Та восторженно замерла. А затем заговорщицки кивнула и отправилась обратно.
Ева нетерпеливо ждала отъезда микроавтобуса, но услышала только мать, болтающую с лестницей:
— Хорошо тебе, лесенка, стоишь себе и стоишь, а мне приходится по тебе вверх-вниз карабкаться. Да, знаю, ты поскрипываешь, но ты хотя бы деревянная. А когда поскрипываю я — скрипят мои живые косточки, и жуть до чего больно.
Еву это не удивило. Мать постоянно разговаривала с предметами обихода. Только вчера Ева стала свидетельницей, как Руби упрашивала: «Ну же, утюжок, побереги парок, мне еще три Евиных ночнушки надо прогладить».
Руби оперлась о косяк, силясь восстановить дыхание.
Ева стояла на кровати, взирая на мать сверху вниз.
— Ну? Почему они еще здесь?
— Ты не можешь сказать «нет» Дереку Плимсоллу! — прохрипела Руби. — Он брал интервью у принцессы Дианы, когда голубушка еще была жива!
Джо просматривала на экране камеры интервью с Руби. Алая помада создавала впечатление, будто губы старушенции перепачканы кровью.
Руби говорила:
— Ева всегда была немного странной. Не один год мы думали, что у нее с головой не в порядке. Представляете, она разыгрывала пьесы в саду, используя игрушечного кролика для немых ролей. Могла целый день так дурачиться, а я только изредка выходила посмотреть, что она там делает. Брала с собой вязание, чтобы время с пользой скоротать. Кстати, кролик играл из рук вон плохо.
Джо обратилась к Дереку:
— Нельзя использовать общие планы. Старуха так расставила ноги, что видны ее огромные трусы.
Джо была уже до чертиков сыта. Любовь к киноправде сподвигла ее на изучение кинематографии в Голдсмите, но Джо надеялась работать с Майком Ли и импровизирующими профессиональными актерами, а не с простыми людьми. Перед камерой «уличные» безнадежно мямлили и без конца скатывались на клише вроде «такой кошмар», «мы были в шоке», «я еще не до конца осознал произошедшее» и — затасканное до дыр — «я на седьмом небе».
Через пять минут, когда Ева так и не спустилась, Дерек сказал:
— Хватит зря терять время, я иду наверх. Давай, за мной!
Дерек слегка нервничал. В прошлом он пережил несколько неприятных неожиданностей, например когда спросил у стотрехлетнего мужчины, в чем секрет его долголетия, а тот выкрикнул: «Дрочка!» Медленно поднимаясь по лестнице, журналист насвистывал бодрящий мотивчик из «Изгоняющего дьявола».
— Мы шагаем по тонкому льду, Дерек, — предупредила Джо, плетясь следом и снимая на ходу.
Одолев все ступеньки, Дерек прошипел Руби, застывшей в дверном проеме:
— Прочь с дороги, вы заслоняете кадр!
И протиснулся в комнату, отпихнув Руби.
— Сногсшибательный кадр, как ты отшвыриваешь старушку, Дерек, — прокомментировала Джо.
Увидев Дерека Плимсолла и незнакомку с камерой на плече, Ева завопила:
— Мама, не пускай их! Закрой дверь!
Руби не знала, что делать. Джо тоже растерялась, ей не нравилось происходящее. Симпатичная женщина в видоискателе была явно напугана, но Джо прежде всего удивилась яркости абсолютно белой комнаты. Освещение было превосходным, и телевизионщица не считала возможным выключать камеру, а потому настроила баланс белого и продолжила снимать.
Ева нырнула под одеяло, продолжая кричать:
— Мама! Мама! Звони Александру! Его номер в записной книжке!
Джо все же исхитрилась снять лицо жертвы, прежде чем та накрылась с головой.
В кадр вошел Дерек и объявил:
— Я в спальне женщины по имени Ева Бобер — или, как называют ее десятки тысяч людей, Святой Из Пригорода. Меня пригласила в дом мать Евы, миссис Сорокинс, но сама святая — стеснительная и нервная особа, и она попросила, чтобы ее лицо не снимали. Программа «Сегодня в Ист-Мидлендс» с уважением отнеслась к ее просьбе. Итак, вот этот бугор на кровати и есть Ева.
Видоискатель Джо нацелился на холмик под белым одеялом.
Из-под укрытия донеслось:
— Мама, ты здесь?
— Да, но я еще не отдышалась, — отозвалась Руби, плюхаясь на стул. — Весь день прыгала туда-сюда по лесенке, как чертов кузнечик. В мои-то семьдесят девять я уже слишком стара для такого переполоха. И еще у меня внизу пирог в духовке, за которым нужно следить.
— Миссис Сорокинс, мы тут снимать пытаемся! — закричал Дерек. — Прошу вас, ничего не говорите, не свистите и не пойте!
Руби встала и заявила:
— Не буду я здесь сидеть, коли меня не желают видеть.
Она вышла из комнаты, прислонилась к перилам, тяжело обмякла и стояла так, пока не почувствовала в себе силы спуститься на кухню, где принялась искать записную книжку Евы. Первым там значился номер Александра, записанный его почерком. Руби села за кухонный стол и с трудом нажала на кнопки телефона в правильной последовательности.
Александр ответил немедленно:
— Ева?
— Нет, Руби. Она просит, чтобы вы заглянули сюда. Здесь люди с телевидения, а Ева хочет, чтобы они оставили ее в покое.
— Что? Ей нужен вышибала?
