Если я о чем-то и жалею, так это о том, что не уделяла Татьяне должного внимания, хотя на самом деле она нуждалась в нем как никто другой. В противоположность Александру, который в подростковом возрасте был тем еще сорванцом и обращался ко мне, только когда его надо было отмазать от штрафа за превышение скорости, Татьяна была настолько хорошей девочкой и создавала так мало проблем, что я воспринимала ее как должное. Это было ошибкой. Гораздо позже я поняла, что из-за того, что она так редко делала что-то, что могло привлечь к ней внимание, ей казалось, будто я люблю ее меньше, чем ее брата. От осознания этого у меня щемит в груди, потому что я люблю их обоих одинаково сильно, но я могу понять, почему ей так казалось. Я действительно уделяла больше внимания Александру, потому что Татьяна в нем как будто не нуждалась. Это было огромным заблуждением.
С тех пор как Татьяна только научилась ходить, было заметно, что ее ногам не хватало пластичности движений. Она, конечно, могла нормально передвигаться, но вот бегать – никогда. Ситуация ухудшилась, когда она пошла в школу и у нее возникли проблемы со спортом. Тогда я отвела ее к нескольким ортопедам. Проверив ей кости и осмотрев ее на наличие сколиоза, они сказали, что с ней все в порядке – просто у нее более тугие мышцы, чем у других, и, скорее всего, она это перерастет. Этого не случилось. Вместо этого она годами скрывала свои мучения от всех нас до тех пор, пока однажды, когда ей уже было около двадцати лет, в попытке перебежать Парк-авеню не рухнула на тротуар. Она не успела вовремя поднять руки, чтобы предотвратить падение, и представляла собой жалкое зрелище: она заработала себе два фингала и распухшую губу – без слез не взглянешь. Татьяна тогда только получила диплом магистра психологии и вспомнила, как где-то упоминались нейромышечные расстройства. Наконец невролог из пресвитерианского медицинского центра при Колумбийском университете поставил ей диагноз: миотония, наследственное мышечное заболевание, которое замедляет процесс релаксации мышцы после ее сокращения, особенно в холодное время.
Изумленный врач спросил: «Почему ваша мама не знала об этом раньше?» Этот вопрос был для меня как нож в сердце. Мы были у ортопедов, а их волновали только ее кости.
Мне стало ее ужасно жаль, и я разозлилась на себя. Когда мы только начали попытки разобраться в том, что с ней не так, она ходила в школу Spence в Нью-Йорке, где с остальными ученицами начальных классов должна была преодолевать девять лестничных пролетов вверх и вниз по нескольку раз в день. Какая же это была для нее пытка, но я ничего об этом не знала, потому что она никогда не жаловалась. Когда она была в пятом классе, дети переехали в Cloudwalk, наше поместье в Коннектикуте, и там ее страдания только усилились – новая школа была со спортивным уклоном. Татьяна мучилась и мучилась, убежденная в том, что она все это придумывает: один врач в открытую сказал ей, что с ней все в порядке. И все же она не жаловалась. Как и моя мать, Татьяна отказывалась считать себя жертвой.
Я никогда не прощу себе того, что не осознавала и не понимала масштабов ее недуга, ставшего для нее источником сильнейшей физической и душевной боли, из-за которого она чувствовала, что отличается от других детей. С тех пор мы много и долго беседовали на эту тему, и я узнала, что точно так же, как я не хотела расстраивать свою мать, Татьяна не хотела, чтобы я волновалась за нее, когда она была маленькой. Она видела, в каком напряжении я нахожусь из-за работы (они с Александром всегда называли мой бизнес моим «третьим ребенком»), и не хотела загружать меня еще сильнее.
В 2014 году Татьяна узнала, что ее заболевание называется не миотония, а болезнь Броуди – она тоже передается по наследству и поражает работу мышц, в том числе сердечной, что дополнительно объясняет тот факт, что ей тяжело поспевать за остальными. Это стало еще одним доказательством того, как она намучилась за свою жизнь. Если бы только она мне рассказала… А может, она и рассказывала, а я просто не обратила внимания. У меня сохранилась записочка, которую она мне написала, когда была еще совсем маленькой. Она показалась мне очень милой, и я бережно хранила ее, а теперь она висит на пробковой доске для заметок в моем офисе в поместье Cloudwalk. «Мамочка, на самом деле ты ничего обо мне не знаешь». Сейчас, когда я читаю эти строки, раньше казавшиеся мне такими милыми, я чувствую себя просто ужасно. Ни я, ни она тогда не понимали, что они были криком о помощи.
Пускай Татьяна и не может передвигаться с такой же скоростью, как все остальные, ее ум, фантазия, сердце, талант настолько необъятны, что у меня нет сомнений в том, что она продолжит воплощать все свои мечты.
В школе Татьяна всегда училась на одни пятерки – даже перескочила из шестого класса в восьмой – и окончила школу в Коннектикуте с отличием. Она постоянно делала уроки не только за себя, но и за брата, что потом годами ему припоминала: «Я делала за тебя домашнюю работу, заполняла за тебя заявления и написала за тебя диплом». При этом она, конечно, не отрицает того факта, что теперь они с Александром в расчете благодаря его знаниям в области финансов.
