День померк, и Сона очутилась в незнакомом доме. Стояла глубокая ночь, и сквозь прозрачные шторы в комнату тихо лился лунный свет. Даже зная, что ее присутствия никто не заметит, она все равно старалась бесшумно ступать по устеленному ковром полу. Тишину неизвестного ей места нарушал лишь странный звук, доносившийся со второго этажа. То ли писк котенка, то ли тихий-тихий плач. Осторожно поднявшись по лестнице, она заглянула в открытую дверь. В темноте маленькой комнаты Сона разглядела склоненную над детской кроваткой женщину. Длинные темные волосы падали на лицо, но Сона уже знала, кто она.
Снизу послышался хлопок входной двери, затем – быстрый топот ног по ступеням. Девушка подняла голову и улыбнулась вбежавшей в комнату Инхва.
– Спит? – прошелестела девочка, на цыпочках подходя к кроватке.
– Уснула недавно, – так же тихо ответила Минхи.
– Какая беспокойная девчонка, совсем не дает маме спать, – удрученно покачала головой Инхва. Сона вместе с ней заглянула в колыбель и увидела младенца, который спал, раскинув руки в стороны.
– Просто очень жарко, вот она и беспокоится. – Минхи улыбнулась и с любовью посмотрела на малышку, осторожно расправляя одеяльце. – Ты прости, что опять доставляю тебе неприятности. Мы скоро уедем, Инхва.
– Куда ты собралась с грудным младенцем? – забыв, что нужно соблюдать тишину, возмутилась подруга, и ребенок в кроватке тут же захныкал.
– Я попытаюсь еще раз. Все-таки Сэмин ее отец… Если он узнает, что у него теперь есть дочь, то, может быть, отменит помолвку?
– Наивная! – всплеснула руками Инхва. – Ему было плевать и раньше, а сейчас тем более! Сколько раз я ходила к нему с письмами, пока ты была беременна? Он не ответил ни на одно!
– Возможно, они просто не доходили до него? Юми стережет его, как сторожевая собака, – нахмурилась Минхи и чуть покачала колыбель, баюкая завозившегося ребенка.
– Может, тебе забыть о нем и просто жить своей жизнью? Зачем тебе этот придурок? Он ведь даже ни разу не побеспокоился о том, как ты! И не видит никого, кроме Юми.
– Он наверняка думает, что я избавилась от ребенка, – покачала головой Минхи, задумчиво глядя на дитя. – Но сегодня я обязательно с ним встречусь! Я не позволю моей дочери расти без отца.
– Будь осторожна. Я боюсь, что все это закончится плохо. Иди, я посижу с ней. – Инхва махнула рукой и заняла ее место рядом с кроваткой.
Темная комната закружилась перед глазами, и Сона очутилась перед знакомой голубой калиткой бабушкиного дома. Заплаканная Инхва с ребенком на руках барабанила в дверь ногой, не заботясь о том, что была глубокая ночь. Где-то залаяли соседские собаки, и из двора послышалось недовольное ворчание. Зажегся свет над дверью бабушкиной комнаты, и, кутаясь в длинный цветастый халат, заспанная бабуля открыла ворота.
Не говоря ни слова, Инхва влетела в чужой дом, намеренно задев хозяйку плечом.
– Эй, ты что себе позволяешь, девчонка! – возмутилась женщина, непонимающе разглядывая незваную гостью и маленький, шевелящийся сверток.
– Это вы во всем виноваты! – со слезами в голосе выкрикнула Инхва, и девочка на ее руках заплакала от резкого звука.
– Что все это значит? – На бабулином лице отразился неподдельный ужас.
Инхва протопала к дому и, осторожно положив младенца на деревянный порог, распахнула по очереди все двери. Из комнаты, где сейчас жила Сона, она за волосы вытащила бледную, насмерть перепуганную Юми и толкнула ее на пол, рядом с хнычущим ребенком.
– Минхи умерла из-за вас! – звонко крикнула Инхва, дрожа от возбуждения и гнева. – Что мать, что дочь… вы просто монстры! Что теперь делать бедному ребенку, которого вы лишили родителей? Я заявлю на вас обеих в полицию!
– А ну тихо! – Бабушка грубо толкнула ее к двери своей спальни и зашла следом. – Иди!
Юми тряслась и давилась рыданиями, закрыв рот ладонями, и, не отрываясь, смотрела на младенца.
– Кто вам дал право распоряжаться чужими судьбами? Как вы могли?! Неужели счастье вашей дочери важнее других людей? – кричала Инхва, размазывая слезы по щекам. – Минхи умерла, и из-за вас девочка вырастет сиротой! Ненавижу вас!
Девушка бессильно опустилась на пол и заревела в голос.
Бабуля молчала. Только горящие глаза и тяжело вздымающаяся под старым халатом грудь выдавали бушевавшие внутри нее чувства.
– Я не знала, что у Минхи родился ребенок, – наконец, глухо сказала она.
– Не знали? Она приходила сюда полгода назад! Но ваша дочь и будущий зять выгнали ее и отправили на аборт!
– Юми сказала, что Минхи избавилась от ребенка. – Губы бабушки дрожали, а лицо перекосилось. Говорить ей было очень трудно.
– Ненавижу, ненавижу вас… – рыдала Инхва. – Бедная Минхи! Вы же знали ее с детства, она была вам как родная! Посмотрите, чем все закончилось! Это все ваша вина!
– Я… возьму ее и воспитаю как родную дочь. – На пороге появилась заплаканная, едва живая Юми, держащая на руках ребенка. Она с трудом стояла на ногах, но осторожно прижимала к груди разбуженную криками девочку. Некогда смоляные пряди у лица побелели, и казалось, словно за эту ночь она постарела на несколько лет.
