10. Дневник Кая-но Йошифуджи
Утром, перед моим отъездом, я услышал легкое постукивание по моим задвинутым экранам.
— Мой господин? — сказал вежливый голос. Это одна из служанок моей жены. Не Онага — она покидает левое крыло дома так же редко, как и Шикуджо.
Я кивнул Хито, чтобы он впустил эту женщину и служанку (даже у слуг есть слуги). Она вошла, отвернув лицо. На ней было бледно-желтое платье и шелковый китайский жилет, выкрашенный в золотой и розовый цвета. Ее одежды были усеяны мокрыми крапинками — на улице снова шел дождь. Было видно, что она волновалась: медленно она подошла ко мне. Ее волосы свешивались ей на лицо. Мои слуги вышли из комнаты.
— Ну? — я не мог сказать ничего, чтобы она почувствовала себя более комфортно.
— Моя госпожа передает вам маленький подарок. Это не очень важно. Но, может быть, вы захотите взять его с собой в путешествие, хотя это не обязательно. Скорее всего, он вам не пригодится…
Шикуджо всегда делает подарки, даже когда она обижена. Иногда я возвращаю их ей. Сложно быть женатым на идеальной женщине. Сложнее, чем можно себе вообразить.
Я киваю. Служанка легко приседает и оставляет маленький сверток на полу.
В тот же момент как по волшебству появляется Хито.
— Мой господин! Как это мило со стороны моей госпожи! Прислать одну из своих женщин, а не просто служанку. Мне принести?..
— Да, — говорю я. — Принеси этот сверток.
Он легко умещался на одной руке. Специальная бумага — с одной стороны ярко-красная, с другой — желтая — была так хитро завернута, что сверток держался без лент.
Внутри оказалась коробочка с амулетом. Многие женщины носят такие крошечные парчовые коробочки на тонких плетеных веревочках. Они верят, что амулеты влияют на их плодовитость и прочие женские вещи.
Эта коробочка величиной с мой большой палец обтянута желто-зеленым шелком и перевязана серебряной нитью. Медальон размером с ноготь пришит к одной из сторон коробочки: два журавля, летящие в противоположных направлениях на фоне затянутого тучами неба.
На обратной — красной — стороне бумаги она написала короткое, как всегда безукоризненное, стихотворение о журавлях, символизирующих вечную любовь в браке. А ниже приписала:
Оставь это за меня как подношение и молитву о супружеском счастье, когда приедешь в храм. Наше общее желание — чтобы ты нашел то, что ищешь.
Молитвы о супружеском счастье — это ерунда, но все женщины молятся об этом. А журавли, разлетающиеся в разные стороны, — я никак не мог понять, что за послание они в себе содержат. Поэтому я написал ей в ответ какой-то стих, который тут же забыл, но в котором не было ни слова о журавлях.
11. Дневник Кицунэ
Однажды утром снова началась суета: слуги складывали сундуки в телеги, запрягали волов. Они бегали туда-сюда мимо меня по двору со свертками, тесно прижатыми к телу, чтобы на них не капал дождь. Когда я увидела желтую, как цветок, лошадь, я побежала к Дедушке. Он лежал в саду, под кладовой, где люди хранили шелк и другие ценные вещи.
— Что это значит?
Он вздохнул. Если про лису можно сказать, что она вздохнула. Он больше не пытался остановить меня, когда я подкрадывалась к людям и наблюдала за ними, но отказывался отвечать на мои вопросы. Возможно, он просто сдался.
— Он отправляется в путешествие, дитя.
— Почему? Куда он едет?
— Кто знает? Возможно, он уезжает обратно в столицу. А может быть, это паломничество. Может, он услышал о каком-то старинном кубке в далекой усадьбе и едет, чтобы выкупить его. А может, ему просто не сидится на месте.
— Но как он может оставить свой дом? — спросила я. — Я даже не могу себе этого представить.
— Нет? Почему же? Когда приехали люди, ты довольно быстро оставила свой дом.
— Но это совсем другое: нам пришлось сделать это, чтобы выжить. К тому же мы не ушли далеко.
— Возможно, он тоже делает это, чтобы выжить. Для мужчины выживание — это гораздо больше, чем еда и крыша над головой.
— А что же еще?
— Откуда мне знать? — тявкнул на меня Дедушка. — Мужчины: это их природа — постоянно куда-то идти. А женщины обязаны их ждать. Но они возвращаются. Обычно.
— Он надолго уедет?
— Возможно, на несколько недель. А может, на несколько месяцев.
— Но он не может этого сделать!
— Почему нет? Как ты остановишь его? Ты лиса — ты можешь укусить его, тогда он заболеет и никуда не сможет поехать.
— Но…
Он оскалился на меня. В расстройстве я куснула палку и побежала обратно, чтобы посмотреть, что там происходит.
Пара пятнистых волов дремала в упряжке, к которой прицепили деревянную телегу, нагруженную свертками и дорожными сундуками. На скотном дворе лошади били копытами по лужам. Несмотря на дождь мухи гроздьями облепили головы животных.
Слуги собрались во дворе, одетые в прочную дорожную одежду темно-синего, белого и серого цветов из грубого льна и широкие соломенные шляпы, защищающие их лица от пыли. Йошифуджи в своих шелковых платьях казался белой цаплей среди простых болотных птиц. Он сел верхом на свою лошадь, которая выделялась ярким желтым пятном среди коричневых и чалых кобыл.
