Но и тут нам было не лучше, чем в лесу. Слуги срезали почти всю растительность в саду, и там почти не было мышей и кроликов, на которых мы охотились раньше. Те немногие, что остались или родились, стали более осмотрительными и умными. До заманчивой человеческой еды нам было не добраться: люди приносили ее и запирали в кладовой, которая стояла рядом с кухней. Слуги выбрасывали остатки еды в мусорные кучи в углу дворика, где была кухня, но, когда мы ели рыбьи потроха оттуда, мы сильно болели.
Поэтому проще всего стало красть еду. Это было опасно, но мы были молоды, мой Брат и я, и никогда не задумывались о смерти. Мы затаивались под полом кладовой, жадно ловили воздух, насыщенный запахами еды, и наблюдали за всем, что происходило в саду, выжидая.
Повар, огромный человек с маленькими узкими глазками, заплывшими жиром, иногда выходил из кухни, чтобы вырвать каких-то корешков с грядки. Иногда он ронял один корешок, и я ждала, пока он повернется к нам спиной, чтобы побежать, открытой и незащищенной, и схватить этот корешок. Но такая еда нас не устраивала. Корешки не очень питательны.
Повар часто ходил в кладовую. Он не мог заметить нас в нашей засаде, но мы все равно отползали от двери как можно дальше и вслушивались, как он отпирает засов, открывает тяжелую дверь. Слышали его тяжелые шаги над нашими головами, как скрипели доски под ним. Потом он уходил, задвигал засов и шаркающей походкой удалялся обратно к себе на кухню.
И вот однажды мы сидели под кладовой, вслушивались во все эти звуки, но не услышали главного — как задвигается засов. Я молча посмотрела на Брата, который припал брюхом к земле рядом со мной. Нам не было нужды говорить. Мы выползли из укрытия и прошмыгнули в открытую дверь кладовой.
Там была еда. Под потолком висели фазаны и сушеная рыба, на полу стояла маринованная редиска, саке и уксус. Мы перевернули бочонки, прогрызли коробки и ели, ели!..
Крик у двери застиг нас врасплох. Повар вернулся: он ругался на нас, проклинал за беспорядок. Я металась из одного угла в другой, но бежать было некуда. Тогда я попятилась, зажалась в углу и обнажила зубы. Повар захлопнул дверь. На этот раз я услышала звук задвигаемого засова.
У лис всегда есть запасной путь. Мы прячемся в тесных норах, целыми днями спим под землей, но у нас всегда есть дыра, через которую можно убежать. Но здесь, в кладовой, никакой дыры не было. Меня еще никогда не запирали в помещении. В панике я рвала коробки, кидалась на стены, царапала пол. Я тыкалась в щели, но все было бесполезно. Я чувствовала грязно-медный запах крови, к которому примешивался проникавший снаружи чистый, прогретый солнцем воздух, пахнущий азалиями и соснами.
— Наружу! Наружу! — причитал мой Брат. Под сводом крыши, вне нашей досягаемости, виднелся треугольник голубого неба. Брат отчаянно прыгал, пытаясь достать до него и выбраться наружу. И каждый раз больно падал на пол. Один раз он упал на меня, и я укусила его.
Снаружи раздались голоса. Неожиданно дверь распахнулась. Размахивая огромным ножом и грозно гавкая, повар встал так близко к проходу, что проскочить мимо него было невозможно. Несколько слуг-мужчин стояли немного поодаль. Они держали в руках палки и гавкали друг на друга.
Толпа пестро одетых женщин стояла за поваром. В платье одной из них испуганно вцепился ребенок. Женщины окружали даму в богатых одеждах, с красным веером, которым она прикрывала свое лицо. Я знала, что это хозяйка дома Шикуджо, хотя никогда раньше не видела ни ее, ни ее служанок при свете дня.
Шикуджо немного опустила свой веер, чтобы посмотреть на нас. Солнечный свет проник сквозь веер и окрасил ее лицо в красный цвет. Но даже несмотря на это, она была очень красива. Ее лицо было круглым, как луна. Рот — маленьким и аккуратным, чуть приоткрытые губы обнажали ряд ровных зубов. Ее глаза глубокого черного цвета вдруг встретились с моими. Глаза хищника встречаются с глазами жертвы: старший лис смотрит на младших членов своей семьи, которые стыдливо отворачиваются. Она не была ни хищником, ни жертвой, ни главной в семье лис, но все же она искала мои глаза.
Дрожь судорогой пробежала по моему телу, будто я на всей скорости врезалась в стену. Я в ужасе зарычала. Она вскрикнула и отпрыгнула назад:
— Лисы!
Я поняла ее. Впервые я слышала людскую речь и воспринимала ее не как гавканье, а как общение. И я поняла остальных. Мужчины кричали и звали на помощь, просили принести им копья. Одна женщина, старше остальных, взяла Шикуджо за рукав и начала уговаривать ее уйти в дом. Но Шикуджо только посмотрела на нее своими глубокими черными глазами.
— Йошифуджи! — сказала она. — Где мой муж? — Ее голос дрожал от страха, его запах окутывал ее.
Это успокоило меня. Она боялась нас? У нее были все преимущества перед нами — слуги, оружие и все непонятные мне возможности человека. Мы же были всего лишь лисами, еще даже не взрослыми, загнанные в кладовую и не находящие оттуда выхода.
— Он идет! — толпа начала кричать еще сильнее, еще громче. Хозяин подошел и встал рядом со своей женой.
