Генриха забавляла эта интермедия, и он усилил натиск на девицу, что не осталось незамеченным народом. Люди вытягивали головы, стараясь через ряды танцующих разглядеть происходящее за королевским столом.
Рони, сидевший справа от короля, с большим неудовольствием наблюдал за его ухаживаниями. Генрих вначале делал вид, что не замечает кислого выражения лица Рони, а потом сказал:
– Не думаете ли вы, что я на глазах у моих подданных потащу это милое дитя вон в ту рощицу, например, куда удалилось уже немало парочек? Не беспокойтесь, мой высокоморальный друг, я не оскверню своих седин сим низким поступком! И вообще, нам пора вернуться во дворец. Моя дорогая жёнушка заждалась, наверное, своего муженька, хотя и спим мы в разных спальнях.
Он поднялся и помахал рукой, требуя внимания. Музыканты прекратили игру, танцующие разошлись, все затихли, ожидая королевского слова.
– Друзья мои, я рад, что наш праздник удался! Но я должен покинуть вас – мое время мне не принадлежит. Я уезжаю, но прошу вас продолжать веселье. Да здравствует весна, любовь и вино! Слава беспечной молодости, почет мудрой старости! Да здравствует жизнь!
– Слава королю! – завопили горожане, бросая в воздух шляпы.
– Ну вот, я славлю жизнь, а они – короля, – вполголоса сказал Генрих. – Но разве жизнь не выше короля? Жизнь будет продолжаться и без него, а останется ли что-нибудь от короля после жизни? …
Наутро Генрих поинтересовался, чем закончился праздник.
– Обыкновенно, сир. Несколько человек покалечено в драках, сотни напились до бесчувствия, восемь человек умерло, – ответил Рони.
– Печально. Но боюсь, что мой народ не скоро сменит подобные удовольствия на более возвышенные… Мне хотелось бы встретиться с родственниками пострадавших и помочь им чем-нибудь.
– Сир, я умоляю вас не выезжать из дворца! Мои агенты обнаружили вчера подозрительных людей, пытавшихся подобраться к вам.
– Я уже говорил вам, что не собираюсь ограничивать свою свободу, и без того стесненную моим несносным величием.
– Сир!
– Перестаньте. Как сказал когда-то один старый солдат, – чему суждено быть, то и будет.
– Тогда я поеду с вами, сир.
– Сделайте одолжение. А по пути расскажете мне о последних приготовлениях к войне.
По случаю жаркой погоды Генрих отправился в открытой повозке. Весть о его выезде моментально распространилась по Парижу, и горожане вышли из своих домов, чтобы приветствовать короля. Их опухшие после вчерашнего праздника физиономии выглядели забавно, и Рони ожидал острот Генриха по этому поводу, но король был непривычно тих и задумчив.
– Что с вами, сир? Вам нездоровится? – спросил его Рони.
– У меня странное чувство – я будто лишился своего тела.
– Не вернуться ли нам во дворец?
– Вернуться? Посмотрите, сколько людей позади нас. Движение возможно только вперёд.
Повозка остановилась.
– Ага, вот и встали! Ну-ка, что там, впереди? – Генрих приподнялся, чтобы разглядеть причину задержки. В это время на подножку вскочил какой-то человек и, прежде чем Рони успел перехватить его руку, дважды ударил короля кинжалом в грудь.
– Вот и всё, – сказал Генрих, сглатывая кровь, заливавшую ему горло.
Затем снял шляпу и поклонился своему убийце:
– Поздравляю вас, сударь, вы вошли в историю.
– Сир, сир, сир! – восклицал бледный, как смерть, Рони, поддерживая обмякшее тело короля.
– Ничего… Ничего… – сказал Генрих и потерял сознание.
Он пришел в себя от острой боли, пронизывающей его грудь. Открыв глаза, он увидел, что лежит на кровати в своей спальне, а лекари обрабатывают его раны. Заметив, что король открыл глаза, один из них бодро произнес:
– Всё в порядке, ваше величество, сейчас заканчиваем!
Убийство Генриха IV 14 мая 1610 года. Художник Шарль-Густав Узе
– Да, заканчиваем, – кивнул Генрих. – Дайте мне стакан вина.
– О, это может повредить вам, государь!
– Что может повредить смерти? – усмехнулся Генрих.
Выпив вина, он почувствовал себя лучше и захотел увидеть жену и сына. Людовик, растерянный и потрясённый, едва сдерживал слезы, но Мария была невозмутима, как всегда.
– Теперь вы – государь. Постарайтесь найти себе хороших помощников, – сказал Генрих сыну, знаком поманил его к себе и поцеловал в лоб.
– А вы, дорогая жёнушка, сохраните королевство до совершеннолетия молодого короля, – обратился Генрих к жене.
Мария молча поджала губы.
– И ради Бога, постарайтесь не похудеть, худоба вам не к лицу, – прибавил тогда Генрих.
Потом к нему подходили придворные, что-то спрашивали, чего-то хотели, но он смотрел на них, не понимая, что им нужно; окружающий мир становился чужим для него. Скоро Генрих снова впал в беспамятство.
Очнулся он от громких рыданий, раздававшихся около его постели. С усилием подняв веки, он разглядел Рони, который стоял на коленях около кровати и плакал навзрыд, не стесняясь придворных, окруживших королевское ложе.
– Что вы, мой друг, не надо… Мы честно прожили жизнь. Спасибо вам за всё, – сказал Генрих.
– Сир, ваше величество, государь, – повторял Рони, захлебываясь слезами.
– Не надо. Мужайтесь…
– Сир, но как же война? Какие будут распоряжения? – спросил верный своему долгу Рони.
Генрих удивился этому вопросу:
– Распоряжения? Не знаю… Думайте сами, я больше не король, – еле слышно проговорил он.
Свет начал меркнуть в его глазах, и с последним дыханием умирающий Генрих прошептал слова, которых никто уже не услышал:
– Игра окончена… Занавес.