– А он странный, – вмешался другой мой товарищ, – и совсем не похож на святого человека: раздражительный, вспыльчивый и, по-моему, одержимый.
– Но чернь принимает его за святого, – возразил мой третий товарищ. – Он умеет находить общий язык с простонародьем, и этого Петра слушают, открыв рот.
– Бог ему судья. Мало ли сейчас проповедников, утверждающих, что им дано откровение божье, – беспечно отозвался я. – Однако, как хорошо говорил его святейшество!.. К августу следующего года соберутся рыцари, бароны, графы и князья – и в поход, в поход!
– В поход! Отомстим за наши святыни, освободим Святую землю! – отозвались мои молодые друзья.
Так состоялось мое знакомство с Петром. Тогда, на площади, на него едва ли кто-нибудь обратил внимание, кроме меня и моих товарищей. На него мало внимания обращали и впредь люди благородного сословия, но зато чернь, действительно, была от него без ума.
– Святейший папа удостоил Петра личной аудиенции и благословил на освобождение Гроба Господня, – как бы между прочим сказал монах.
– Вы уверены в этом? Я – нет. Но если даже так оно и было, папа в то время благословил бы любого, кто поддержал его призыв. Политика, святой отец, неразборчива в средствах и оценивает человека исключительно по его полезности в данный момент, – глубокомысленно изрёк Робер. – Однако, я не буду давать своих оценок, а расскажу лучше о второй встрече с Петром Пустынником. Она произошла в небольшом городке, вскоре после достопамятного Собора, на котором выступил его святейшество. Мы с друзьями застряли в этом городке на обратном дороге, не имея средств для дальнейшего движения и ожидая денежного подкрепления.
Был пасмурный осенний день, лил холодный дождь, но около старой покосившейся церквушки собрались все городские жители и прибывшие из окрестных деревень крестьяне. Люди стояли в страшной тесноте; они закрывались от дождя рогожами, мешками, холщовыми накидками, и казалось, что здесь находится одно большое серое, живое существо, дышащее паром и готовое повиноваться приказу своего хозяина. Этим хозяином был Пётр: он обращался к толпе с простыми, понятными, возбуждающими её чувства словами, – он говорил именно то, что от него хотели услышать. Произнося речь, он как бы воспламенялся от собственного голоса. Он рыдал, когда рассказывал о страданиях христиан в Святой земле; его голос наливался яростью, когда он призывал отомстить неверным.
Он рассказывал, как отправился в паломничество в Иерусалим и, вынеся в пути неимоверные лишения и жестокие притеснения со стороны сарацин, сумел добраться до Святой земли. И здесь, в храме Гроба Господня, после долгой покаянной молитвы, он узрел чудесное видение. Петру явился Спаситель в небесном сиянии и обратился к нему, слабому и хилому человеку: «Пётр, дорогой сын мой, у себя на родине ты должен рассказать о бедствии Святых мест и должен побудить сердца верующих очистить Иерусалим от жестоких притеснителей веры и спасти святых от рук язычников. Врата рая открыты для тех, кого я избрал и призвал».
После этого, рассказывал Пётр, я пошел сначала к патриарху иерусалимскому, который благодарил меня и тут же дал письмо к святейшему папе, а затем снарядил корабль. Так я прибыл в Рим, где его святейшество со смирением и радостью принял слово призвания.
– Что же в этих словах неправда? – спросил Фредегариус, перестав записывать.
– Что было правдой, а что неправдой, я могу только догадываться, – Робер развёл руками. – Мне лично не верится, что Пётр был у патриарха и у папы, но я верю в чудесное видение, посетившее его. Я уже говорил, что завидую тем людям, которых посещают видения, дающие ясную цель в жизни. У меня, к сожалению, видений никогда не было, и поэтому мне путь приходилось искать впотьмах. Но, святой отец, скажите мне, положа руку на сердце, можно ли точно определить, какое видение настоящее, а какое – всего лишь плод воспалённого воображения? Являлся ли Спаситель к Петру? Да, наверно, являлся, однако было ли это видение только в голове Петра или произошло вне его головы – не сможет теперь сказать никто.
– Вы богохульствуете, мессир рыцарь, – произнес монах со своей обычной легкой укоризной.
– Ну, почему же? Я ведь не отрицаю, а наоборот, утверждаю, что видения бывают, – улыбнулся Робер. – У нас есть так много свидетельств об этом, что было бы глупо отрицать. Я выступаю единственно за то, чтобы отличать видения истинные от видений, порождённых игрой воображения. Первые отличаются от вторых, как явь отличается от сна, и я призываю не смешивать сон с явью, а не то мы и жить будем, как во сне. Мне кажется, что Пётр именно так жил. Я думаю, он был глубоко убеждён в истинности своих видений, и от того в нём была такая истовая вера в правильность своих поступков. Но дальнейшие события показывают, что Спаситель не вёл его предначертанной дорогой, – а может быть, под видом Спасителя к нему явился кто-то другой? Князь Тьмы любит принимать светлые образы и говорить льстивые речи, дабы искушать нас: недаром сказано в Писании о тех, кто принимает такие образы и увлекает нас на ложный путь: «По делам узнаете вы их».