Он уезжал. Я не знала, когда он вернется. Но я не сомневалась в том, что мне следует сделать.
Я пролезла через незаделанную дыру в воротах и побежала за ним.
12. Дневник Шикуджо
Хотя дождь не перестал, женщина стояла на веранде и смотрела, как уезжает ее муж. Когда он вернется? Он даже не смог сказать ей об этом, потому что они поссорились перед его отъездом — и он уехал, простившись с ней очень сухо.
Она написала стихотворение:
Что тяжелее для меня? —
Когда ночами я смотрю в твои светящиеся окна,
Но ты не приходишь ко мне,
Или когда ночью твои комнаты темны
И ты не можешь прийти.
Она не ждет, когда он приедет.
13. Дневник Кицунэ
Я следовала за Йошифуджи и его мужчинами на расстоянии. Они ехали медленно, по протоптанной волами дороге, поэтому мне было несложно поспевать за ними. Хотя у меня не всегда получалось быть бесшумной, как я того хотела: я бежала по лужам, разбрызгивая грязную воду, шелестела сухим плющом и сорной травой. Но люди и их животные поднимали такой крик, они гавкали друг на друга, их телеги скрипели и стучали колесами — я не думаю, что они услышали меня, даже если бы я упала в стоячую воду с высоты.
Я никогда раньше не уходила так далеко от нашего сада.
Дорога шла через горы — всегда склон горы с одной стороны и ручей, рисовые поля или луга — с другой.
Когда проезжал Йошифуджи со своими слугами, люди сходили с дороги и ждали, стоя по пояс в мокрой траве, пока они проедут. Тогда я тоже пряталась. У некоторых крестьян были куры или утки: со связанными лапами, они висели на палках. Некоторые вели с собой волов или коз. Один маленький человечек вел на плетеной веревке собаку.
Нельзя жить рядом с людьми и не увидеть собаку. У фермера, жившего в долине, их было несколько, и иногда (до того, как приехал Йошифуджи) самая большая из них — коренастый черный кобель — приходила по большой дороге к разрушенным воротам и мочилась на них. Дедушка говорил, что это было далеко за пределами территории кобеля, и после него заново помечал нашу территорию. Я чувствовала, что у лис с этим кобелем было что-то общее, но мы игнорировали его, как игнорировали и кошек. А он, в свою очередь, игнорировал нас — но не наши метки.
А эта собака была другой. Я наблюдала за ней из дупла гнилого бревна. Она была примерно моего возраста, такого же размера. У нее была короткая жесткая шерсть желтого цвета и хвост, туго закручивающийся кверху. Она тревожно подняла уши, понюхала воздух. Она учуяла меня.
— Лиса! — Собака со всей силой рванулась вперед и порвала веревку. — Лиса! — гавкнула она и побежала на холм, где я пряталась. — Лиса, я убью тебя, я вырву твое горячее сердце и съем его, лиса! Я перегрызу тебе горло…
У меня не осталось времени, чтобы убежать, да и некуда было. Поэтому я как можно глубже заползла в дупло и оскалила зубы. Моя шерсть встала дыбом. Она бросилась на бревно.
— Я выпущу кишки из твоего тела! Я вскрою тебе череп и съем твой мозг…
— Оставь меня в покое, — сказала я. Это был почти неслышный выдох, но моя грудь разрывалась. — Иди назад к своей веревке и своему хозяину, ползай перед ним на брюхе и лижи ему руки. Или я убью тебя…
Она бросилась на меня, широко раскрыв пасть:
— Тебя нельзя приручить. Тебя даже нельзя съесть. И ты не друг людям!
Мне было уже все равно, кто кого убьет. Я просто знала, что мне нужно уничтожить ее, и мысль о ее крови в моей пасти свела меня с ума. Я не гавкала — кого мне было звать на помощь? — я оскалила зубы и прыгнула вперед.
По бревну ударили.
— Собака! — крикнул человек, заглушая гавканье собаки. — Убирайся! — Еще один удар по бревну, а затем сильный тяжелый удар, чуть приглушенный — палки о плоть. Сука завизжала и отошла от бревна. Я видела, как она униженно ползала перед человеком, который ее только что ударил. Человек обмотал веревку вокруг ее шеи и потащил суку вниз с холма, к дороге.
— Куница! — крикнул он остальным людям.
Я ждала до тех пор, пока не перестала слышать удаляющиеся шаги волов, и только потом выползла из своего укрытия. На дороге уже никого не было. Йошифуджи и его слуги скрылись за поворотом.
Я могла найти путь назад и вернуться домой или пойти вперед, где я не знала ничего и никого, кроме Йошифуджи. Я выбрала движение вперед.
Они остановились сразу, как начало смеркаться, на маленькой поляне, рядом с холодным ручьем, который пересекал дорогу.
Я поймала маленькую хромую белку и съела ее. Мне не хватило. Я все еще была голодна, но боялась уходить далеко от поляны. Они были всем, что у меня осталось — Йошифуджи и его слуги. Я наблюдала за ними, пока не стало совсем темно. Их костер погас, превратившись в маленькие красные угольки, тлеющие в золе. Двое мужчин о чем-то тихо говорили. Остальные спали.