[9], если вдруг ты забыла!» – гласило сообщение от Хвана, приправленное смеющимися смайликами.
«Извини, давай перенесем наш ужин. Сегодня мне нужно изучить материалы для работы», – ответила Сона, выдавив из себя подмигивающий смайл, чтобы друг не заподозрил неладное. Она хотела побыть одной, чтобы пережить то, что открылось для нее в их отношениях с Хесу. Пережевать, проглотить, переварить и забыть.
Надеясь, что бабушка не станет вдруг задавать вопросы и не захочет внезапно пообщаться, Сона тихонько прошла в свою комнату. Разложив на столе перед собой буклеты, она уставилась на заставленный книгами шкаф. Протянув руку, сняла с полки маленькую черную шкатулку с нарисованным на ней гибискусом. Открыв крышку, она увидела заколку в виде бабочки, которую ей подарил Ухен, когда предложил встречаться. Некоторые красные камни уже выпали из креплений, резинка растянулась, но все равно при взгляде на нее у Сона что-то судорожно сжалось внутри.
Она вспомнила испуганный взгляд Ухена возле своего почтового ящика, когда Сона застигла его на месте преступления, возвращаясь из школы. Он быстро что-то спрятал за спину и смотрел на нее расширившимися глазами, в которых явственно читалась паника.
– Эй, ты что там делаешь? – подозрительно прищурилась Сона, пытаясь заглянуть ему за спину. Он сделал несколько шагов назад, продолжая ошарашенно смотреть на грозно приближающуюся к нему одноклассницу. – Ким Ухен, что ты собирался положить в мой почтовый ящик?
От ее строгого вида парень совсем растерялся и просто молча пялился на нее округлившимися глазами.
– Покажи немедленно, – Сона требовательно выставила вперед руку.
– Это… ну… это ничего такого… вот, – протянув чуть дрожащий сжатый кулак, Ухен неуклюже положил на раскрытую ладонь Сона черную заколку с бабочкой, украшенную ярко-красными, как кровь, камнями.
Сона совершенно не поняла, что означает этот жест, но заколку взяла и поднесла к глазам. От солнечных бликов казалось, что бабочка живая, трепещет крыльями и вот-вот взлетит. Странная догадка взбудоражила дремавшие в душе чувства.
– Это что… п-подарок? – запинаясь, спросила она.
– Нет-нет! То есть да. Да, это подарок. – Пунцовый Ухен смотрел себе под ноги, ковыряя носком белоснежных кроссовок истоптанную у ворот землю.
– С чего вдруг? – слова вылетели изо рта быстрее, чем Сона успела подумать. Надо было хотя бы поблагодарить! И убрать этот требовательный тон!
– Да просто… ни почему… Потому что… – Ухен сделал глубокий вдох и выпалил на одном дыхании, будто боялся, что, если не сейчас, никогда в жизни этого не скажет. – Давай встречаться!
Ухен всегда нравился Сона. Из гордости она не признавалась себе в этом, но, узнав, что эти чувства взаимны, почувствовала себя самой счастливой на свете.
Сона до сих пор помнила чувство окрыленности, когда услышала эти слова. Но это было так давно… Было ли хоть что-то настоящее в ее прошлом? Она солгала Ухену, игнорировала чувства Хесу и делала вид, что была ей хорошей подругой. Сейчас казалось, что вся ее жизнь была подделкой. Все лгали друг другу, преследуя собственные цели, и Сона с горечью поняла, что самое страшное – не разочарование в людях, а разочарование в самой себе.
Опустив голову на скрещенные руки, она закрыла глаза, стараясь освободиться от терзавших ее мыслей. Нужно все начать заново и наконец освободиться от прошлого.
– Сона…
Мягкий, словно шум накатывавших на берег волн, голос звал ее по имени.
– Сона, девочка моя…
Чьи-то руки легли ей на плечи, и спиной она ощутила холод. Чужое, скользкое прикосновение, словно ей на спину положили осьминога.
– Сона…
Она дернула плечами, пытаясь стряхнуть с себя мерзкое ощущение липких объятий, но кто-то все сильнее сжимал ее руками-щупальцами, обвиваясь вокруг тела. В душе факелом взметнулась паника, захотелось кричать, но язык будто прилип к небу. Она была словно заточена внутри своего тела, билась в агонии из страха и омерзения, но не могла выдавить ни звука. По спине волной прошла дрожь и ощущение, что кто-то пытается проникнуть в нее, добраться до сердца и завладеть ее душой. Незнакомый женский голос тихо пел ей на ухо детскую колыбельную:
«Я сплету для тебя колыбельную песню
Из чистых грез и сказочных снов, из песни моря
И музыки ветра – сегодняшней ночью.
Спи, мой ангел…»[10]
Эти простые слова поднимали из глубины души такой страх, что Сона показалось, будто вот-вот остановится сердце. В отчаянии она сделала последний рывок и проснулась. Дрожа от ужаса и холода, опустила глаза вниз и увидела, что джинсы и футболка насквозь мокрые. С волос капала вода, а ненавистный рыбный запах насквозь пропитал одежду и въелся в каждый сантиметр ее тела.
– Что это, боже мой… – пролепетала Сона, разглядывая себя в совершенном шоке. Вскочив на ноги, она бросилась в ванную, на ходу сдирая промокшие вещи. Трясущейся рукой открыла кран. Стоя босиком на полу в душевой, она ждала, пока нагреется вода, и дрожала от потрясения, бессознательно цепляясь за здравый смысл. Но получалось не очень.
