Кровавые Пауки на стене отозвались испуганными криками. Одна стрела отскочила от ее щита. Затем стрелы полетели градом, выпущенные дрожащими от страха лучниками. Она рассмеялась. Порыв ветра унес с собой жалкие стрелы. Небо разверзлось, и полил дождь.
У нее припасены свои стрелы для метания.
Она простерла руку к грозному небу. Зазубренная молния обрушилась вниз и ударила в ворота. Одна из двух огромных створок разлетелась в щепки, только петли остались висеть. За первой молнией последовала вторая. Дерево, металл и камень — все взлетело на воздух. Парапет, сооруженный как раз над разбитыми воротами, обвалился и рухнул. Люди завопили, и эти крики казались ей самой сладкой местью за убитую женщину!
Самидар решительным шагом прошла через дымящиеся развалины в огромный внутренний двор. К ней бросился человек с топором, в глазах его застыл отчаянный страх. Блеснул ее собственный меч, на сверкающем клинке заиграли блики огня и стихавших молний. Уклонившись от удара топором, она обнажила ему лицо, разрезав красную маску, и двинулась дальше.
Большинство из них разбежались. Некоторые сжимались, хныча, когда она проходила мимо, — жалкое подобие мужчин. Находились и глупцы, нападавшие на нее. Она спокойно расправлялась с ними, исполненная презрения.
Один из людей припал к земле у колодца, меч свисал из его безвольной руки, он спрятал лицо и задрожал, когда она приблизилась к нему.
— Ты — воплощение Смерти! — пробормотал он.
— Богохульник! — ответила она. Но не стала его убивать. Какое-то движение по ту сторону колодца привлекло ее внимание.
Огромные двери, ведшие в замок, бесшумно растворились. Это заметили даже Кровавые Пауки. Тишина воцарилась повсюду. Воздух звенел от ожидания.
Она утратила интерес к неравному бою. Осторожно пересекла двор и оказалась перед широкой каменной лестницей. Она поднялась по ступеням ко входу, немного задержалась наверху и ступила в темноту.
Тусклый свет освещал единственный проход. Сняв шлем и подвесив его за ремешок к ножнам, она направилась прямо на свет. В помещении стоял странный запах плесени и пыли вперемешку с чем-то еще непонятным.
Еще одни коридор осветился впереди, в то время как позади свет погас. Кто-то ведет ее, догадалась она. И колдует. Не важно. Сжав челюсти, она шла туда, куда указывал свет. Наконец еще одни двери оказались у нее на пути. Они тоже раскрылись сами. Свет за этими дверями исходил не от ламп и не от свечей.
Зал был громаден, потолок уходил ввысь, теряясь в темноте. Над головой переливалась мягким светом огромная замысловатая многослойная паутина. Ее узоры поражали воображение. Ее размеры изумляли.
Она внушала благоговейный страх — и отвращение.
В самом центре паутины висел прозрачный мешок в форме яйца. Сквозь тончайшие стенки угадывалось чье-то тело. Оно шевельнулась.
— Почему ты напала на мой дом и на моих слуг? — Голос принадлежал женщине — вежливый, пытливый.
Самидар опустила щит и посмотрела наверх, вытянув шею.
— Ты осквернила дом моего Господина, — резко ответила она. — Храм Смерти. Даже если это сделали твои люди, ты им приказала.
— Ошибаешься, — возразила Безликая Госпожа, Самидар сразу поняла, что это была именно она.
— Я нашла там стрелу с красными метками и еще твои веревки, — продолжала она. — Доказательства твоей вины.
Тело снова заворочалось, и мешок на паутине затрясся, придя в движение.
— Никчемные доказательства, — ответил нежный голос. — У старых руин хорошо охотиться. Вот откуда там стрела.
— Твои люди — жестокие и бесчеловечные скоты, — заявила Самидар. — Вовсе они не охотники. Я своими глазами видела, как они сегодня вечером напали на хижину и убили мать маленького ребенка.
— Все равно они люди и должны что-то есть, — прозвучало в ответ. — И я тоже должна.
Самидар размышляла. Охотой можно объяснить найденную стрелу, но откуда взялись веревки и все те разрушения? Ей вдруг стало трудно думать. Она наконец поняла, что за запах примешивался ко всем остальным. Запах паутины. Ее нити источали отвратительное зловоние.
— Я не верю твоим словам, — произнесла она. — Почему тебя называют Безликой Госпожой? Ты боишься показать мне свой лик?
На ткани мешка появился длинный разрез.
— Крестьяне называют меня так, потому что я не показывалась за этими стенами вот уже семьсот лет.
— Семьсот лет? — переспросила Самидар. Она потерла нос и затем зажала ноздри. Все равно смрад мешал ей.
В длинной щели мешка мелькнула тень, от вида ее необычных очертаний у Самидар по спине пробежал холодок. Показалось женское лицо — юное и привлекательное, в обрамлении серебристых волос. За ним — туловище. Кожа бледная, груди маленькие и чувственные. Рук не было.
То, что появилось следом, больше походило на кошмар. Жирное брюхо с черными и желтыми полосами, восемь черных членистых ног, которые с изящной цепкостью держались за нити паутины. Наполовину женщина, наполовину паук! Какая гадость!
Заработал паучий прядильный орган. Существо плавно опустилось на блестящей нити.
