— Вы опять меня перебили.
— Извините.
— Еще раз сделаете это, и я верну вас в камеру.
Разве вы не отправите меня туда в любом случае?
Кутар снова раскрыл папку и несколько минут изучал ксерокопии каких-то старых документов.
— У нас есть подборка материалов из венгерских газет, с переводом на французский. Принимая во внимание каким был тогдашний режим в стране, официальная версия причины, по которой она убила Бодо и Ловаса, звучала так: «Храбрые защитники Венгрии арестовали отца мадам Кадар за то, что он распространял предательскую ложь о своей родине…» Это цитата. Ну а убила она их из мести. Как сообщали официальные средства массовой информации, Кадар покончил с собой в тюрьме, после того как его разоблачили как агента ЦРУ. Ни в одном отчете — ни в полиции, ни в прессе — не говорится о том, что мадам Кадар заставляли смотреть, как вешают ее отца. Впрочем, венгерская полиция в 1980-м никогда бы не поделилась с нами такой информацией. В их отчетах, как и в официальной прессе, мадам Кадар была представлена психически неуравновешенной женщиной, которая, потеряв мужа и дочь, была одержима идеей мести. Официальная пресса перепечатала все статьи из французских газет об убийстве Дюпрэ. В венгерских СМИ отмечалось, что нападения на Бодо и Ловаса также отличались особой жестокостью.
— А венгерская полиция сообщила вам, как мадам выследила тех двоих?
— Конечно нет. Судя по отчету инспектора, который вел дело Дюпрэ, полиция Будапешта только номинально сотрудничала с нами. И разумеется, они не информировали нас о том, что Бодо и Ловас были сотрудниками спецслужб, — хотя во всех венгерских изданиях о них постоянно писали как о «героях, которые отдали свои жизни, защищая безопасность родины»… Тут все прозрачно.
— И Маргит покончила с собой после убийства обоих?
Кутар раскрыл папку, отыскал какой-то документ, просмотрел первую страницу, потом подколотые к ней бумаги.
— Это перевод телекса — помните телекс? — присланного нам из полиции Будапешта. Первая жертва, Бела Бодо шестидесяти шести лет, был обнаружен мертвым в своей квартире в жилом квартале Буды в ночь на 21 сентября 1980 года. Он был найден с кляпом во рту, привязанным к стулу перед кухонным столом. Его руки были приклеены к крышке стола водопроводным скотчем — такой обычно используют при ремонте труб. Все десять пальцев жертвы были вырваны из кистей, глаза вырезаны, горло перерезано.
— О боже… — прошептал я.
— Следует признать, что смерть была мучительной и она наступила не сразу…
— Полиция рассказала вам, как убийце удалось связать Бодо?
— Нет, но они предположили, что мадам Кадар вошла в квартиру с оружием в руках. Угрожая пистолетом, она заставила Бодо сесть за стол, после чего связала его и заткнула рот кляпом. Если бы он знал, что его ожидает, не сомневаюсь, он бы попытался убежать. Погибнуть от пули куда легче, чем пройти через пытки, которым он подвергся.
— А Ловас?
— Тот же почерк. Только в этом случае соседка услыхала, как Ловас что-то крикнул — возможно, перед тем, как мадам Кадар запихнула ему в рот кляп, — и решила вызвать полицию. Те приехали не сразу — примерно через полчаса после того, как поступил звонок. Полицейские стали стучать в дверь, требуя, чтобы им немедленно открыли. Ответа не было. Тогда они послали за консьержем, у которого были ключи. Квартира была залита кровью. Мадам Кадар только что перерезала себе горло… а до этого она перерезала яремную вену Ловасу. Они попытались спасти обоих. Но оба умерли.
Кутар снова полез в папку, достал из нее две черно-белые фотографии и перебросил их мне через стол. На первой был мужчина, руки его были приклеены скотчем к крышке стола и так обезображены, что напоминали култышки.
На второй — женщина; она лежала на полу в огромной луже крови, в руке зажат кухонный нож. Я вгляделся в ее лицо. Несомненно, это была молодая Маргит. В раскрытых глазах женщины застыла ярость. Мне было знакомо это выражение — когда Маргит рассказывала о своей жизни, в ее глазах горело такое же чувство.
Вот именно — горело. Она была живая, а не мертвая, как на этой фотографии.
Опустив голову, я перебросил фотографии обратно к инспектору. Голова гудела, я не знал, что и думать.
— Учитывая особую жестокость нападений, — продолжил Кутар, — представляется очевидным, что убийца была психически нездорова. И не факт, что она покончила бы с собой, не явись полиция в тот момент, когда она добивала Ловаса.
— Но она не умерла, — сказал я.
Инспектор задумчиво постучал по фотографии Маргит.
— Вы настаиваете, что женщина, изображенная на этом снимке, жива?
— Да.
Он вручил мне еще один документ, вытащив его из папки. Документ был на венгерском, и я разобрал только имя Маргит.
