Лис повернул ко мне голову, навострив уши. Его глаза были золотыми и дикими. Его узкая морда была серой, с пятнами крови.
— Тамадаро! — позвала я сына.
— Мама! — Он быстро подбежал и посмотрел на меня любопытными глазами с золотыми искорками.
Я взяла его за руку и показала:
— Смотри, дитя. Там, за деревом…
— О! Это лиса! — с трепетом выдохнул он. — Да.
Лис посмотрел на нас, и я прочитала ему стихотворение. И мы низко поклонились ему, я и мой сын.
Лис в ответ кивнул головой, повернулся и убежал, Там, где он стоял, снег был алым от крови.
Любовь и воспоминания, мысли и мечты —
Мои любимые стихи никогда не были написаны.
19. Дневник Кицунэ
Было лето, я лежала на солнце и отмахивалась хвостом от зеленой стрекозы, которая то и дело садилась на мою заднюю лапу. Наконец, я привстала и лязгнула зубами.
— Осторожно, дитя, — предупредила стрекоза, — ты собьешь повязки.
Ее слова меня озадачили. Я проснулась. Мужчина в тускло-зеленом платье стоял передо мною на коленях. Он поправлял теплую повязку на моих ступнях. Он увидел, как я пошевелилась, и встал на ноги.
— А, ты проснулась! — сказал он.
Я была в маленькой комнатке, не больше, чем хижина Брата, с двумя оштукатуренными стенами и с двумя решетчатыми. Панель была отодвинута, и в комнату проникал свет, ослепительно яркий из-за снега на улице. Моя одежда лежала рядом с моей головой. Под ней был круглый веер. Со стены свисала святыня — очень просто сделанная, но позолоченная маленькая фигурка.
— Храм Каннон, — сказала я, поняв вдруг, где я.
Он хлопнул в ладоши и защебетал надо мною, словно диковинная певчая птица:
— Хорошо! Значит, тебе стало лучше. Да, ты в храме. Точнее, не совсем — это домик для гостей. Мы не часто им пользуемся. Только летом, когда приходят люди. Обычно зимой никого нет. Тебе повезло, что охотники на медведей нашли тебя. Мы думали, что ты потеряешь один или два пальца, но теперь они выглядят гораздо лучше. Похоже, солевые компрессы и молитвы помогли. Наверное, Каннон позаботилась о тебе. Я думаю…
— Где она? — перебила его я.
Он наклонил голову набок:
— С тобой был кто-то еще? Твоя собака здесь и она прекрасно себя чувствует. Но это кобель, поэтому, я думаю, что ты не его имела в виду. Нам стоит…
— Богиня, — сказала я и села, стряхивая компрессы с ног. На мне было небеленое хлопковое платье, чистое и теплое. Я подумала о том, кто переодевал меня. Возможно, это была магия. — Где Каннон?
Он кивнул в сторону маленького храма:
— Она везде, мое дитя. Она смотрит…
— Нет. Она здесь? Я должна поговорить с ней.
— Ты можешь помолиться ей здесь, — с сомнением сказал он. — И она ответит в свое время. Ты узнаешь об этом. Но она не приходит, когда зовешь ее.
У меня кружилась голова, я старалась усидеть прямо.
— Она приходит тогда, когда хочет. Я должна поговорить с ней.
— Все не так просто. — Он встал у двери, у него от волнения дрожали руки. — Существуют специальные церемонии очищения. К тому же сначала ты должна поговорить с главным священником. И, конечно же, должна оставить подарок.
— Подарок? — горько рассмеялась я. — Она не оставила мне ничего. Почему я должна оставлять ей что-либо в подарок?
— Разумеется, у тебя должен быть подарок.
Я подняла веер.
— Она примет его. Это все, что у меня есть. Отведите меня к ней.
Он нахмурился:
— Все не так просто. Ты должна поговорить со священником. И церемонии очищения…
— Я чиста, — сказала я.
— Возможно… Но я уверен, что ты не хочешь выказывать неуважения богине Каннон, не правда ли?
Я встала и прошла на крошечную веранду домика для гостей, оставив его одного. Снег был такой яркий, что на мгновение ослепил меня. Я подождала, пока исчезнут темные пятна перед глазами. Собака спала на веранде, свернувшись клубком и не обращая внимания на слепящее солнце.
На другом конце двора шумела вода, которую я слышала, когда меня сюда принесли. Ручей тек через маленькие пруды, каждый размером не больше таза для мытья. От ручья шел пар. В одном из прудов сидели два старика, погрузившись в теплую воду по грудь. Закрыв глаза, они лениво переговаривались. Дворик окружали густые деревья и горы. Снег был удивительно белого цвета с фиолетово-синими тенями, как изысканное сочетание цветов на платье.
Пара деревянных башмаков стояла на низком плоском камне около веранды. Возможно, это были башмаки монаха, но когда я надела их, они мне оказались как раз. Не обращая внимания на его крики, я сошла с веранды и направилась к воротам храма.
За воротами монастыря монахи и прислужники подметали внутренний дворик метлами из рисовых стеблей, сваливали снег в корзины и уносили его. Мальчик, не старше моего сына, сделал снежок и кинул его в дерево. На стволе осталась белая отметина. Мой сын никогда не видел зиму. У меня вдруг сжалось горло.
Храм был самым большим зданием во внутреннем дворике. Меня никто не заметил. Я сняла башмаки и вошла внутрь.