— Меня зовут Ита, — сказала она, приземляясь. — В свое время мой отец был одним из самых искусных великих мастеров-пауков в северном лесу Итай Калан. — Оказавшись на полу, она пристально и решительно посмотрела в глаза Самидар. — А теперь убери свой меч. Меня, как и моего отца, нельзя ранить или убить оружием людей, а моя магия так же сильна, как и твоя.
Самидар думала иначе.
— Я не разрушала твой храм, — продолжала Ита миролюбиво. — Мои люди — тоже.
Самидар невольно отступила на шаг. Она с трудом владела собой.
— Они напали на женщину и убили ее, — обвиняла она. — Хотели забрать маленькую девочку.
Мягкое мерцание паутины и голос Иты околдовывали.
— Да, — шептала Ита. — Сладкое дитя. Я ведь тебе говорила — мне нужно есть.
Потрясенная Самидар встряхнула головой. Ита, оказывается, уже вовсю поработала своими чарами. Крепкие нити кольцами опутали ее, и она, словно в коконе, повисла в воздухе на огромной паучьей сети.
Ита подобралась к Самидар, широко переставляя свои жуткие восемь ног, и склонилась над ее лицом.
— Крестьяне привязаны ко мне, околдованные моими чарами, и не могут бежать. Но их вкус мне уже приелся. А тобой, пришлая, я полакомлюсь.
Меч лежал на полу, слишком далеко. Самидар боролась с паутиной, пытаясь дотянуться до кинжала на поясе — Жала Демона. Пальцы нащупали рукоять, и она выдернула кинжал из ножен.
Острое лезвие с легкостью разрезало блестящие нити, и в зал ворвался оглушительный вопль из бесчисленных измученных голосов. Самидар высвободилась и нанесла неловкий удар Ите, целясь в живот. Ита проворно отскочила назад, в это время ее пленница упала на пол. Ита спустилась следом на свежей паутине.
Самидар с трудом встала, от падения у нее сбилось дыхание. Она кружилась, сжимая свой кинжал. Зловещий клинок жадно трепетал в руке, требуя насыщения на разные голоса.
Глаза Иты горели гневом.
— Твоему оружию меня не убить! — выкрикнула она. — И магии твоей меня не победить. В моем замке я госпожа, и твоя кровь насытит меня!
Ита набросилась с поразительной быстротой. Сбив Самидар с ног, она снова подобралась к ней и стала плести свежие нити.
— Не человек, а сам бог Смерти создал этот клинок, — произнесла Самидар с гневной горечью. — Голоса из ада зовут тебя к себе!
Она погрузила кинжал в туловище Иты, в то место, где, как она рассчитывала, у нее было сердце. Дьявольский голос клинка умолк на мгновение. Ита отшатнулась назад, глаза выпучились от неожиданности, а потом и от страха. Губы раздвинулись, готовые закричать. Но не ее крик вырвался изо рта, а хор голосов, принадлежавших кинжалу.
— Семьсот лет — вполне достаточно, — пробормотала Самидар, когда Ита затихла на полу. Она извлекла кинжал и вернула его в ножны. Он довольно урчал в ее руке, насытившись на какое-то время.
Самидар покинула зал. Спотыкаясь, она вслепую шла по бесконечным коридорам, наконец добралась до окна и спрыгнула. Несколько человек все еще безвольно бродили по внутреннему двору, они в ужасе повернули к ней свои татуированные лица.
Больше она о них не думала, просто прошла через разрушенные ворота и дальше по дороге. Снова оказавшись на вершине холма, обвела взглядом равнину и призвала бурю. Одна за другой алые молнии обрушивались на замок Иты, вонзались в него, обжигая. Когда наконец не осталось ни одной башни, ни одного целого камня, Самидар успокоилась и отвернулась.
Три дня она трудилась на развалинах храма. Приложила немало сил, чтобы поправить алтарь. Вырвала сорную траву, росшую из трещин в старом полу. Взяв ведро у старой женщины, натаскала воды в Пруд Долгожданного Освобождения, и когда села отдохнуть на краю, лицо Смерти явилось перед ней.
— Готова ли ты назвать имя врага, разрушившего мое святилище? — спросил он.
Она протянула руку к его лицу, ей страстно хочется к нему прикоснуться, но нельзя тревожить воду. Осмелится ли она сказать ему, как жаждет его ласк, или о том, как пусто и одиноко ей здесь, по эту сторону жизни? Она вздохнула, решив не поддаваться чувствам. Ради собственной души она не сделает ничего такого, что заставит его подумать о ее слабости.
— Мой Господин, — сказала она. — Теперь я знаю, кто твой враг и кто разрушил храм. Это не Ита и не ее Кровавые Пауки.
Бог Смерти кивнул:
— Имя.
— Я нашла ключи к разгадке этой тайны, — сказала она. — Маленькая девочка с моими глазами и волосами. Старуха с моим лицом, но только постаревшим. Стоило мне поближе разглядеть развалины… — Она пожала плечами. Ее Повелитель обманул ее, но она узнала ответ. Теперь она может тянуть время. Так он подольше останется с ней.
— Имя, — повторил бог Смерти. — Назови его.
Самидар упрямо улыбалась.
— Семьсот лет одиночества свели Иту с ума.
Бог Смерти смотрел на нее сквозь воду своими непостижимыми глазами. И все же временами ей казалось, в них что-то таится, какая-то искорка, какое-то подобие чувств, словно он мог испытывать их к ней, будь у него сердце.