— Да, Конни, — сказал он. — Лучше знать правду, и я рад, что вы наконец решились.
Она приблизила к нему восхищенное лицо:
— Вы сделаете это?
Помедлив секунду, он ответил:
— Нет. Но Пепе сделает.
— Что? — вскрикнул Пепе, вскакивая с дивана.
— Меня уже ждут в монастыре, — сказал падре Тони, — и мне нужно торопиться.
— Погоди минутку! — растерянно попросил Пепе.
— И запомните, Конни, — продолжал падре Тони, все еще держа ее руки в своих, — вы обещали принять истину, какой бы она ни была.
— Да, падре.
— И пообещайте мне еще кое-что. Обещайте, что придете ко мне в монастырь святого Андрея после того, как Пепе все вам скажет.
— О нет, падре, этого обещать я не могу. Вы сами сказали, что я должна быть свободной и что мне самой придется сделать выбор. Как я могу сказать, чего я захочу, после того как узнаю правду? Может быть, мне захочется увидеть вас, а может быть, и нет.
— Как бы то ни было, я буду ждать вас. Я буду там всю ночь и всю ночь буду ждать вас, Конни. Просто постучите в ворота. Вы постараетесь прийти?
— Да, падре.
— А теперь я должен попрощаться с отцом.
Оставшись наедине с девушкой, Пепе не знал, с чего начать, и стал медленно снимать пальто, тщательно избегая смотреть на нее, но в то же время чувствуя, что она с робостью наблюдает за ним.
— Это очень любезно с вашей стороны — вы со мной так терпеливы. Но, Пепе, если вы не хотите…
— Вы же знаете — я хочу помочь вам, — сказал он, все еще глядя в сторону.
— Я прошу слишком многого…
— О, пустяки, — быстро сказал он и покраснел. — Пустяки.
Она оглянулась:
— Где бы я могла…
— А? — Он посмотрел ей прямо в глаза, а потом сказал, уже как врач пациенту: — Сюда, пожалуйста, — и подвел ее к дверям своей комнаты.
— Я постучу, когда буду готова, — сказала она.
Когда она притворила за собой дверь, он прошел на кухню, налил себе выпить, а потом, прихватив бутылку, вернулся в гостиную, где его ждал падре Тони.
— Пепе, ты не находишь, что отец сегодня прекрасно выглядит?
— Послушай, мошенник, с чего ты вдруг решил сбежать и оставить меня с этой девицей?
— Я уверен, что ты не откажешься внести свою лепту в спасение человеческой души.
— А как насчет твоей лепты? Ты вроде бы не жаждешь ее вносить?!
— Но меня действительно ждут важные дела в монастыре.
— У меня тоже есть дела поважнее, чем глядеть на ее дурацкий пупок.
Падре Тони лукаво посмотрел на бутылку:
— В чем дело, Пепе? Ты боишься?
— Ты у нас храбрец!
— Она всего лишь женщина, и ее пупок тебя не укусит.
— Я чувствую себя круглым дураком.
— Она сейчас в твоей комнате?
— Представляю, что будет, когда обо всем этом узнает Рита!
— Но ведь от тебя требуется только лишь войти в комнату, посмотреть на девушку и затем объявить ей, что у нее всего один пупок.
— А если у нее их действительно два?
Падре Тони в растерянности поспешил покинуть комнату.
Пепе поставил бутылку на стол и ждал, скрестив руки на груди. В окно было видно, как скользили паромы, глаза тамарао всматривались в быстро темневшую комнату. На диване лежали ее меха, пальто и сумка. Она все еще не звала его, и если вначале это его раздражало, то теперь он почувствовал жалость. Он представил, как она сейчас стоит в его комнате в одних туфельках и жемчугах, и дрожит от страха, и тоже ждет. Ей нелегко. Он надеялся, что не забыл закрыть в комнате окна, и там сейчас тепло и полумрак. Потом он услышал легкий стук в дверь. Поняв, что ему понадобится вся его смелость, он нервно отхлебнул прямо из бутылки, машинально достал из кармана очки, протер их, надел и вдруг, покраснев, снова снял их и швырнул на стол. Уже спустились сумерки, и, идя к двери, он заметил, что в комнате стало необычно тихо.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯКИТАЙСКАЯ ЛУНА
Когда «ягуар» рванулся вверх по скале, внизу было уже почти темно, но, взглянув наверх, она увидела, что монастырь еще освещен ярким солнечным светом и качающиеся деревья окружают его, как волны прибоя. Холодный ветер ледяной пылью сек лицо, и, оторвав руку от руля, она закуталась поплотнее в меха, надвинула шляпку на лоб и стиснула зубы. Дорога исчезла: лучи фар выхватывали только неровную стену скалы на поворотах, машина летела вперед бесшумно и мягко, будто под колесами лежал бархат. Взглянув вниз, она увидела растворявшуюся спираль дороги да россыпь огней, пробивавшихся сквозь сумерки. Снизу не доносилось ни звука: оставшийся у подножия утеса Гонконг выжидательно замер и обратил взоры к небу. Но на коричневом небе луны еще не было, и над головой высился лишь монастырь, фосфоресцирующий, парящий в коричневатом воздухе игрушечный замок, где ждал падре Тони.
— Нужно подождать папу, — сказала ей мать.
