощаешься с яйцами. Не советую дурить меня!
Бывают в жизни моменты, когда ты чувствуешь, что летишь в пропасть. И все из-за того, что допустил столь свойственную мужскому полу ошибку: думал не головой, а членом…
Я заставил себя принять душ, одеться и выйти на улицу — надо было забрать конверт. Борода встретил меня сердитым взглядом — неужели и он наслышан о том, что произошло? Язык нестерпимо болел, в животе урчало. Подозревая, что после ночных возлияний с твердой пищей будут проблемы, я ограничился унылым шоколадно-молочным коктейлем в «Макдоналдсе» у Восточного вокзала. В три часа дождливого дня в зале были лишь пассажиры, торопившиеся перекусить перед отправкой поезда. Обычно в «Макдоналдсе» столовались иммигранты — выходцы из Африки и Ближнего Востока, — они видели в забегаловке источник дешевой пищи. Иногда я ощущал странную солидарность с ними. Некоторые из них жили в Париже с рождения и все-таки были для него чужими. Их презирали все, кто стоял хотя бы на одну ступеньку выше.
Конечно, я стремился к другой парижской жизни — где были бы красивая квартира, интеллектуальная (и в то же время шикарная) подруга, желательно из киноманов; где обедают в хороших ресторанах; выпивают в кафе «Флора» (и не бесятся из-за заоблачных цен, что там дерут); где можно вкусить хотя бы глоток литературной славы и сопутствующих ей благ, вроде приглашений в salons du livre[127] и заказов на обзорные статьи для «Либераcьен» или «Лир». Но в реальности я был самым настоящим лузером — и к тому же еще трусоватым, поскольку никак не мог отделаться от мысли, насколько серьезны намерения Омара заложить меня мужу барменши.
Паникуя, я уже придумал с десяток сценариев, и все вертелись вокруг болезней, передающихся половым путем, а также тяжелых увечий, причиненных бандой разгневанных турецких джентльменов.
А если я все-таки отдам Омару тысячу евро, что тогда? Платить шантажисту — гиблое дело, тем более при нулевой гарантии прекращения угроз. Насмотревшись боевиков и полицейских детективов, я знал, что это лишь запустит активную кампанию по запугиванию жертвы. Омар, со свойственной ему тупостью, видно, решил, что ловко загнал меня в угол и теперь можно доить сколько угодно, пока во мне живет страх.
Вывод только один: мне нельзя сдаваться и уступать этому болвану. Но вот как остановить его, я пока не знал.
Маргит — вот кто мог дать дельный совет. Но Маргит… Как рассказать ей об этом?.. Я с ужасом думал о предстоящей через два дня встрече. Вряд ли за это время заживут царапины на заднице, оставленные остро отточенными коготками Янны. Про язык я уже не говорю…
Борясь с собой, я все-таки совершил единством разумный поступок: сходил в медицинскую клинику на бульваре Страсбург, где принимали без записи. Дежурный врач оказался коренастым крепышом лет пятидесяти пяти, с редеющими волосами и безразличным выражением лица профессионала, которого уже ничем не удивишь. Однако внешний вид моего языка произвел на него впечатление.
— Как это случилось?
Я рассказал.
— Qa arrive.[128] — Он пожал плечами и объяснил, что вряд ли поможет в лечении. — Продолжайте полоскать рот соленой водой, чтобы поддерживать рану чистой. Вообще-то, все должно зажить само собой. Через неделю опухоль спадет. Я бы еще посоветовал вашей petite amie,[129] в следующий раз, когда вы будете заниматься любовью, не демонстрировала свою страсть в столь агрессивной манере.
— Следующего раза не будет, — сказал я.
Он равнодушно кивнул:
— Tres bieen, monsieur.[130]
Я изложил ему свое беспокойство по поводу незащищенного секса с Янной.
— Француженка? — спросил он.
— Да, но ее муж турок.
— Но он живет здесь?
— Да.
— Она принимает наркотики внутривенно?
— Не думаю.
— А муж?
— Он пьяница.
— Как по-вашему, она спит с другими мужчинами? Что особенно важно — с африканцами?
— Она расистка.