— Да, она хочет, чтобы вы пришли и выгнали их отсюда, — проворчала Руби, выходя за рамки указаний Евы.
— А почему я? Я ведь не уличный боец.
— Да, но темнокожих ведь больше боятся, верно?
Александр хмыкнул в трубку.
— Буду через пять минут. Принесу свои смертоносные кисточки для рисования.
— Вот и ладненько, потому что мне уже опротивела вся эта грызня. Я домой пойду.
Руби аккуратно поставила телефон на базу, надела пальто и шляпку, взяла свою сумку и вышла в холодный полдень.
Между тем Ева заставила Джо выключить камеру и теперь сидела в постели со сложенными на груди руками, похожая — по мнению Дерека — на современную Жанну д’Арк.
Дерек увещевал:
— Ну что, вы поступите как разумная женщина и дадите мне интервью сами или же мне сказать все что заблагорассудится за вас? Если так, боюсь, вам не понравится то, что я сочиню.
— Все, что я хочу вам сказать: вон из моего дома!
— Мне это не нравится, — нахмурилась Джо. — Ты угрожаешь интервьюируемой, Дерек, и мне придется сообщить об этом в управление персоналом.
— Все нормально, всегда можно вырезать сомнительные эпизоды во время монтажа.
— Но я не занимаюсь монтажом. Я снимаю реальную картинку, как диктует киноправда.
— Ты не была столь принципиальной, когда на прошлой неделе мы поймали на пороге безутешную вдову.
— Какую именно? На прошлой неделе были две безутешные вдовы.
— Ту, чей идиот муж упал в промышленную тестомешалку.
— Я тогда с тяжелым сердцем поступилась своими убеждениями.
Дерек схватил Джо за плечи и прошипел:
— Зато тебе удался шикарный высокохудожественный финал, когда по ее лицу катились сверкающие слезы, — ты будто радугу поймала.
— Я снимала, как она плачет, через хрустальную призму, — пояснила Джо. — И я этим не горжусь, наоборот, мне стыдно.
— На телевидении нам всем стыдно, дорогуша, но это же нас не останавливает. Не забывай, мы даем зрителям то, чего они хотят.
Дерек понизил голос и задушевно прошептал, обращаясь к Еве:
— Кстати, не могу не сказать, как мне жаль, что ваш муж собирается уйти из семьи. Вы, наверное, безутешны?
— Вам вообще известно значение слова «безутешный»? — набросилась на провокатора Ева. — «Безутешный» означает «опустошенный», «раздавленный» или «разлетевшийся на тысячу кусочков». Но вот она я, сижу перед вами в кровати, целая и невредимая. А теперь, пожалуйста, закройте дверь с той стороны.
Топая по лестнице, Дерек пробурчал:
— Вот почему я ненавижу работать с женщинами. Они не умеют мыслить дальше своей пятой точки. — Издевательским фальцетом, призванным спародировать женский голос, он продолжил: — «О боже мой, меня захлестнули эмоции и поработили гормоны, и значит, все дальнейшее было этично с женской точки зрения!»
Телевизионщики услышали, как в замке поворачивается ключ, и увидели входящего в дом Александра. В руках тот держал большую картину, завернутую в пупырчатый полиэтилен.
— Это вы донимаете Еву? — с порога спросил Александр.
— А вы тот самый Александр, о котором говорила нам миссис Сорокинс? Друг семьи, хм? — встречно парировал Дерек.
— Прошу вас немедленно уйти, вашему присутствию здесь никто не рад, — твердо сказал Александр.
— Послушай, солнышко, в нашей глухомани в кои-то веки проклюнулась интересная история. Не каждый день в пригородах объявляется святая. Мы сделали крупные планы Евы в окне, записали интервью с ее матерью, а Барри Вутон рассказал нам свою скучнейшую, но трагическую историю. Нам не хватает только самой Евы. Всего лишь нескольких ее слов.
Александр улыбнулся во весь рот, напомнив Плимсоллу беременную крокодилиху, которую телевизионная группа недавно снимала в зоопарке Туайкросс.
— Вы брали у меня интервью на открытии моей первой выставки, — подсказал Алекс. — Наизусть помню вашу подводку: «Это Александр Тейт, художник. Как ни странно, он рисует не гетто, не портреты бандитов, не разоблачительные картины упадка городов. Нет, Александр рисует акварельные пейзажи английской глубинки…» И тут начиналась партия клавесина.
— А по моему мнению, это был удачный сюжет.
— Дерек, ты проявил высокомерие по отношению к Александру, откровенно намекнув, что рисование акварельных пейзажей — необычное занятие для темнокожих, — пояснила Джо.
— Но это так и есть.
Джо повернулась к Александру:
— Моя партнерша — темнокожая. Может, вы ее знаете? Ее зовут Присцилла Робинсон.
— Нет, просто смешно, правда? Мне, пожалуй, стоит поближе познакомиться с тысячами черных, тянущих лямку на хлопковых полях Лестера.
— А ну-ка не сваливай свое дерьмо на меня, дядя Том! — рассердилась Джо.
Дерек Плимсолл тяжело сел на ступеньку и вздохнул:
— Больше никаких съемок на дому. Пусть все приходят ко мне в студию.
Александр посмотрел на волосы Дерека. «Корни пора бы и подкрасить, — подумал он. — Жалкое зрелище».
Глава 48
Ева наблюдала, как Дерек и Джо идут к студийному микроавтобусу и как «мерседес» скрывается за углом.