В начале 1998 года я наняла на пост генерального директора Сьюзан Фолк, которая до этого была гендиректором у Henry Bendel. Мы также наняли известную консалтинговую компанию, чтобы они порекомендовали, какой нам стоит выбрать канал сбыта. Сьюзан познакомила меня с молодым талантливым французским дизайнером Кэтрин Маландрино, с которой она раньше работала. Кэтрин пришла ко мне на встречу в отель Carlyle, где я жила в то время. Мы беседовали о ее профессиональном пути, и я показала ей последнюю модель платья с запа́хом с темно-зеленым камуфляжным леопардовым принтом. Она пришла в восторг и согласилась присоединиться к нашей команде.
Придумывая концепцию для презентации новой коллекции, которая состояла из новых моделей платьев с запа́хом и нескольких простых однотонных платьев с мягкой драпировкой, мы вдохновлялись старыми домами моды Парижа. Я превратила студию в гостиную, повесила там картины, огромное зеркало, поставила диван и пианино из моей старой квартиры на 5-й авеню. Примерно каждые пятнадцать минут появлялись модели в разных платьях и принимали позу, неподвижно замирая у пианино или бассейна, в то время как пианист играл композиции Джорджа Гершвина или Дженис Джоплин.
Кэтрин внесла большой вклад в развитие нашей молодой компании. На следующий год, в день, когда родилась Талита, я позировала Франческо Клементе, который писал мой портрет, и на мне было платье, дизайн которого придумала Кэтрин. Я помню, как шутила, что я теперь сексуальная бабушка, позируя для Франческо в тот день. Сейчас эта картина висит в вестибюле моей студии на 14-й улице и навсегда останется у меня в памяти как напоминание о дне, когда я впервые стала бабушкой. То платье называлось «Анджелина», у него была искусная драпировка, и оно прекрасно подчеркивало фигуру благодаря всевозможным деталям в винтажном стиле. «Анджелина» стала очень успешной моделью.
Александра стала принимать все более активное участие в работе и была потрясающим лицом компании. И хотя ей нравились новые модели платьев с драпировкой, ее тревожило отсутствие у нас четкого понимания, куда мы движемся. Она была права. Из платьев с запа́хом и новых моделей с драпировкой получилась конкурентоспособная коллекция, но у нас не было внятного плана по организации ее сбыта и дальнейшему развитию бизнеса. Консультанты, которых мы наняли, посоветовали выйти на рынок среднеценового сегмента, но для него наш дизайн был слишком изысканным. Я была сбита с толку и вся на нервах.
Тем летом по дороге в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси, откуда мы с Барри должны были улетать на Аляску, я сбилась с пути. Проехав съезд на аэропорт, я резко свернула, на что-то налетела, и меня развернуло обратно на шоссе, после чего я врезалась в фуру. У меня была ужасная боль в груди, и я помню, как спросила у медиков из машины скорой помощи: «Можно жить с дырой в сердце?» Выяснилось, что в придачу к восемнадцати швам, которые мне наложили на голову, у меня были сломаны пять или шесть ребер и я проткнула себе легкое. (А еще я угробила BMW Барри.)
Следующие две недели – болезненные, но при этом спокойные – я провела в небольшой больнице города Хакенсак в штате Нью-Джерси. Там были отличные доктора и такая серьезная охрана, что я решила, что со мной на этаже лежит глава криминальной группировки. Барри и дети отчаянно хотели, чтобы меня перевели в нью-йоркскую больницу, но я отказалась. Мне нравилась та маленькая больница и то, что я могу побыть одна – Хакенсак был достаточно далеко от Манхэттена, чтобы отбить охоту навещать меня. Мне нужен был перерыв. Я знала, что очень устала и запуталась, и Александр тоже это понимал. «Ты попала в аварию, потому что сама не знаешь, что делаешь», – сказал он не в качестве упрека, а скорее потому, что переживал за меня. Возможно, это замечание прозвучало слишком резко, но, я думаю, он был совершенно прав. Точно так же, как за несколько лет до этого я считала, что рак языка символизировал мою неспособность к самовыражению, на эту аварию я смотрела как на симптом отсутствия «дорожной карты» у моего бизнеса.
Ночи, проведенные в больнице, были долгими и мучительными, хотя у меня была очаровательная сиделка, с которой мы подружились. У меня осталось не так много воспоминаний от тех двух недель, проведенных на «ничейной земле», так как я не писала о них в своем дневнике. Все, что мне известно, это то, что у меня была трубка в легком, я не читала и не смотрела телевизор и неподвижно ждала, пока поправлюсь. Я поправилась. Медленно, но верно все плохое вышло из меня вместе с потом.
Я знала, что нужно что-то менять, и, как только вернулась в свои апартаменты в отеле Carlyle и обнаружила, что в спальне течет потолок, это стало спусковым крючком. «Все, с меня хватит, – сказала я себе, – я переезжаю в свою студию».
И началась новая жизнь.
