Больше всего Готье опасалась применения агентами ФБР психотропных средств. Сопротивляться в таком случае было бесполезно, но добытые таким способом доказательства в суде не принимались и могли иметь только оперативную ценность, ставя под удар всех, с кем она общалась. В первую очередь «Норманда». Кэтрин в душе радовалась, что знала об этом человеке совсем мало.
Пришло долгожданное утро. Полицейский встал с места и с удовольствием потянулся, положив руки за поясницу. Потом выключил настольную лампу и стал готовиться к сдаче дежурства. Через несколько минут появился сменщик, молодой светловолосый парень. Он прошел вдоль камер, заглянул к Жоржу, затем встал перед дверями Кэтрин и долго смотрел на нее сквозь ударопрочное стекло. Потом подошел к пульту управления, переключил рычажок, и Готье услышала, как кондиционер в ее камере тут же сбавил мощность. Затем он исчез и через десять минут появился с двумя бумажными пакетами «Данкин Донатс» в руках. Один из них он отнес в соседнюю камеру Жоржу, а со вторым вошел к Готье. Молча поставил на стол стакан с теплым кофе, затем выложил несколько пончиков на бумажную тарелку и вышел. Кэтрин поблагодарила парня, когда за ним уже закрывалась дверь.
Готье едва успела закончить незамысловатый завтрак, как появились сотрудники ФБР. Они вошли в камеру, деловито надели на нее тяжелые кандалы и вывели коридор. Кэтрин, гремя цепями, медленно пошла в их сопровождении на улицу. Идти было больно и трудно. Особенно досаждали оковы на щиколотках, сбивавшие кожу.
Арестованная женщина в кандалах с трудом забралась в микроавтобус. Первым местом назначения оказался окружной суд Александрии, который прославился рядом нашумевших процессов. Место было знакомо и семье Готье. Они не раз прогуливались в парке перед главным входом, обсуждая вопросы, о которых сейчас стоило молчать. Для участников первого заседания в суде все происходило буднично, но Кэтрин была взволнована. Она почувствовала себя спокойнее, когда увидела Жоржа. Он, заметив супругу, улыбнулся так, что она на расстоянии почувствовала его негласную поддержку. Перед началом слушания Кэтрин и Жорж не успели ни о чем поговорить. Рядом с ними на скамье сидели два государственных адвоката, назначенных для их защиты. Они лишь представились и пообещали в ближайшие дни встретиться с обвиняемыми.
Решение суда оказалось предсказуемым – два месяца тюрьмы до окончания разбирательств. В освобождении под залог было отказано.
Частный тюремный центр в Вирджинии, предназначенный для размещения там задержанных лиц в ожидании суда, размещался в большом современном здании, окруженном парковкой. Заключенных доставляли к специально охраняемому въезду.
Около полудня судебные маршалы передали Кэтрин Готье в руки надзирателей. Санпропускник представлял собой несколько помещений, в каждом из которых производились определенные действия. Там царила тишина, только изредка раздавались команды, адресованные вновь прибывшей заключенной.
В первом помещении с Кэтрин сняли наручники и цепи, сковывавшие каждый шаг, и приказали сдать все ювелирные украшения. С особым сожалением она сняла колечко, подаренное ей старой еврейкой в Праге.
В следующей комнате приказали раздеться донага и пройти унизительную процедуру досмотра всего тела. Темнокожая надзирательница, вооружившись фонариком и надев силиконовые перчатки, вначале бесцеремонно залезла Кэтрин в рот, затем поочередно скомандовала: «Наклонитесь, присядьте». Каждый раз она использовала фонарик для осмотра даже самых интимных мест. Это было мерзко и отвратительно, но приходилось терпеть.
Затем женщина положила на стол большого размера оранжевую футболку, такого же цвета робу, серые штаны, нижнее белье, белые носки и кроссовки без шнурков. Пока Кэтрин одевалась, надзирательница добавила еще несколько вещей, среди которых были постельные принадлежности, зубная щетка, мыло и рулон туалетной бумаги. «Это на неделю», – пояснила темнокожая женщина.
Когда на Кэтрин вновь начали надевать кандалы, она поняла, что неприятная процедура наконец подходит к завершению, но ее жизнь теперь кардинально изменится. Готье предстояло жить в новых обстоятельствах и условиях, где на первый план выходило умение подчиняться и терпеть.
Все, что сейчас с ней происходило, было крайне неприятно, но это отвлекало от мыслей о детях, о том, что с ней будет дальше, чем все это закончится… В душе вдруг возникло давно забытое чувство щемящей тоски, которое однажды она испытала в далеком детстве в пионерском лагере, оставшись одна, без родителей.
На первом этаже блока, где ей предстояло пребывать, Кэтрин получила тонкий матрац, потрепанное одеяло, жесткую подушку и, сопровождаемая охранником, пошла вверх по лестнице. Предназначенная для нее двухместная камера располагалась на третьем этаже. Пока надзиратель открывал дверь, Готье успела бросить взгляд вниз, и ей внезапно вспомнился торговый центр, яркая рыжая девушка, мгновенная передача. Может быть, ошибка была совершена именно тогда?
