се мне пришлось ее уговаривать. Она не хотела связывать себя обязательствами работы на полную ставку в связи с тем, что вот-вот станет матерью, но мне удалось убедить ее выйти на полставки в качестве консультанта. Это было в 1998 году. Через год, когда Сьюзан Фолк захотела вернуться в корпоративный мир и покинула компанию, Паула стала руководить «Студией Дианы фон Фюрстенберг». Она стала бесценным для компании генеральным директором и проработала на этом посту 14 лет.
Поначалу ей пришлось нелегко. Масла в огонь подлил и Александр, повторив свой знаменитый ультиматум. «У тебя есть шесть месяцев, чтобы выйти на прибыль, или вы закрываетесь», – сказал он. Не очень-то радушный прием. Но Паула была на моей стороне.
С ее послужным списком в тот момент она могла работать на более крупные и успешные марки, но разглядела в нашей компании хороший потенциал и структуру и считала, что ее просто нужно «отполировать», чтобы привести дела в порядок. Как и я, она видела перспективу среди молодой клиентуры, а не в отделах платьев для женщин средних лет. Мы с самого начала выбрали неправильную целевую аудиторию и теперь решили сменить курс.
В мире розничной торговли наметился тренд на новый, более современный подход к шопингу. В универмагах стали появляться товары категорий «современной моды» и «доступной роскоши», где нам, по мнению Паулы, и было место. Выход на более молодую аудиторию стал бы для нас отличной возможностью заново рассказать свою историю в новом современном стиле, но, чтобы добиться этого, сначала надо было заняться ребрендингом, чтобы марка стала считаться крутой.
Паула была полна энтузиазма и решимости. Она выкладывалась по максимуму на переговорах с люксовыми универмагами вроде Bergdorf Goodman, но дело шло туго. По их словам, мое имя было «замарано» продажами через телемагазин и некоторые покупатели по-прежнему считали меня устаревшим брендом, несмотря на то что к тому времени мы уже заработали себе завидную репутацию у современных девушек. Проблемы были и с линией фирменных товаров Diana. Они считали, что она устарела. К счастью, в тот момент в моей жизни снова появился Крейг Браун, с которым я когда-то встречалась, тот самый графический дизайнер, придумавший логотип журнала Rolling Stone с языком Мика Джаггера. Он переделал логотип марки, превратив его в «Диана фон Фюрстенберг».
Мы предприняли и другие меры. Линейка Diane von Furstenberg Silk Assets стала называться Silk Assets. Постепенно я отошла от дел, связанных с эфирами HSN, и мое место заняла моя молодая сотрудница Алиша.
Паула организовала ежемесячные поставки в магазины, для того чтобы ассортимент товаров постоянно обновлялся. Мне пришла идея провести следующую презентацию в стиле выразительных tableaux vivants[13] вокруг бассейна в помещении студии, которые иллюстрировали бы темы наших ежемесячных поставок – растения, цветы, море. Модели, демонстрировавшие небольшую лимитированную коллекцию, выглядели восхитительно в тончайшем шифоне и скоординированных по цвету трикотажных платьях с фирменными принтами, сочетающихся друг с другом по цвету. Зайдя внутрь, байеры и пресса оказывались внутри живой картины. Это было ярко, сексуально, дерзко и отличалось от того, что в то время делали все остальные.
Мы продолжили свою игру в «покажи и расскажи» в Париже. Упаковав вещи, мы сняли выставочный стенд на международной модной выставке для молодых дизайнеров Tranoï, которая проходила во время French Market Week в торговом центре Carrousel du Louvre. В ней участвуют лучшие специализированные магазины со всего мира, и они определяют тренды для всех остальных. Мы надеялись, что они заинтересуются нашей продукцией, и это случилось: один из самых крутых магазинов, Colette сделал заказ на наши сексуальные платья с принтами для своего парижского бутика. В это же время представитель модных шоу-румов из ЛА Бетси Айзенберг заказала линейку товаров для продажи на Западном побережье.
Александр все еще был скептически настроен. По сути, мы ничего не зарабатывали, но сдвинулись с мертвой точки. По возвращении в Нью-Йорк Паула составила прогноз и небольшой бизнес-план. Она показала их Барри и Александру. «Я понял, – рассмеялся Барри в конце ее презентации, – ты хочешь попытаться сделать бизнесу переливание крови». Это выражение прижилось, потому что именно это мы и пытались сделать. Шесть месяцев спустя мы снова были в Париже со следующей коллекцией.
Я вспоминаю это время с самыми теплыми чувствами. Мы приезжали из нашей нью-йоркской студии впятером или вшестером и заваливались в мою квартиру на улице Сены вместе со всеми вещами, разбивая там временный лагерь на время выставки. В нашей небольшой команде была, разумеется, Паула, а также Астрид – лучший продавец на свете, которая говорила на всех языках и лично примеряла каждое платье, Морин из отдела маркетинга и Луизелла, смышленая молодая итальянка, которая тогда была моей ассистенткой. Мы много смеялись и с успехом получали заказы от самых лучших международных магазинов.