— В моей практике встречались расисты, не гнушавшиеся сексом с теми, кого якобы презирали. У вас есть незащищенный секс еще с кем-нибудь?
— Да, но… я не думаю, что там возможен какой-то риск.
— Тогда последний вопрос. У вас есть какие-нибудь порезы или раны внутри и вокруг гениталий?
— Нет, насколько мне известно. Но, может, вы лучше посмотрите?
Доктор опять пожал плечами и устало вздохнул. Потянувшись куда-то назад, он выхватил из стопки пакетик, вскрыл его и начал натягивать хирургические перчатки, при этом жестом предлагая мне встать. Я снял брюки и трусы. Мой вялый пенис оказался в его латексных пальцах. Яички и промежность были осмотрены с помощью ручки-фонарика. Весь осмотр занял не больше тридцати секунд и мог бы показаться унизительным, не будь проведен в такой бесстрастной манере, как будто вместо гениталий осматривали репу.
— Как правило, для передачи ВИЧ от женщины к мужчине нужна какая-нибудь открытая рана или ссадина, чтобы вирус мог проникнуть в иммунную систему. Да, теоретически он может проскочить в уретру, но для это вам нужно быть в высшей степени невезучим.
— Это как раз мой случай, доктор.
— Шансы все равно слишком малы… Но, если вы хотите быть абсолютно уверены, мы можем сделать анализ крови и проверить вас на наличие других заболеваний, передающихся половым путем. А потом, через полгода проведем повторное исследование, чтобы получить окончательное подтверждение, что все чисто.
— Я бы хотел сделать тест.
— Tres bieen, monsieur.[131]
Спустя десять минут я уже был на улице, в моем кармане лежала визитная карточка с номером, по которому нужно было позвонить и узнать результат анализа. Я понимал, что доктор в душе отнесся ко мне как к человеку, прежде всего страдающему от сознания собственной вины. Понимал я и то, что, когда вечером увижу Маргит, мне придется признаться ей во всем. Есть вещи, о которых можно лгать. Но есть такие…
Через сорок пять минут я уже бродил по Ботаническому саду, мысленно пытаясь выстроить разговор с Маргит, заранее ужасаясь ее реакции и ругая себя за то, что в очередной раз из-за сексуальной несдержанности поставил под угрозу отношения, которые мне определенно не хотелось терять. Можно ли научиться чему-то на собственных ошибках? Похоже, нет, когда дело доходит до секса. Это как раз та самая область нашего поведения, в которой мы склонны к рецидивам.
Поднимаясь по лестнице к квартире Маргит, я твердил себе: когда готов к худшему, бояться уже нечего. Но это не утешало. Я был виноват — виноват во многом.
Я постучал в дверь. Прошла минута. Маргит открыла. На ней был черный пеньюар, она курила.
— Привет, — сказал я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее (заметила ли она мою смазанную речь?).
Маргит не отвергла поцелуй. Я вошел в квартиру. Она взяла меня за руку и повела мимо спальни в гостиную. Я сел в кресло. Не говоря ни слова, она подошла к маленькому столику, где стояли несколько бутылок алкоголя, и налила виски, потом протянула мне стакан. Я глотнул и поморщился: алкоголь больно обжег язык. Она села напротив меня. Улыбнулась. И сказала:
— Ну, и кого ты трахал, Гарри?
13
— Не понимаю, о чем ты, — сказал я.
— Обманщик, — рассмеялась она.
Я глотнул виски и снова поморщился.
— Что с твоим ртом?
— Я прикусил язык.
— Врешь.
— Ты что, никогда не прикусывала язык?
— Как ее звали?
— Я же говорю тебе…
— Ты говоришь ерунду. Собственно, я и не возражаю. Мне плевать на то, что ты с кем-то спал, — можешь не отрицать это. Так как ее звали?
Пауза.
— Янна, — выдавил я из себя.
— Турчанка?
— Наполовину француженка, наполовину турчанка.
— Как ты с ней познакомился?
Я пояснил.
— И как дошло до секса?
Я сказал и это.
— Она укусила тебя до или после того, как ты вошел в нее.
— После.
— А что было потом?
— Она выставила меня за дверь.
— Так, дай-ка я угадаю… Ты не пользовался презервативом…