Сона боялась даже на секунду прикрыть глаза. Казалось, что холодные щупальца вот-вот обовьются вокруг ее тела, а бабушка отсюда даже не услышит ее крик. «Что за чертовщина здесь творится? И почему все это началось, когда я вернулась на Чеджу?» Если воду в комнате и незнакомку на пляже еще как-то можно было объяснить логически, то сегодняшнее происшествие выходило за границы реальности.
Она тщательно вымылась, но так и не избавилась от мерзкой вони, которая будто намертво приклеилась к ней. Немного успокоившись, Сона насухо вытерлась и брезгливо посмотрела на валяющиеся на полу вещи. Обернув полотенце вокруг груди, двумя пальцами подняла футболку с джинсами и кинула их в корзину для грязного белья.
В кухне стояла тишина, а из приоткрытого окна тихо слышался стрекот цикад. На часах было три часа ночи. Заварив себе травяной чай, Сона устроилась напротив окна, глядя на свое испуганное отражение в стекле. Очень хотелось убежать к бабушке в спальню, но она не решилась.
Все произошедшее однозначно не подчинялось законам логики, и в голове один за другим всплывали мифы и легенды о морских чудовищах и духах, которые стремятся овладеть человеком. Если исходить из этого, то, похоже, к Сона прицепился какой-то злой дух. «Сона, девочка моя…» – голос из сна не звучал враждебно. Скорее печально и очень-очень одиноко. Он будил в душе какой-то глубинный, животный страх, который не имел ничего общего со страхом за свою жизнь. Как будто этот голос мог открыть для Сона что-то такое, о чем она хотела забыть. Или вовсе не знать.
Сона была рациональным человеком и никогда не верила в мистику. Однако сейчас не поверить было трудно. Что делать? Не идти же к шаманам? Но сидеть и ждать, когда случится еще что-то из ряда вон выходящее, было невыносимо. Возвращаться в свою комнату и попытаться уснуть она тоже боялась. Прокравшись в спальню и поминутно оглядываясь по сторонам, Сона быстро скинула полотенце, натянула домашнюю футболку и сгребла в охапку все свои проспекты и буклеты. Трусцой выбежав за дверь, она устроилась на кухне, чтобы изучить материалы к завтрашнему дню. Что бы ни происходило сейчас, но завтра у нее первый рабочий день, и она должна подготовиться.
Глава 4
Август на Чеджу – самый жаркий месяц. Относительная прохлада наступает только ночью, и уже ранним утром чувствуется свойственная субтропикам духота. Муссонные дожди, которые идут весь июнь и июль, заканчиваются, но как будто еще оставляют за собой шлейф влажности, невидимыми каплями оседающий на кожу и одежду. Сеул в августе и Чеджу в августе – совершенно разные вещи. И если в столице вечерами температура воздуха значительно и довольно резко снижается, то на Чеджу становится еще тяжелее: с последними лучами заходящего солнца из каких-то невидимых днем закутков вылетает мошкара. По этой причине в том числе Сона не любила этот остров. Хотя не могла не отметить его явные плюсы. Например, то, что в отличие от патриархального Сеула на острове царил веками сложившийся матриархальный уклад жизни. Чеджу был автономной областью и развивался самостоятельно, отдельно от материковой части Кореи, по своим, уникальным принципам. Несмотря на скептическое отношение к профессии ныряльщиц, Сона не могла не отметить, что именно хэнё сыграли основную роль в независимости женщин острова. Мужчины уезжали работать на континент, и кореянкам приходилось самим кормить семью.
Все эти особенности Сона прочувствовала на себе в первый же рабочий день. Ее приятно удивила дружелюбная, демократичная обстановка. Жесткая иерархия, которая ощущалась в каждом взгляде и слове на ее прежней работе в издательстве, здесь совершенно отсутствовала. В общении мужчин-сонбэ, даже тех, кто был значительно старше, совершенно отсутствовало чувство превосходства и снисходительности. Все были веселыми, дружелюбными, и Сона сразу же почувствовала, что каждый здесь – член команды, а не отдельная личность со своими амбициями.
Рабочий день в офисе продаж начинался в десять часов, и, вымуштрованная прежними работодателями, Сона приехала за двадцать минут до открытия. Пугающие события прошлой ночи померкли в залитом солнечным светом офисе, наполненном запахом свежесваренного кофе и неторопливыми рассказами об обычных буднях сотрудников. Боён, наставник Сона, очень эмоционально рассказывала о своем последнем, четвертом погружении в открытой воде, после которого она, наконец, получила сертификат OWD[11].
– Я так разволновалась, все из головы вылетело, как будто делаю это в первый раз… Блин, едва взяла себя в руки, а то пошла бы на пересдачу.
Боён была последней из сотрудников, кто еще не получил квалификацию, и коллеги наперебой делились своим опытом, подсказывая, что надо было сделать и как успокоиться, но все равно хвалили ее за смелость и собранность. Сона смеялась вместе со всеми, совершенно не чувствуя никакого давления. Никто не расспрашивал ее о прошлом, не интересовался, как это обычно бывало, есть ли у нее парень. Никого не волновала чужая личная жизнь. Казалось, здесь все жили настоящим и открыто смотрели вперед. Сона окончательно расслабилась и почувствовала, что принять предложение Хвана было самым верным решением за последние несколько лет.