– Воспитаешь? – истерично выкрикнула Инхва. – Откуда мне знать, что ты не утопишь ее в море или не отдашь в приют?
Юми дернулась и пошатнулась, врезавшись плечом в дверной косяк. Крепче прижав к груди маленький сверток, она прошептала, едва шевеля губами:
– Я не такое чудовище, как ты думаешь. Клянусь памятью Минхи, что буду любить ее как родную и сделаю все, чтобы она была счастлива! Пожалуйста, поверь! Я никогда не причиню ей зла.
Юми посмотрела на хнычущую девочку и протянула к ней дрожащую руку. Крошечные пальчики крепко сжали ее трясущийся мизинец. Осторожно расправив одеяло, Юми прочитала вышитое на нем имя: «Сона».
Сона очнулась у металлических заграждений, отделяющих пешеходную дорогу от пляжа. Ночное небо заволокли черные тучи. Ветер терзал одежду и волосы, но Сона не замечала. Она была раздавлена, уничтожена, растоптана. В один миг весь ее мир перевернулся вверх тормашками, и сейчас ветер рвал не одежду, а душу, разнося ее клочья по пляжу Чхунмун.
Весь ужас и трагедия произошедшего били в сердце, словно молнии. Крошили его, как яркие зигзаги, безжалостно разрезающие темные клубы грозовых облаков. Она не могла понять, что чувствует и чувствует ли сейчас вообще что-то. Так страшно, больно и горько было на душе, что все эмоции, словно острые иглы, разом впивались в мозг и в ту же секунду исчезали, оставляя гудящую пустоту.
Огромное черное море угрожающе качалось, выплевывая на берег белую пену. И там, между двумя большими валунами, Сона увидела ее. Маленькая хрупкая фигурка протягивала к ней руки. О спину разбивались неистовые волны, но она безмолвным маяком ждала свою дочь.
Ноги сами понесли Сона вниз, сердце болезненно бухало, едва не разрывая грудную клетку. Даже издалека, за несколько десятков метров, Сона как никогда ясно видела ее лицо. Женщина, которая подарила ей жизнь.
Дыхание сбилось, волосы забились в рот, а ноги подкашивались, но Сона продолжала бежать и, не отрываясь, смотрела в яркие, добрые глаза. Легкое платье в мелкий цветок, длинные, вьющиеся волосы и руки, которые оказались на удивление теплыми.
«Наконец-то ты пришла, моя девочка! – Ласковый голос успокоил, а мягкая улыбка развеяла все сомнения. – Ничего не бойся, я с тобой».
Огромные волны отбрасывали ее назад, и, сделав три шага, Сона приходилось отступать на два. Она падала, больно билась о дно, соленая вода и песок попадали в глаза и рот. Но рука Минхи крепко держала ее ладонь и уверенно вела за собой. Море наконец дождалось свою дочь и с готовностью раскрыло для нее объятья.
«Я не хотела тебя пугать, просто должна была рассказать тебе правду».
Сона не видела ничего, блуждая в темноте и следуя за чистым голосом Минхи: «Прости меня… Я ничего не знала…»
«Не вини себя. Я ни о чем не жалею».
«Но мама, то есть… Юми…»
«Она твоя мама, и я благодарна ей за то, что она вырастила тебя. А за свои грехи Юми уже давно заплатила».
«Прости меня за то, что я не знала».
«Тебе не за что извиняться. Я навсегда останусь с тобой как дух моря, которым стала после смерти. Не бойся ничего, верь мне и делай то, чего хочет твое сердце. Я всегда буду защищать тебя».
Голос Минхи постепенно удалялся. Грохот разбивающихся о скалы волн и чей-то отчаянный крик неохотно выплывали из темноты. Кто-то тряс ее за плечи, больно давил на грудь и звал по имени. Сона закашлялась и подняла голову, выплевывая воду. Рядом с ней сидела бабуля и хваталась за сердце, прерывисто дыша. Мокрые кудряшки падали ей на лоб, прикрывая полные ужаса глаза.
– Ненормальная девчонка! – срывающимся голосом крикнула она и больно толкнула Сона в плечо. – Ты в своем уме?! А если бы я не проснулась? Ты…
Сона хлестнуло словно плетью, и вся горечь, боль и многолетняя обида полилась нескончаемым потоком.
– Теперь я понимаю, почему ты никогда меня не любила, – выплюнула она, дрожа всем телом. – Я всегда была для тебя чужой! Подкидыш, которого ты вынуждена была принять!
Лицо бабушки окаменело, а глаза остекленели.
– Откуда… что ты такое говоришь? – залепетала она, заикаясь.
– Я знаю все, можешь даже не пытаться мне врать! – выкрикнула Сона. – Но… бабуля, неужели… за столько лет… ты могла стать хоть чуточку добрее ко мне?.. Я так нуждалась в тебе…
Она не смогла договорить, голос сорвался. Сона вскочила на ноги и побежала по пляжу. В груди горело, слезы жгли глаза. Она ничего не видела, ощущая только огромную, сжигающую душу обиду.
– Сона! Подожди! Сона! – слышался за спиной отчаянный бабушкин крик, но Сона не могла остановиться. Правда, которую она так хотела знать, душила ее.
– Сона! Остановись! – Прерывающийся старческий голос слышался все ближе. Крепкие маленькие руки обхватили ее сзади за талию, и Сона спиной почувствовала бабулино тепло. Она обняла ее впервые в жизни. Первый раз за двадцать семь лет. – Неправда, это неправда, ты… В тебе вся моя жизнь, глупая ты девчонка! Ты все, что у меня есть!