— Каннон! — позвала я. — Где ты?
Тишина.
— Ответь мне! — крикнула я.
Снаружи зазвонил колокол.
— Добро пожаловать, — сказал голос (или голоса), отозвавшись эхом в пустом храме.
Лунные лисицы Инари появились из темноты. То, что я приняла за пламя свечей, на самом деле были огоньки на кончиках их носов, переливающиеся золотом на фоне их серебряных шкур.
— Итак, маленькая женщина-лиса, чего ты хочешь? — спросил один голос (или, возможно, оба).
— Почему вы здесь? — слезы жгли глаза, разочарование стояло комком в горле.
— Может, мы просто пришли сюда. Так же, как и ты.
— Где Каннон?
Они удивились:
— Мы лисицы Инари. Откуда нам знать?
— Я должна поговорить с ней! — кричала я. — Я хочу, чтобы она поняла, как нехорошо она со мною поступила.
— Как может богиня милосердия сделать что-то плохое?
— Она украла его у меня! Мой дедушка мертв, мой брат сошел с ума, мой сын потерялся, а может, тоже умер!.. И все это из-за нее!
— Странно, — насмешливо сказали лисицы. — Мужчины уходили и раньше, дети терялись или умирали. Есть даже женщины, которые воруют чужих мужей. И никакая богиня в этом не виновата! Или ты думаешь, ты настолько важная, что можешь вызвать гнев богини?
— Не смейтесь надо мной! Она должна быть здесь!
— Почему?
Слезы текли по моему потрескавшемуся от холода лицу, обжигая его.
— Потому что он ушел и магия исчезает. Я так много потеряла из-за ее жестокости! Я потеряла все, что у меня было. Я заставлю ее помочь мне!
— Как? Ты помочишься на ее статую? Укусишь ее? Или будешь плакать, пока она не сжалится над тобой? Трудно угрожать богине.
— Я знаю, — жалко сказала я. — Но я должна попытаться. Я умру, если вернусь!
— Даже самые хорошие люди рано или поздно умирают, — сказали лисицы. — Вернешься к чему?
— К своему лисьему облику, — сказала я. — Нет, это не то…
— Быть человеком лучше?
— И да и нет. Быть человеком так приятно, но так больно. («Тени и ожидание», — вдруг подумала я.) Я должна спросить у нее, кто я такая.
— Почему ты думаешь, что она знает? — спросили лисицы. — Почему кто-то, кроме тебя, должен это знать?
— Она богиня. У нее есть силы и знания, которых у меня никогда не будет.
— Это слишком простой вопрос. Ни одна богиня не станет тратить на него свое время. Кто ты? Женщина или лиса?
— И то и другое. Или ни то, ни другое. Я — это я.
Комнату заполнили звуки гонга. Одна лисица вспыхнула ярко, как полная луна. Ее облик дрожал и менялся. Она превратилась в женщину.
Это была Каннон.
20. Дневник Шикуджо
Сегодня я ходила на прогулку и зашла помолиться в храм Инари. Этот храм был недалеко от нашего дома. Не понимаю, почему я никогда раньше не видела его.
Ветер врывался в мои легкие сладким и диким ароматом. На снегу лежали ржавого цвета хвойные иголки и опавшие листья — словно алые и золотые пятна на безупречно белом снегу узор, достойный платья императора или самой хорошей бумаги, на которой когда-либо было написано стихотворение. Когда я шла через солнечные лучи, я чувствовала их тепло, такое приятное, как жар печки в холодный зимний вечер.
Наверное, нас могли (и должны были) отнести в храм в паланкине. Но, несмотря на все предчувствия Онаги, мы так никого и не встретили по дороге. И я даже не устала, пока шла до храма.
Храм был маленьким: единственная арка, едва выше человеческого роста. За ней было небольшое открытое пространство и сооружение, доходившее мне до пояса. Стая воробьев взлетела с арки, когда мы подошли. Я заметила, что они клевали рис, разбросанный перед храмом. На больших листьях лежал вареный рис, стояли маленькие голубые чашечки с саке. Я махнула рукой: одна из женщин вышла вперед и положила наши подношения рядом с остальными. Другая принесла маленький соломенный коврик и постелила для меня перед входом. Я осторожно встала на колени и расправила свои платья.
Я хотела поблагодарить бога (или богиню) за хороший урожай и за ту, пусть и небольшую роль, которую он (или она) мог сыграть в возвращении моего мужа. Так много богов! Было бы ошибкой полагать, что они никогда не вмешиваются в дела друг друга. Я поклонилась и заглянула в храм.
Две бледные деревянные лисицы глянули на меня маленькими нарисованными глазками. Я долго смотрела на них, прежде чем вспомнила, что это были статуи лисиц Инари, которые есть в каждом ее храме. Они ненастоящие.
Я засмеялась. Конечно же, они настоящие — настоящие статуи лисиц. Все реально — пока мы честны.
Не лисы на самом деле были проблемой для меня и моего мужа. Если бы не оказалось волшебных лисиц, мой муж нашел бы другой выход из своего одиночества и неудовлетворенности. А я бы волновалась из-за чего-то другого — из-за азартных игр, других женщин, интриг при дворе. Я не хочу оправдывать ту женщину-лису, которая преследовала моего мужа, но я и не могу обвинять ее в этом. Мой муж сам выбрал свою жизнь.