— Это свидетельство о смерти, выданное судебно-медицинским экспертом в Будапеште, после того как он произвел вскрытие трупа мадам Кадар. Инспектор из Сен-Жермен-ан-Лэ закрыл дело по убийству мсье Дюпрэ по получении от венгерских властей этого свидетельства, так как оно явилось доказательством смерти человека, совершившего преступление. Но вы по-прежнему настаиваете на том, что мадам Кадар жива?
— Да.
— Вы понимаете всю серьезность вашего положения, мсье Рикс?
— Я не убивал Омара. Я не убивал мужа Янны.
— Хотя все указывает на вас. И не только улики… но и мотив.
— Я не имею никакого отношения к этим смертям.
— И ваше алиби — по крайней мере, в деле об убийстве мсье Аттани — заключается в том, что вы были на квартире женщины, свидетельство о смерти которой только что видели?
— Вы же сами слышали, как я рассказал вам в мельчайших подробностях самые важные аспекты ее жизни…
— И эти подробности очень легко было вытащить из поисковой системы…
— Пожалуйста, инспектор, задайте самому себе тот же вопрос, что задали мне: к чему мне интересоваться этим давним делом об убийстве? Как вообще я мог узнать о нем? И откуда мне известны интимные подробности из прошлой жизни мадам Кадар, если даже вы о них не знаете?
— Monsieur, я занимаюсь этой работой более двадцати лет. И если я что-то и узнал об особенностях человеческого поведения, так это вот что: стоит тебе только подумать, что ты можешь предсказать модель поведения, как сразу все меняется, и ты обнаруживаешь, что реальность, в которой существуют другие люди, зачастую совсем не та, в которой существуешь ты. Вы говорите, что умершая женщина жива. Я говорю, что передо мной сидит мужчина, с виду вполне здравомыслящий, рациональный и интеллигентный. Но как только предъявляешь ему доказательство того, что его любовница покинула этот мир двадцать шесть лет назад…
Он красноречиво развел руками, словно говоря: вот тебе и на.
— Так что вы должны понять, monsieur… Меня не интересует, зачем вы все это придумали, как вы собрали факты, насколько приукрасили эту историю, например, этюдом о том, будто вашу любовницу заставляли смотреть на казнь отца… Естественно, меня заинтриговала такая подробность. Естественно, меня поражает ваша уверенность в том, что мадам Кадар жива. Но как офицер полиции меня куда больше впечатляют факты. А факты указывают на вашу виновность. И тот факт, что вы ссылаетесь на умершую женщину в качестве алиби… — Инспектор пожал плечами. — Я настоятельно рекомендую вам пересмотреть показания, monsieur.
— Я говорю правду, — сказал я.
Он глубоко и раздраженно вздохнул.
— А я говорю, что вы либо патологический лгун, либо сумасшедший, либо то и другое одновременно. Сейчас я отправлю вас обратно в камеру, чтобы вы могли оценить свое положение, и, возможно, к вам вернется здравый смысл, руководствуясь которым вы покончите с этим самообманом.
— Мне положена какая-то юридическая помощь на этом этапе?
— Мы имеем право задержать вас на семьдесят два часа без всяких контактов с внешним миром.
— Но это несправедливо!
— Нет, monsieur… таков закон.
Он поднял телефонную трубку и набрал номер. Потом встал, подошел к окну и выглянул на улицу.
— Сегодня утром мы наведались по адресу, который вы дали моему коллеге. То есть посетили квартиру, где у вас проходили свидания с мадам Кадар. Консьерж сказал, ему ничего не известно о ваших визитах. Так как же заходили в дом?
— Мадам Кадар меня впускала.
— Понимаю.
— А как еще я мог пройти? Согласитесь, ведь квартира, которую я вам описал, точно такая, как вы сами видели?
Кутар, глядя в окно, ответил:
— Мадам Кадар действительно жила в этой квартире до своей смерти в 1980 году. С тех пор квартира пустует… хотя и осталась частным владением. Услуги по ее содержанию на условиях prelevement automatique[144] возложены на французский трастовый фонд. Вы не могли еще раз описать мне квартиру?
Я описал. В подробностях. Он кивнул.
— Да, все так… включая обстановку эпохи семидесятых. Однако есть одно существенное различие. В квартире, где мы побывали, вот уже много лет никто не убирался и не стирал пыль.
— Это абсурд. Там было безукоризненно чисто всякий раз, когда я приходил.
— Уверен, такой ее видели вы, monsieur.
В дверь кабинета постучали. Вошел коп, тот самый, что приносил мне кофе.
— Пожалуйста, отведите мсье Рикса обратно в камеру. Он еще какое-то время погостит у нас.
Уже в дверях я сказал Кутару:
— Вы должны попытаться поверить мне.
— Ничего я не должен, — ответил он.
Меня заперли в той же камере. Лишенный возможности читать и писать, я остался наедине со своими мыслями.
Неужели я сошел с ума?..
Неужели я все это выдумал?..
Неужели все последние месяцы я жил странной, извращенной фантазией?