– По вашему мнению, деяния Петра Пустынника вдохновлялись не Спасителем? – Фредегариус, в свою очередь, улыбнулся, ибо эта мысль была нелепа для него.
Робер привстал и пошевелил кочергой поленья в камине.
– Не знаю, не знаю… – задумчиво проговорил он после некоторого молчания. – Пётр обещал людям великие победы и великие богатства, – а к чему это привело?.. А мне не нравилось, что он возбуждал народ несбыточными мечтаниями. Я собственными глазами видел, как простой люд бросился к Петру после проповеди, как ему целовали руки и даже выдёргивали волоски из шерсти его осла – бедное животное почти облысело!..
Беднота тут же засобиралась в поход: крестьяне точили свое нехитрое оружие – вилы, топоры, косы – и прилаживали новые колёса к телегам. Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал всё, что имел, – не по стоимости, а по цене, назначенной покупателем; за одну овцу раньше давали больше, чем теперь за двенадцать овец. Сбыв всё за гроши, крестьяне и бедные горожане нашивали на грудь кресты, сажали на телеги жён и детей и отправлялись в путь по стезе Господней, указанный Петром.
Дальнейшее мне известно со слов свидетелей, чудом оставшихся в живых после этого несчастного похода. К весне армия Петра насчитывала бесчисленное множество народа, – говорили, что больше двухсот тысяч. Кроме крестьян и горожан, здесь были разбойники, бродяги, беглые преступники, попрошайки и прочий сброд. Если бы эти заблудшие овцы тянулись к Петру как к своему пастырю, который должен был вывести их из тьмы кромешной к Божьему свету, от греха к праведности, – о, это было бы прекрасно! Разве Спасителя нашего не окружали люди самого низкого пошиба, в чём его упрекали фарисеи, а он ответил им: «Врач не нужен здоровым, врач нужен больным». И действительно, придя к Спасителю, разбойники, воры, блудницы становились его учениками, праведниками и апостолами христианской веры. Они умирали для прежней, греховной жизни и возрождались для жизни новой, духовной.
Но не то происходило с воинством Петра Пустынника; сброд так и оставался сбродом, и больше, чем прежде, погрязал в грехах. Сбившись в толпу, ощутив свою силу и безнаказанность, они творили страшные бесчинства, грабили и убивали мирных жителей, так что слёзы невинных жертв сопровождали эту преступную армию, и кровавый след тянулся за ней. Больше всех досталось иудеям: им припомнили распятие Спасителя, отрицание нашей веры, а также разорение, которое они непрестанно приносили христианскому люду, обогащаясь, в то же время, сами.
– Разве это не так? – позволил себе заметить Фредегариус.
– Так, – согласился Роббер, – но я бы прибавил кое-что. Без Ветхого завета не было бы Нового, без иудеев не было бы Христа, а без распятия не было бы христианства. Что касается разорения, которые приносят иудеи христианам, то не одни иудеи занимаются этим: есть такие христиане, что хуже иудеев. Народ же иудейский отмечен Богом и наделен многими талантами: счастье, когда их употребляют во благо, горе – когда во зло. Бог пристрастен к этому народу, святой отец, Он его неслыханно милует, но и жестоко карает; неизвестно, что пересилит, в конце концов, в Господе – милость или гнев, ибо нет у иудеев лучших защитников перед Господом и худших врагов против Него, чем они сами…
Но мы остановились на злодействах войска Петра Пустынника. Ответьте же мне, как могло статься, что святой человек, которым вы считаете Петра, не имел никакого влияния на тех, кто шел с ним? Как могло случиться, что войско, движимое священной целью, грабило и убивало задолго до своего прихода на земли, которые были заняты неверными?
– По сведениям, дошедшим до нас, Пётр был не единственным вожаком бедняцкого войска, – сказал Фредегариус. – Войско разделилось на несколько частей, в нём главенствовали разные люди. Пётр не мог уследить за каждой заблудшей овцой.
– Пусть так, – кивнул Робер. – Будем полагать, что святость действует только выборочно и на близком расстоянии; в конце концов, даже Спаситель исцелял не всех больных и страждущих, а лишь тех, кто пришел к нему. Предположим, что отряды, руководимые лично Петром, не занимались грабежами и не несли с собой смерть, подобно всадникам Апокалипсиса, однако невозможно отрицать странные действия этого воинства, и, в результате, его нелепую, глупую кончину.
Выступившие в поход против сильнейшей сарацинской армии, – армии, в которую входили представители десятков яростных воинственных народов, – солдаты Петра были почти безоружными и не имели понятия, как надо сражаться, какие существуют способы ведения боя, как правильно осаждать крепость, – и о многом другом, без чего нельзя добиться победы. Да что там, воинское искусство, – они не позаботились о самых простых вещах: о припасах для долгого пути, да, собственно, и направления этого пути толком не знали! Предводителями одного из отрядов, как мне рассказывали, были гусь и коза, которые шли перед воинством и указывали ему путь к Иерусалиму. По мнению крестьян, эти животные были проникнуты божественным духом и лучше любого рыцаря или монаха могли указать верную дорогу к Святому Гробу.