Вопрос о судьбе детей не отпускал ни на минуту, рвал сердце, пугал ночными кошмарами, навеки поселившись в сердце матери.
Сокамерница, молодая девушка, как потом выяснилось, ожидавшая суда за распространение наркотиков, встретила Готье равнодушно. Не вставая с табурета, она кивнула в сторону свободных нар. Кэтрин этот жест показался нелепым, потому что другого места здесь просто не было.
Кэтрин устроила свое спальное место, села на кровать и была вынуждена накинуть на плечи одеяло. В камере было очень холодно из-за постоянно работающего кондиционера. Она заметила, что решетка кондиционера была прикрыта листом белой бумаги, который еле-еле выдерживал силу исходящего оттуда воздуха. «Странно, что бережливые американцы не экономят на электроэнергии», – подумала она. Но вдруг поняла, что низкая температура в помещении вполне могла играть роль дополнительного воздействия на состояние заключенных и дискомфорт здесь был частью наказания.
Обед недавно закончился, а до ужина было еще далеко. Чтобы убить время, Готье взяла потрепанную книжку, лежавшую на столе, и попыталась читать. Затем тут же положила ее обратно. Кэтрин думала о родителях, о своем родном городе. Томск всегда представлялся ей заснеженным и суровым, зимним… только раньше это были мечты, а теперь стали воспоминаниями.
В голову пришли и слова старой еврейки: «Послушайте меня, старую жидовку, если у вас будут дети, берегите их, берегите. Иначе всю оставшуюся жизнь у вас будет только одно желание – поскорее умереть. Берегите своих детей, любой ценой, но только не ценой предательства…» Как же получилось так, что она не уберегла себя… для них?..
Угнетало и то, что рядом не было надежного плеча Жоржа – ее любимого, друга и соратника. Все долгие годы работы он был ее надежной опорой, разделял радости, трудности и поражения. Кэтрин внезапно лишилась всего.
Несмотря на то что за время, проведенное в полицейском участке, Готье почти не спала, первая ночь в тюрьме проходила тяжело. Лишь под утро Кэтрин забылась…
Мрак, смрад и холод. Закопченные витражные окна почти не пропускали света. Тусклые огоньки лампад едва освещали иконы, на которых вместо ликов святых отцов были изображены портреты президентов, известных политиков, предпринимателей, банкиров, общественных деятелей…
В темном, похожем на языческое капище помещении Кэтрин стояла на коленях и со страхом смотрела на ряды фресок иконостаса, где наряду с уже виденными апокалиптическими картинами мира появились не менее ужасающие изображения гильотины с обезглавленной жертвой, мрачные казематы с умирающими от болезней и ран узниками, виселицы с полуразложившимися трупами…
Неведомая сила прижимала Кэтрин к холодному полу, но женщина из последних сил сопротивлялась, стараясь не упасть лицом вниз. Низкий мужской голос провозгласил: «Встань! Ты сможешь», – и в этот момент неожиданный прилив сил помог ей подняться на ноги. Старческая рука протянула Кэтрин оранжевую тряпку и тут же растворилась в темноте, но Готье уже знала, что надо сделать. Она подошла к изображениям человеческих смертей и начала стирать их. Сначала давалось это с трудом, но постепенно за этими страшными изображениями открывалось голубое безоблачное небо. Уже знакомый мужской голос, теперь звучащий где-то внутри нее, повторял и повторял: «Надо потерпеть, надо потерпеть…»
Глава 43
Итак, жизнь продолжается. Она может показаться страшной или прекрасной в зависимости от того, как на нее смотреть.
Кэтрин проснулась от невыносимого грохота. Это надзирательница стучала в дверь камеры. «Подъем», – крикнула она и, убедившись, что обе заключенные поднялись с постелей, пошла дальше.
После завтрака Готье вызвали на допрос к сотрудникам ФБР. Для этого надо было пройти по длинному коридору и спуститься на первый этаж. По пути Кэтрин обратила внимание на китаянку, сидевшую у входа в комнату отдыха и безучастно смотревшую в глухую стену. Как выяснилось позже, та нарушила иммиграционный закон и, не владея английским языком, была обречена на вынужденное отшельничество.
Охранник остановился перед глухой дверью, постучал и тут же распахнул ее. За столом сидели уже знакомые Кэтрин агенты – тезка Аддингтон и Манзер.
Охранник снял с Готье наручники, указал на стул и вышел. «У тебя было время подумать, и надеюсь, что сегодня разговор получится», – сказала Аддингтон, многозначительно глянув в сторону внушительной картонной коробки с надписью «Улики». Кэтрин промолчала. У нее в памяти всплыла совсем другая коробка, в которую они с Антоном складывали перед отъездом на боевое задание свои вещи из прошлой жизни. Тезка ожидала реакции от Готье, но таковой не последовало. Кэтрин молчала.
– Я прошу вас назвать только свое настоящее имя. Тогда будет и встреча с детьми, и лучшие условия содержания, – произнесла Аддингтон.