В Гштаде я познакомилась с «мужчиной постарше» – ему было за тридцать, и я ему так понравилась, что он не отходил от меня всю неделю. Его звали Влади Блатник. Он жил в Венесуэле, где у него был успешный обувной бизнес. Влади приглашал меня на званые ужины, и мы вместе каждый день катались на лыжах. В канун Нового года, на мой день рождения, он подарил мне шелковый топ с принтом, черные шелковые брюки и черные шелковые ботинки от Pucci. Это был мой первый дизайнерский наряд. В ту ночь мне исполнилось 19, и, хоть я и не ощущала себя такой же красивой и шикарной, как другие женщины вокруг, я чувствовала, что жизнь наконец началась!
Мне было неохота возвращаться в Мадрид, но надо было завершить учебный год, к тому же на весенних каникулах мы с Диэнной собирались в путешествие по Андалусии. Мы побывали в Гренаде, где любовались красотами Альгамбры, и в магической Севилье. Та поездка ознаменовала конец моей жизни в Испании. Я решила продолжить учебу в Женеве, где жили мама с Хансом, а Диэнна переехала в Андалусию. Мы дружили еще какое-то время, а потом перестали общаться.
Пару лет назад я позвонила Диэнне, чтобы пригласить ее на открытие бутика в Гонолулу, где она теперь живет. Как это часто бывает со школьными друзьями, услышав голоса друг друга, мы стали общаться, как будто бы и не расставались. «Ты можешь поверить в то, что нам за шестьдесят?» – спросила я. Мы посмеялись над абсурдностью этого факта. По ощущениям, мой возраст был таким же, как когда я видела ее в последний раз.
Я всегда старалась не терять контакта с теми, кто оказал важное влияние на мою жизнь, и с теми, кого я когда-то любила. Если я испытываю любовь, то это навсегда, и я не знаю, что может быть душевнее и глубже, чем связь со старыми друзьями и возлюбленными. Мне так повезло, что у меня было и есть столько любви в жизни. Не будь ее, я бы стала совершенно другим человеком.
Отношения со старыми друзьями приносят мне огромное счастье – они как живые зеркала, на обеих сторонах которых отражаются истории наших жизней, состоящие из смеха и печали, взлетов и падений, рождения и смерти.
Мой самый близкий и самый старинный друг – Оливье Гелбсманн – знает меня с восемнадцати лет. Он прошел со мной все этапы моей жизни, и, когда мы вместе, нам не нужно разговаривать, чтобы знать, о чем думает другой. Когда-то давно мы вместе работали, потом Оливье работал с Эгоном, а затем стал дизайнером интерьеров. Сейчас он помогает мне в разработке коллекций декора и товаров для дома DVF. Оливье был рядом, когда родились мои дети и во время всех важных событий в моей жизни. Он утешал каждого из моих парней, когда я их бросала. Оливье дружил с моей мамой, мой дочерью, а теперь – с внучками. Еще один человек, ставший другом для всех четырех поколений женщин нашей семьи, – это греческий художник Константин Каканиас, с которым мы вместе работали над вдохновляющей книгой комиксов «Ты можешь быть чудо-женщиной, так стань ею!», а также над другими проектами.
Я очень ценю воспоминания, связывающие меня с такими друзьями, как Оливье и Константин. Меняется обстановка, люди приходят и уходят, но все эти места, все переживания и все люди вплетаются в ткань твоей жизни. Ведь любовь – это не только про тех, с кем у тебя были романы, она также состоит из моментов близости, проявления внимания по отношению к другим людям, родства душ. Стоит только понять, что любовь повсюду, и ты станешь видеть ее повсюду.
Я коллекционирую не только книги и ткани, но еще и воспоминания, и друзей. Я люблю помнить. Это совсем не значит, что я цепляюсь за прошлое, скорее мне нравится ощущение близости. Это противоположность пустой болтовне и то, что приближает нас к правде. «В прекрасном – правда, в правде – красота» – как писал английский поэт Джон Китс, которого я изучала в Оксфорде.
Всю свою жизнь я старалась избегать вранья. Ложь токсична. Она приводит к недопониманию, все усложняет и разрушает счастье. Не так-то просто всегда оставаться честным, но, как и все остальное, это дело привычки. Правда очищает – она как обрезка деревьев. Чем честнее ты можешь быть, тем лучше – это упрощает и жизнь, и любовь.
Конечно, любовь бывает разной силы. Сейчас я понимаю, что среди тех многих, в кого я была влюблена, только двоих мужчин я любила по-настоящему. Я вышла замуж за них обоих: за одного – в начале своей жизни, за другого – намного позже.
Эгон. Я даже не могу передать, скольким я обязана своему первому мужу принцу Эдуарду Эгону фон унд цу Фюрстенберг. Я буду ему вечно благодарна, ведь он так много для меня сделал. Он подарил мне детей, дал свое имя, он дал мне свою веру и поддержку, он разделил со мной все, что у него было, – все свои знания и связи, и подарил свое сердце.
