– Неужто и десятка честных нет? – изумился хозяин, выпив вслед за королем.
– Пока я нашел только одного: он у меня главный министр. А остальные… Любого можно вешать без разбора – либо за воровство, либо за глупость… Так что не взыщи, кум, не могу тебя пока от поборов освободить. Не сердись и продолжай делать своё сукно. Оно у тебя отменное, и продаешь ты его недорого: будут сукно твое покупать, – будет у тебя курица к обеду.
– Да поможет мне Господь! – перекрестился суконщик.
– Однако мне пора в дорогу. Мои дворяне меня заждались, – сказал Генрих, вставая из-за стола.
– Куда же вы, ваше величество, на ночь глядя? Не осмелюсь предложить вам ночлег в моём доме, но председатель Городского Совета с радостью примет вас у себя, – засуетился хозяин, подавая королю шляпу и плащ.
– Нет, любезный, надо ехать. Спасибо за еду. Возьми эту монету, пригодится! Да прикажи кому-нибудь посветить мне, а то впотьмах не найду выхода.
– Конечно, ваше величество! Один момент, ваше величество! Эй, племянница, принеси огня и посвети его величеству! Живо! – закричал суконщик, ударив кулаком по столу.
– Какой ты сделался официальный, кум, прямо церемониймейстер! – усмехнулся король.
Прикрывая рукой свечку от сквозняка, в комнату вошла юная девушка. Генрих, уже направившийся к двери, остановился. Девушка была поразительно красива: на свежие щёчки падали из-под чепчика густые локоны чёрных волос; тёмное платье с белым передником изящно облегало грациозную фигуру; большие карие глаза красавицы смотрели весело и живо. Генрих улыбнулся:
– Твоя племянница – просто чудо, кум!
– Сирота, – пояснил суконщик. – С детства живёт у нас. По летам её пора замуж выдавать, но кому нужна невеста без приданого?
Тем временем девушка бросила быстрый взгляд на короля. Несмотря на немолодые годы, он был крепок и строен; взгляд его был не вялым и недовольным, как у старика, а живым и энергичным, полным желаний, – если бы не седина в волосах, короля можно было бы принять за юношу. А ведь он столько перенёс в своей жизни!.. И девушка тоже улыбнулась Генриху, отчего стала ещё привлекательнее.
– А знаешь, кум, – сказал он, – ты, пожалуй, прав, не надо мне ехать в ночь. К тому же, я что-то не наелся. Вели принести всё лучшее, что у тебя припрятано в погребе – я заплачу вдвойне. Попируем, как следует, а потом я заночую у кого-нибудь из ваших городских богатеев.
– О, ваше величество, вы оказываете мне такую честь! – низко склонился хозяин.
– Брось кланяться и причитать, кум, что это на тебя нашло? Мне гораздо веселее видеть, как ты осушаешь стакан за стаканом, чем твои упражнения в учтивости, – хлопнул его по лечу Генрих.
Ужин продолжился и вскоре суконщик совсем разомлел. Он засыпал, вздрагивал, просыпался и бормотал что-то бессвязное. Генрих же только немного раскраснелся. Он рассказывал племяннице хозяина всякие уморительные истории, которые заставляли её хохотать до слез. Как бы невзначай он брал девушку за руку или обнимал за талию; она отстранялась, но не уходила и всё чаще смотрела на короля с волнением и ожиданием. Генрих очень хорошо знал эти признаки разгорающейся страсти: предчувствие её было таким же прекрасным, как сама любовь. Как восхитительны были все эти мимолётные взгляды, лёгкие прикосновения, ничего не значащие слова! Всё это было счастьем, но ещё большее счастье ждало его впереди…
Наступила ночь. Суконщик спал, уронив голову на стол. Генрих встал, обнял девушку и поцеловал её.
– Ах, ваше величество, – пролепетала она.
– Ты прекрасна, как майское утро; твой нежный голосок веселит мне сердце, как пение соловья на рассвете… Разве я виноват, что моя кровь кипит от любви к тебе, а сердце стучит так сильно, что больно дышать, – шептал Генрих.
Девушка томно вздохнула, глаза её закрылись, она обвила рукой шею короля и тоже поцеловала его.
– Я приду к тебе сегодня, моя любимая, – продолжал шептать Генрих. – Где твоя комната?
– На втором этаже, под крышей… Но мой дядя, но моя тётка? Они могут нас услышать, их комната прямо под моей.
– Твоя тетка давно уже спит, – вон какой славный храп раздаётся в доме, – и твой дядя точно не проснётся до утра. Иди к себе, моя прелесть, скоро я приду, – Генрих поцеловал ручку юной красавицы.
Когда девушка поднялась наверх, он подошел к суконщику и тряхнул его за плечо.
– Эй, кум, вставай, иди спать к своей жёнушке!
– Ваше величество, такое внимание, ваше величество, – заплакал суконщик.
– Ну, полно, любезный! Я помогу тебе дойти до спальни, обопрись на меня, – благо никто не видит, как ты попираешь королевское достоинство.
Уложив суконщика в постель, Генрих вышел на улицу и тихонько свистнул. Как из-под земли перед ним появился начальник его стражи.