В компании этих девушек я снова чувствовала себя молодой и разделяла их восторг и энтузиазм. Мне казалось, я с ними одного возраста. Не было ни серьезных деловых собраний, ни больших маркетинговых планов – ничего такого. Во второй раз все началось так же естественно, как и в первый. В сущности, это ведь был малый бизнес. Мы растили новый молодой бренд, и делали это практически с нулевым бюджетом, живя за счет моей прибыли с HSN.
Вскоре мы стали продавать и продавать, продавать в специализированные магазины Англии, Франции, Италии, Испании – по всей Европе, – а также в американские магазины. Нашей «базой» в Нью-Йорке был, конечно, Scoop, а в ЛА – гениальный ритейлер Fred Segal, первым открывший в шестидесятые магазин только с товарами из денима. Оба магазина были преданными поклонниками нашего бренда и рекламировали его среди своих постоянных клиентов. Повторный запуск бренда во времена ностальгии по семидесятым пришелся как нельзя кстати. В Colette любили отдавать дань уважения гламуру семидесятых и Studio 54, которые я знала не понаслышке. Тот факт, что я была реальным игроком в то время, придавал аутентичности моим вещам, интервью и появлениям на публике. Итак, мы стояли за своим стендом на выставке, вокруг молодые крутые дизайнеры, и это вселяло надежду, но доходы были по-прежнему малы.
Я была в поисках кратчайшего пути к своей цели. Во время перелета из Лондона в Нью-Йорк я сидела рядом с Томом Фордом, и он выразил сильную заинтересованность тем, чем я занималась. У меня промелькнула мысль: почему бы не продать часть компании Gucci, чтобы заработать денег и таким образом обеспечить дальнейшее развитие компании? Несколько месяцев спустя мы с Барри и Александром полетели в Лондон, Паула уже ждала нас там. Это было летом 1999 года, и Барри тогда занимался крупной сделкой по приобретению компании Universal, но он выкроил время, чтобы пойти с нами на встречу в Gucci. Встреча сразу не задалась. Том и его партнер Доменико де Соле опоздали, и Барри это разозлило. Тем не менее мы провели презентацию, и они казались заинтересованными. В течение следующих нескольких месяцев мы неоднократно встречались с представителями компании в Нью-Йорке, но, видимо, короткий путь – это не мое. В итоге они отказали нам и вместо этого вложили деньги в Стеллу Маккартни. Я очень расстроилась.
Помимо всего прочего, Кэтрин Маландрино покинула свой пост в компании – она хотела запустить собственную линию одежды и открыть свой магазин. В 2001 году к нам присоединился Натан Дженден, который проработал со мной почти десять лет.
Натан был англичанином, ему было тогда, думаю, лет тридцать. Он успел поработать с Джоном Гальяно и с Томми Хилфигером, так что разбирался и в высокой моде, и в масс-маркете, и в нем присутствовала некая экстравагантность. Он мне сразу понравился: когда я попросила его сделать несколько эскизов (он их тут же потерял, но потом нашел), он принес набросок, на котором была изображена девушка в платье с принтом в виде кроссворда. Натан назвал его «Принцесса-бунтарка». Когда он зашел ко мне в кабинет, его поразило количество книг, которые меня окружали, а меня поразило то, что он заметил их.
Натан привнес в дизайн фен-шуй и немного рок-н-ролла, и нам очень классно работалось вместе. Он был невероятно талантлив и творил чудеса во время примерок, умело орудуя ножницами. Первый показ, над которым мы вместе работали, прошел за два дня до событий 11 сентября, которые нас всех повергли в шок и замешательство. Его дизайнерские решения были настолько удачны и выразительны, что наши продажи не упали, несмотря на серьезный удар, который эта трагедия нанесла по экономическому положению города. В год, когда к нам присоединился Натан, мы открыли свой первый нью-йоркский магазин в соседнем с каретным двором помещении. Бутик был настолько малюсенький, что его с трудом можно было отыскать. На открытии магазина Кельвин Кляйн посмотрел на наши платьица и сказал: «Какой прекрасный замысел». Для меня это было огромным комплиментом, учитывая нелюбовь Кельвина к цвету и принтам. Несмотря на отказ Gucci, я стала чувствовать, что дела идут в гору.
Это ощущение подтвердилось в Лос-Анджелесе, во время церемонии вручения премий «Оскар». У нас с Барри была традиция устраивать субботний пикник-ланч для нашего друга Грейдона Картера, редактора журнала Vanity Fair и ведущего их знаменитой оскаровской вечеринки. Среди гостей было множество звезд, и все больше из них стали появляться в DVF. Это уж точно было показателем успеха!
Мы расширили ассортимент товаров, который сначала состоял из нескольких платьев, до полноценной коллекции. Дважды в год мы проводили официальные показы в нашей студии. Их названия – «Работающая девушка», «У вулкана», «Принцесса-бунтарка» – отражали дух женщины, для которой мы создавали одежду: раскрепощенная, сексуальная, независимая, постоянно находящаяся в движении и немного озорная. После успешного показа «Дольче Дива» два журналиста получили ушибы от свалившейся на них световой конструкции. Я чувствовала себя ужасно виноватой и навестила в больнице Хилари Александр, уважаемого всеми редактора газеты Daily Telegraph. Она повела себя очень благородно и, несмотря на травму, написала прекрасный отзыв о показе. Но пришло время выходить в высшую лигу и устраивать показы на Нью-йоркской неделе моды.