Татьяне не особо нравились школы, в которые она ходила, поэтому она меняла их как перчатки. После школы в Коннектикуте она проучилась год в школе-пансионе в Швейцарии, еще один – в Англии, а затем, когда ей было шестнадцать, поступила в Университет Браун. Она окончила его всего за три с небольшим года. Я очень-очень ею гордилась. На ее выпускную церемонию я пришла со своей мамой и Милой, нашей домработницей из Франции, – они с Татьяной были очень близки. Я была тронута до глубины души, когда она подарила мне букет цветов в благодарность за все, что я для нее сделала. Но я любовалась не столько цветами, сколько ее широкой улыбкой и невероятной красотой, которой она сияла в тот триумфальный день. Александр тоже учился в Брауновском университете и окончил его на следующий год после Татьяны (хотя он на год старше), так что можно сказать, что мои дети образованнее меня.
С годами наша связь только усиливается. Как правило, я чувствую, когда с ними что-то не так или когда я нужна им. Я никогда не думаю о себе в единственном числе, для меня это только «мы», а не «я». И так будет всегда. Сейчас, глядя на них, я испытываю любовь, уважение, восхищение. Алекс – потрясающий отец, жизнелюб и абсолютный гений в вопросах бизнеса и управления активами. Татьяна – изумительная мать, дипломированный педагог и психотерапевт, а также успешный сценарист и режиссер. «Таннер Холл» – первый фильм, в котором она выступила сценаристом, режиссером и продюсером вместе со своей подругой Франческой Грегорини, – был награжден призом зрительских симпатий на кинофестивале GENART в 2011 году и стал стартовой площадкой для Руни Мары, которая затем была номинирована на премию «Оскар» за лучшую женскую роль в фильме «Девушка с татуировкой дракона».
Мне нравится в шутку называть детей своими лучшими «образцами», но только они точно не для продажи. Сейчас, когда они оба уже взрослые и даже, можно сказать, почти начинающие стареть люди, я могу адекватно оценить, какой матерью я была, в чем преуспела, а в чем – нет. Я не могла этого сделать, когда они были маленькие, и уж точно не когда они были подростками, – тогда я только и делала, что молилась, чтобы они остались в живых. А вот теперь можно наслаждаться урожаем от посеянных много лет назад семян и немного расслабиться – но не слишком сильно.
Самое замечательное в появлении внуков – это видеть, как твои дети становятся родителями. Впервые ты наконец понимаешь, что они все-таки слушали то, что ты говорил им в детстве. Я вижу это по тому, как они приучают своих детей к самостоятельности, дают им свободу, побуждают их к принятию собственных решений, любят и поддерживают их.
Я уверена, что раздражала детей своими бесконечными нравоучениями точно так же, как в свое время меня раздражала моя мама, но, глядя на своих внуков, я понимаю, что это дало свои плоды. Первенец Александра – его старшая дочь Талита, которая сейчас уже подросток, очень похожа на своего отца, так что я склонна быть требовательной по отношению к ней и при этом безоговорочно принимать ее. Она красива, очень умна, мудра не по годам, любит спорить и прекрасно рисует. Мы с ней можем говорить о чем угодно – о делах в DVF, о том, что пережила моя мама во время войны, о политике – обо всем на свете. Когда Талите было девять, я взяла ее с собой во Флоренцию – там, в саду возле прекрасного особняка, шла подготовка к моему модному показу.
– Хочешь поехать со мной и быть моим ассистентом? – спросила я у нее. – У меня будет полно дел, так что и тебе придется работать.
– Да, да! – ответила она и окунулась в магию процесса подготовки модного показа: наблюдала за строительством декораций, участвовала в кастинге моделей и примерках, отбирала финальные образы. Мы провели вместе восхитительную, незабываемую неделю, выгадывая время среди дня, чтобы пройтись по музеям, а по вечерам – для просмотра романтических комедий, действие которых происходит в Европе, таких как «Забавная мордашка» и «Сабрина» из коллекции фильмов с Одри Хепберн, которую я взяла с собой.
Когда младшему брату Талиты Тассило было десять, мы с Барри взяли его на Олимпийские игры 2012 года в Лондоне. Поначалу я немного беспокоилась о том, что мы будем делать с маленьким мальчиком, но в итоге мы отлично провели время на баскетбольных и волейбольных матчах и много смеялись. Тассило назвали в честь отца Эгона принца Тассило Эгона Максимилиана, и он и вправду получился маленьким принцем, маленьким американским принцем. Я сама не до конца понимаю, какой смысл в это вкладываю, просто мы все так его воспринимаем. Он классный, симпатичный, очень добрый, хорошо учится и преуспевает в спорте. О себе он говорит так: «Мне нравится «чиллить»[2].
Дочь Татьяны Антония – звезда. Отзывчивая и самая боевая из нас всех, она увлекается политикой, учится на «отлично», хорошо рисует, потрясающе поет и просто рождена для сцены. Она может услышать песню и тут же сыграть ее на пианино. Ей было одиннадцать лет, когда она выступила на конкурсе талантов во время одного из новогодних корпоративов DVF с песней Адель и покорила всех – она пела не как ребенок, а как настоящий артист. А еще она на удивление сильная и целеустремленная. На электронное письмо, в котором я поздравляла ее с Международным женским днем, мне пришел от нее возмущенный ответ. «Разве этот день не должен быть для женщин и девушек? – ответила она. – Мы что, не женщины?»