Машина остановилась у ворот карнавальной ярмарки — карнавал должен был начаться через несколько дней. Она видела уходящие в солнечное небо крыши, колокольни и развевающиеся флаги. Папа был где-то здесь, на собрании директоров-распорядителей ярмарки. Стоял погожий январский день. Ей было пять лет, и она держала в руках новую куклу.
Мать смотрела в другую сторону, на море.
— Давай пойдем поглядим на Биликена, мама?
— Разве это так необходимо, дорогая?
— Пойдем! Пойдем!
— Послушай, ты успеешь насмотреться на своего Биликена в воскресенье, во время праздничного шествия.
— Но я хочу показать его сейчас Минни.
— А, так Минни еще ни разу не видела Биликена?
— Она еще ни разу не была на карнавале.
— Тогда, конечно, мы его обязательно ей покажем.
Они вышли из машины, и мама что-то сказала шоферу. Потом они направились к воротам, и охранник, улыбаясь и кланяясь, тотчас открыл их.
Конни знала, где живет Биликен, когда не бывает карнавалов.
— Сюда, мама! Сюда!
— Не беги так быстро, детка. Ты уронишь Минни.
Конни промчалась по коридору мимо распахнутых дверей, за которыми сидели склоненные над пишущими машинками люди, и выбежала на окруженный колоннами балкон, откуда открывался вид на парк и море. Посреди балкона сидел, выпятив толстый голый живот, бог карнавала и, улыбаясь, глядел с пьедестала на море, а его огромные уши свисали до самых плеч.
Конни подняла куклу и показала ей божка.
— Ты его видишь, Минни? Это Биликен. Он король карнавала.
Подошла мама и тоже посмотрела. Спустя минуту Конни взглянула на мать. Та отвернулась, закрыла глаза и прижала к губам носовой платок.
— Мама! Тебе плохо?
Мать открыла глаза и улыбнулась, все еще не отнимая платка от лица.
— Нет, дорогая.
Но все же она отошла в сторону и прислонилась к колонне.
На балкон широкими шагами вышел отец.
— Здравствуй, красавица! А где мама?
— Вон она. По-моему, ей плохо.
— Что с тобой, Конча?
— Ничего, все в порядке.
— Вы давно меня ждете?
Мама с улыбкой подошла к ним.
— Мы только что пришли, — сказала она. — Девочка хотела посмотреть на старого Биликена.
Папа взглянул на божка.
— Говорят, я похож на него.
— На этого урода?
— Так ты думаешь, я на него не похож?
— По крайней мере уши у тебя гораздо красивее.
— Как приятно, что тебе нравятся мои уши.
— Нам пора, — сказала мама. — Конни, попрощайся с Биликеном.
— Я не хочу с ним прощаться! Я хочу взять его с собой!
— Пресвятая дева! — воскликнул папа.
— Но это невозможно! — сказала мама.
— Но я хочу! Я хочу взять его домой!
— Послушай, — серьезно сказал папа. — Старый Биликен должен сидеть здесь. Это его работа. А то не будет карнавала.
— Ну и пусть, ну и пусть! Я хочу забрать его с собой!
— Но ты же совсем забыла про Минни, — сказала мама, опускаясь перед ней на корточки. — Она ведь очень ревнива. А две куклы сразу любить нельзя. Если ты хочешь взять домой Биликена, тогда придется выкинуть бедную Минни. Итак, кого ты выбираешь — Минни или Биликена?
— Биликена! Биликена!
И Конни швырнула куклу на пол.
У матери сверкнули глаза, и она ударила девочку по щеке.
— Немедленно подними куклу!
Конни перестала плакать и удивленно уставилась на мать.
Все еще дрожа, мать тоже смотрела на нее, нервно сжимая в руках платок. Отец беспомощно глядел на них обеих.
Мама опять присела на корточки и принялась вытирать ей слезы.
— Не будь такой жадной девочкой, — сказала она. — Тебе ведь на самом деле не нужен Биликен, пока у тебя есть Минни, верно? Ну, а теперь пошли.
Конни позволила увести себя, но все время оборачивалась взглянуть на Биликена. Папа поднял бедную Минни и мрачно шагал за ними.
На следующий день Конни бросила Минни в пруд, а потом побежала домой и сказала маме, что куклу украл вор.
— Посмотри, он у меня еще и браслет украл!
Мама ничего не сказала. Она сидела на веранде в большом плетеном кресле, глядя прямо перед собой, и казалась такой больной, что Конни, собиравшаяся спросить: «А теперь мне дадут Биликена?», вдруг испугалась и посмотрела туда же, куда смотрела мать. Но там ничего не было, только розы, дорожка и железные ворота, у которых, скрестив руки, замер часовой в хаки с пистолетом на боку. Когда-то этот дом стоял в сельской местности, и вокруг него до сих пор зеленели остатки прежних садов и рощ, отделенных теперь от города высокой стеной. По ту сторону стены лепились убогие домишки с нарисованными на дверях крестами — то были голодные тридцатые годы, и говорили, что по ночам по улицам бродят три ведьмы.
Интересно, что же видела мама — ведьм?
Конни перегнулась через ручку кресла и прикоснулась к плечу матери. Мама тут же улыбнулась и посмотрела на Конни.
— Так ты говоришь, плохой человек украл бедняжку Минни?
— Да, мамочка.
— И ты очень испугалась?
— Да, очень.
— Бедненькая! Иди ко мне — никто тебя не обидит.
И мама посадила Конни к себе на колени.
— Что же нам придумать для нашей малышки? Чего ты хочешь — мороженого?