На верхнем этаже каретного дома на Западной 12-й улице в соседнем с моим личным офисом помещении я обустроила чудесное жилое пространство. Я украсила его балийскими безделушками, у кирпичной стены поставила кованую кровать с балдахином, сделала большую гардеробную, которая также служила студией для занятий йогой. Я была в восторге от своего нового декора в богемном стиле, который так разительно отличался от интерьера моих апартаментов в отеле Carlyle. По утрам я делала себе кофе и выходила на улицу практически в одной пижаме, чтобы пройтись вдоль реки. У меня была небольшая гостевая комната, в которой останавливалась мама, когда навещала меня. Ей там всегда было не очень уютно, и только годы спустя до меня дошло, что голые кирпичные стены, должно быть, напоминали ей о лагерях.
А вот Кристиан Лабутен обожал ночевать в этой гостевой спальне и практически жил в ней, когда показывал свои ранние коллекции обуви на моем обеденном столе. Его сексуальные туфли на каблуках с красной подошвой тогда только начали продаваться в таких универмагах, как Barney’s, Jeffrey и Neiman Marcus. Я была свидетелем того, как к каждому сезону он создавал новые потрясающие коллекции туфель, отправляя в продажу только несколько моделей зараз. Я посоветовала ему создать базовую линию, которую он будет выпускать каждый сезон, и горжусь тем, что помогала ему превратить свой талант в огромный бренд мирового уровня. Мы стали лучшими друзьями, начали устраивать совместные встречи с покупателями в магазинах по всей стране и ездить вместе на отдых. Мы прошли и проехали по пыльному Шелковому пути на территории Узбекистана от Ташкента до Самарканда, оттуда через Бухару, Хиву, Фергану и до границы с Афганистаном. Мы с Кристианом оба Козероги и, как две маленькие козочки, любим карабкаться вверх. Мы лазили по египетским холмам и крутым горам Бутана.
Больше всего в своей студии на Западной 12-й улице я любила ощущение того, что нахожусь на своем месте. Мой собственный стиль и вещи, которые я выпускала, снова стали одним целым – простые, радостные, сексуальные, – и впервые за много лет я почувствовала гармонию в своей жизни. Благодаря этому, а также не без помощи креативных персонажей из моего колоритного района я словно стала молодой и обновленной версией себя. Я снова начала устраивать шумные вечеринки, среди которых и та, что была посвящена выходу моей книги «Фирменная жизнь»[12]. Татьяна попросила знакомых своих знакомых организовать музыкальное сопровождение, и так мы все познакомились с Расселом Стайнбергом, который стал отцом моей второй внучки Антонии.
В бизнесе по-прежнему были трудности, но потихоньку он стал набирать обороты, и я определенно чувствовала себя счастливее, чем в последние годы. Меня очень тронуло приглашение стать членом совета директоров Совета модельеров Америки, которое получила в 1999 году. Я очень этим гордилась – признание коллег меня обнадеживало. Впервые за многие годы я больше не чувствовала себя чужаком. Я вернулась в мир моды.
Чего я не предвидела, так это стычки с Александром, которую мы потом прозвали «семейной интервенцией». Вся семья собралась в нью-йоркском офисе Барри, чтобы обсудить создание Семейного благотворительного фонда Диллер-фон Фюрстенберг. После этой дискуссии у нас с Александром, который занимался семейными финансами, произошел конфликт. «Тебе нужно сосредоточиться на создании плана развития компании и перестать разбрасываться деньгами, – сказал он, – или прикрыть лавочку».
Я очень сильно разозлилась на то, что он мне вот так предъявил претензии, или на то, что мне в принципе предъявляют претензии, если уж на то пошло. В конце концов, это были мои деньги и у нас был прогресс. Я понимала, почему Алекс переживает, но мне показалось, что в тот раз это было не столько про деньги, сколько про меня саму. Когда я только начинала заниматься бизнесом, моей целью была финансовая независимость, и я ее достигла. В этот раз моей целью было доказать себе и миру, что тот первый успех не был чистой случайностью. Мое самоуважение было важнее, чем цена достижения этой цели. Плюс дело было и в платье с запа́хом – модели, которую я придумала и которая снова висела в женских гардеробных. Прикрыть лавочку? Сейчас?
Я громко стукнула кулаком по столу. «Дай мне шесть месяцев! – сказала я. – Я все исправлю, вот увидишь». Алекс уступил мне, и мы все сговорились на шести месяцах.
Конечно, он был прав. Я не могла просто продолжать бесцельно тратить деньги. Но восторги молодых женщин по поводу моих платьев вселяли в меня веру в то, что я на правильном пути, и я хотела продолжать двигаться в этом направлении. И тем не менее мне нужна была помощь профессионала в сфере продаж.
Тогда в моей жизни появилась Паула Саттер.
Владелица магазинов Scoop Стефани познакомила меня со своей молодой подругой и бывшей коллегой Паулой за обедом во французском бистро Balthazar. Паула, которая тогда была глубоко беременна, раньше занимала должность вице-президента отдела продаж и маркетинга в DKNY. Они со Стефани обе были частью «команды мечты» компании Donna Karan, которая с таким успехом запустила линию DKNY в восьмидесятых. Многие женщины, бывшие частью той команды, потом сделали блестящую карьеру. «Возьми ее», – сказала Стефани. На встрече с Паулой у меня в офи