Мы с Эгоном познакомились на вечеринке по случаю дня рождения в Лозанне. Я помню его широкую улыбку, по-детски невинное лицо и щель между передними зубами. Он только что поступил в Женевский университет, куда я ходила на курсы. А еще он только что вернулся из Бурунди, где провел несколько месяцев с католической миссией – обучал детей и выхаживал больных проказой. Это произвело на меня впечатление. Я помню, во что была одета в тот вечер, когда мы познакомились, потому что он сделал мне комплимент, – широкие розовые брюки-палаццо и туника с вышивкой, которую я стащила из маминого шкафа. Нам обоим было по 19 лет.
Эгон идеально подходил под определение завидного жениха – австрийско-немецкий принц по отцовской линии и богатый наследник по материнской. Его мать, Клара Аньелли, – старший ребенок семейства, владеющего автомобильным концерном «Фиат». Эгон проявлял ко мне интерес, возможно, потому, что я уже обзавелась большим количеством друзей в Женеве, а он тогда только приехал. Мы много тусовались, а однажды в воскресенье поехали в соседний Межев, чтобы провести день в горах. Машина сломалась, и Эгон отправился искать помощь. Я помню, как открыла бардачок, чтобы проверить его паспорт. Я никогда раньше не встречала принцев и хотела посмотреть, был ли там указан его титул (оказалось, что нет). Когда Эгон вернулся к машине вместе с механиком, двигатель тут же завелся. С машиной все было в порядке. Я до сих пор помню, как он смутился, и его пристыженное выражение лица. Его беспомощность – вот что меня покорило.
Эгон жил в небольшой, но шикарной съемной квартире у Женевского озера, а я дома с мамой и Хансом, но мы все время проводили вместе. Мама, которая до этого не признавала ни одного из моих парней, тут же приняла его как собственного сына. Впоследствии они стали очень близки. Эгон был полон энергии и обожал приключения: он постоянно планировал путешествия и искал новые места для поездок. Как-то он предложил нам с ребятами купить групповую туристическую путевку на Дальний Восток. У меня получилось уговорить маму отпустить меня поехать с ними, но, когда она привезла меня в аэропорт, выяснилось, что все нас бросили и едем только мы с Эгоном. Я распереживалась, думая, что она не отпустит меня с ним вдвоем, но она не стала возражать.
Где мы только не были: в Индии – в Нью-Дели, Агре и великолепном Тадж-Махале, в Таиланде с его плавучими рынками, в Бирме (сейчас Мьянма) с ее сотнями пагод, в Камбодже и на руинах Ангкор-Ват, а также в Гонконге, где одежда шьется со скоростью света. Как заядлые туристы, мы целыми днями мотались по достопримечательностям, а по вечерам ужинали у местных жителей – нас приглашали благодаря связям Эгона в «Фиат». Эгон был самым обаятельным парнем на свете. Его харизма и энтузиазм были заразительны, и путешествия с ним всегда были полны сюрпризов и случайных приятных открытий.
В Бангкоке мы ужинали с Джимом Томпсоном, знаменитым американцем, который осел в Таиланде после войны и построил огромный бизнес – фирму Thai Silk Company, объединив под ее началом индивидуальных предпринимателей-ткачей, которые занимались производством изделий из шелка. Мистер Томпсон носил шелковые рубашки и брюки и бархатные тапочки с вышивкой. Он жил в великолепном старинном тайском доме, полном антиквариата, откуда можно было наблюдать за ткачами, работающими по ночам при свете фонарей на территории всего плавучего рынка. Я помню, он сказал нам, что на следующий день уезжает на отдых в малайзийские джунгли. С тех пор его никто не видел. По слухам, он был двойным или тройным агентом и его убили.
Когда мы были в Таиланде, однажды вечером, зайдя в наш отельный номер, я застала Эгона с красивой тайкой, которая делала ему массаж. Я так сильно разозлилась, что решила спуститься вниз в бар. Там американец довольно мрачного вида угостил меня крепким тайским пивом и заявил, что работает на фирму, выполняющую заказы военного ведомства, а потом сказал: «Что ж, Вьетнамская война скоро закончится, но это не имеет значения, потому что скоро на Среднем Востоке появится новый рынок для сбыта оружия». (Два месяца спустя в Израиле, Иордании и Сирии разразилась Шестидневная война 1967 года.) Меня это повергло в шок. Раньше я и не подозревала о том, что для некоторых людей война – это бизнес. Они проводят исследования, занимаются маркетингом, продажами – все как у обычной фирмы, только зарабатывают они на оружии и военных действиях. Я с содроганием узнала о том, что, как только военные подрядчики узнают, что где-то произошел военный конфликт, они тут же отправляют туда специалистов по продажам и открывают новый рынок сбыта.
Мы с Эгоном повсюду ездили вместе и вместе открывали для себя новые места. Я помню первый раз, когда он взял меня с собой на виллу «Белла» – шале его матери на курорте Кортина д’Ампеццо в итальянских Альпах. Это был самый стильный, уютный и оригинальный дом из всех, где я бывала раньше. Он был похож на пряничный домик из знаменитой сказки: полностью из дерева, с кучей антиквариата, а в интерьере неожиданным образом сочетались разноцветные ткани и тонны серебра и муранского стекла. По дому ходили горничные, одетые в тирольском стиле, и слуги при полном параде, при этом в доме не ощущалось чопорности. Молодежь целыми днями каталась на лыжах, а к вечеру все собирались вместе на ужин. Еды было в изобилии, и, конечно же, она была изумительно вкусной, а разговоры, полные шуток и юмора, не отличались особой глубиной.