– Вот что, дружок, я остаюсь ночевать в доме этих добрых людей. Придётся твоим ребятам поскучать здесь до рассвета. Обещаю всем хорошую выпивку за мой счет.
– Благодарю вас, сир! Мы готовы исполнить любое ваше приказание! – вытянулся начальник стражи.
– Тише, дружок, а то разбудишь соседей.
Вернувшись в дом, Генрих осторожно поднялся в комнату на втором этаже и тщательно запер за собой дверь. Девушка сидела на кровати, прикрывшись одеялом; он покрыл поцелуями её лицо.
– О, ваше величество! – прошептала она…
Лишь на рассвете Генрих расстался со своей юной возлюбленной.
– Увы, мне пора, любовь моя! Государственные дела не терпят отлагательства, – сказал он, поцеловав её на прощание. – Я никогда не забуду тебя и эту ночь любви, которую ты мне подарила.
– И я никогда не забуду вас, государь, – ответила она, и на её глазах блеснули слёзы.
Не оборачиваясь, Генрих вышел из комнаты, ибо знал, что если обернётся, то не в силах будет уйти…
В переулке его ждали полусонные дворяне из охраны. Они подали королю лошадь; усевшись на неё, он дал знак следовать за ним. Отряд вернулся к дому суконщика; не слезая с коня, Генрих громко постучал в дверь и закричал:
– Эй, хозяин, проснись!
В соседних домах тут же открылись ставни и в окнах появились любопытные лица соседей. Суконщик, перепуганный внезапным пробуждением, с трудом открыл незапертую дверь.
– Держи, хозяин! – король бросил ему мешочек с золотыми монетами. – Это тебе в благодарность за угощение и дельные советы по управлению государством, которые ты мне дал… И пусть половина этих денег пойдёт на приданое твоей племяннице, которая достойна называться лучшей невестой города! – во всеуслышание произнёс он.
– Ваше… ваше величество, – бормотал потрясённый суконщик.
Стараясь не глядеть на окошко под крышей дома, Генрих развернул коня и пустился вскачь по пустой улице.
– Да здравствует король! – завопили горожане, свесившись из окон.
– Вот настоящий король, – продолжал бормотать растроганный суконщик. – Он всегда готов выслушать простых людей и щедро оплачивает их советы. Какое великое государство мы с ним построим!
Королевское величие
Каждый день в Лувре начинался с одной и той же церемонии. Как только король просыпался, на середину приёмного зала выходил важный, облачённый в расшитую золотом одежду мажордом. Он ударял тяжёлой тростью в пол и кричал:
– Король пробудился!
Придворные, собравшиеся к утреннему выходу короля, переставали шептаться и замирали. Дождавшись полной тишины, мажордом снова ударял тростью в пол и выкрикивал:
– Первый держатель королевского горшка!
Двери в дальнем конце зала открывались, из них выходил знатный дворянин, который торжественно нёс роскошный сосуд, предназначенный для удовлетворения естественных потребностей его величества. Под завистливыми взглядами собравшихся первый держатель горшка шёл к мажордому, а тот опять стучал тростью и кричал:
– Второй держатель королевского горшка!
Второй держатель подходил к первому держателю, склонялся перед священным сосудом, брал его и доносил до дверей в королевскую опочивальню.
Мажордом кричал:
– Третий держатель королевского горшка!
Дворянин, занимающий эту должность, происходил из знатнейшего рода королевства и был надменен, как и подобает человеку столь высокого происхождения. Совершив какой-то сложный поклон, он вносил горшок в королевскую спальную и, побледнев от важности своей миссии, нёс его до кровати короля.
Генрих, уже давно ожидающий этого момента, дергал ногой от нетерпения. Третий держатель горшка ставил этот сосуд около кровати и с сознанием выполненного долга отходил в сторону, предоставляя королю возможность облегчиться.
– Ох! – говорил Генрих, справив нужду и утирая пот на лице. – Когда-нибудь я не дотерплю до конца церемонии. А ведь в былые времена я мог запросто облегчиться у любого куста и никто не кричал об этом на всю округу.
– Величие обязывает, сир, – почтительно заметил Рони, который теперь назывался герцогом де Сюлли.
– Я бы сказал, оно угнетает! – ответил Генрих, в то время как лекари внимательно осматривали содержимое горшка, чтобы убедиться, что оно соответствуют норме.
Началась вторая утренняя церемония – одевание короля. Она продолжалась более часа: предметы королевского туалета медленно передавались из рук в руки.
Генрих, чувствуя голодные колики в желудке, ворчал:
– Бог мой! Эти церемонии уморят меня!
– Сир, вы – великий король! – говорил ему Рони. – Это признано всеми…
– Вот только росту мне это не прибавило ни на йоту!
– Ваши дела навечно вписаны в скрижали мировой истории…
– Ради Бога, не давайте читать эти записи детям и молодым девицам!
– Ваши подданные готовы носить вас на руках…
– Так я им и дался! А если они меня уронят?
– Сир! – с глубоким волнением произнёс Рони. – Ваше величие – это величие всего государства. Прошу вас, сир, будьте серьёзнее!
Генрих посмотрел на него и подумал: «А старость ему к лицу. В сущности, он уже в юности был стариком и теперь принял свой истинный вид».