Кая-но Йошифуджи был одет в охотничий наряд серо-голубого цвета с тусклыми серебряными медальонами, вшитыми в узор на его верхнем платье. В одной руке он держал короткий лук. Когда он говорил, его голос был низким и забавным.
— Замолчите все! Вы делаете только хуже.
— Муж! — Шикуджо плакала, ее трясло как в лихорадке. — Уничтожь их!
— Они всего лишь животные. Всего лишь молодые лисицы. Тише, ты пугаешь их.
— Пугаю их? — Голос Шикуджо зазвенел. Потом я узнала, что многие из собравшихся людей никогда не видели ее лица и даже не слышали голоса, поэтому толпа сразу замолчала. — Нет! Лисы — это зло! Все знают это. Убей их, пожалуйста! — Она затихла. На ее лице была вода.
— Идите! — Йошифуджи сделал жест повару и остальным слугам, которые с открытыми ртами смотрели на его жену. Они убежали — кто в дом, кто на кухню. Женщины остались и, озабоченно причитая, вертелись около Шикуджо, пока и их не прогнали.
Мой господин повернулся к Шикуджо:
— Жена, что все это значит? Ты всегда вела себя прилично, как подобает благородной женщине, а тут я прихожу и вижу тебя с неприкрытым лицом, визжащую, как торговка саке! Что ты себе позволяешь? Так вести себя перед слугами…
— Ты тоже лазил под дом, как простой слуга…
— Значит, поэтому ты себя так ведешь?
Она посмотрела на веер в своей руке.
— Нет. Прости меня, муж, ты, как всегда, прав. Я вела себя как крестьянка, но… Лисы, они ведь так опасны. Я должна быть уверена… Ради Тамадаро, пожалуйста, убей их!
— А если бы белка забралась в кладовую, ты бы тоже приказала ее убить?
— Да, — сказала она. — Лисы — это злые духи. Во всех сказках так говорится, — добавила она.
— Злые? Какое зло они нам причинили? Порвали несколько коробок, опрокинули бочонки? Они просто животные. Если мы дадим им шанс, они просто убегут и наверняка больше не появятся здесь. — Йошифуджи дотронулся до ее пальцев, которые беспокойно мяли веер, и остановил их. — Иди в дом.
Она опустила голову и косо взглянула на нас перед тем, как уйти. Я почувствовала, как мои уши прижимаются к голове и шерсть на спине встает дыбом.
— Эти твои лисы. Любой бы на твоем месте убил их, но не ты. Ты одержим ими! Как будто их злые духи вселились в твое тело.
— Иди! — повторил он, на этот раз со злостью, и Шикуджо оставила нас.
Йошифуджи встал на колени перед дверью кладовой. Довольно долго он стоял так, приложив руку ко лбу, вглядываясь в темноту.
— Эх, лисички, — наконец сказал он, — как там…
Если ты простая лиса,
Значит, я, должно быть, сложный.
На этот раз я поняла: сказанное им было стихотворением. Хотя я и не знала, что такое стихотворение. Это было людское изобретение. Я не знаю, сможет ли лиса когда-нибудь понять его. Даже женщина-лиса.
Он встал и отряхнул колени.
— Я уйду, но скоро вернусь. С вашей стороны было бы мудро не возвращаться больше сюда. — Он помолчал. — Бегите, лисички! Будьте свободными, пока можете.
Я не могла перестать смотреть на него. Я смотрела, как он шел к дому. Я не могла оторваться от него, пока наконец мой Брат не укусил меня за плечо и мы не выбежали из кладовой.
33. Дневник Кая-но Йошифуджи
Лисы, едва видные в темноте;
Я предпочел бы знать меньше о своей госпоже.
Неужели я одержим лисами? Я даже не думал об этом. Да, я рисовал их, я писал о них стихи. Я думал о том, какой может быть жизнь лисы. Во время долгих прогулок я надеялся, что мне может повстречаться лиса. Если это называть одержимостью, то тогда я одержим каждой женщиной, с которой когда-либо спал, своим сыном, поэзией, каждой игрой, в которую играл, маленьким скрюченным кленом, который рос в саду нашего дома в столице, травяными шарами, которые вешала моя жена на карнизы на Новый год. Лисицы полны жизни. В каком-то плане они даже бессмертны. И это притягивает меня. Одна лиса сменяет другую, когда они рождаются и умирают. Но лисы остаются. Они всегда были и всегда будут. Это как состояние.
Но Шикуджо боится лис.
34. Дневник Кицунэ
Мы выбежали из кладовой и кратчайшей дорогой побежали к лесу, в самый дальний уголок имения. Мы пролезли под бамбуковым забором и бежали, бежали, не останавливаясь, пока мой Брат не упал на землю, задыхаясь от усталости.
Мы спрятались под упавшим гнилым кедром, все еще дрожа от страха.
— Как нам удалось убежать? — спросил Брат, когда снова смог дышать. Не знаю, что произошло со мной в тот момент, когда я посмотрела в глаза Йошифуджи.
Я поняла, что у меня кружилась голова, я была смущена. И это чувство не прошло и после того, как мое дыхание восстановилось и сердце перестало бешено биться.
На закате Дедушка пришел в лес и Брат рассказал ему все, что с нами произошло. Брат засыпал Дедушку вопросами: почему он отпустил нас? Почему позволил нам жить? Почему заставил свою жену уйти в дом? И еще он говорил нам какие-то необычные слова: что они значили? Вопросы, вопросы, вопросы. Дедушка ничего не сказал, он просто отвел нас к нашей норе.