— Спасибо.
Да у нее вместо сердца — копилка! Такая, знаете, глиняная копилка в виде свинки. Бросишь туда копейку — зазвенит, вот и все движения души.
— Твою старую одежду я приказала Саре выбросить.
Я озираюсь по комнате. Книжки на месте, а где мои куклы?
— Где куклы?
— Какие куклы? — Старуха поднимает брови. — А, эти уродцы… Наверное, Сара выбросила.
— Куда?
— Вика, что случилось?
Тетя Роза пытается успокоить меня, но напрасно. Мои куклы — уродцы? И их выбросили, как мусор?
— Сара, куда ты подевала кукол нашей юной леди? — Старуха язвительно ухмыляется.
— Выбросила, как вы и приказали, миссис Левин. Мусорщики недавно уехали.
Горничная смотрит на меня насмешливо и презрительно, а я знаю: им обеим, и старухе и негритянке, доставило удовольствие причинить мне боль, а потому не будет им пощады. Я сделаю все, чтобы отравить им жизнь.
— Такой большой девочке куклы ни к чему, но если хочешь, поезжай завтра в магазин и купи себе новых, хоть десяток.
— Вика, пожалуйста…
Нет, тетушка, мое терпение лопнуло. Старуха сделала это специально, и мы обе это знаем. И она знает, что мы знаем.
— Она это специально сделала, — я прижимаюсь к тете Розе. — Ты же знаешь это?
— Да.
Ночь чужая и холодная, и мне неуютно. Мне везде здесь неуютно…
— Главное, чему вам нужно научиться, юная леди, так это улыбаться. — Старуха придирчиво разглядывает меня. — А так — все отлично. Думаю, в школе тебе понравится. И не надо никому рассказывать, откуда ты приехала.
— Я им скажу, если спросят, что прилетела с Марса.
— Поверь мне, так будет даже лучше.
Нет, я не буду играть по твоим правилам, старая дрянь! Я просто сделаю вид. А когда ты перестанешь шпионить за мной, берегись, я ударю в самое больное место. Но сначала выясню, где оно, твое больное место, я это умею, ведь тоже слежу за тобой, миссис Левин. И твоя служанка тоже получит свое, дай только время.
В школу меня отвез Питер. Молодой, темнокожий и гибкий, он кажется мне инопланетянином. Шофер молча ведет машину, я сижу на заднем сиденье, смотрю в окно и иногда ловлю на себе его взгляд в зеркале заднего вида. Но он молчит — и я молчу. Машина тормозит — большой светлый дом, толпа подростков… Черт подери, как это могло со мной случиться? Снова в школу, словно мне ее было мало.
— Приехали, мэм. После уроков я буду ждать вас здесь, на этом самом месте.
Я молча открываю дверь и выхожу из машины. Молчал всю дорогу, теперь я буду молчать.
— Удачи…
Хлопаю дверцей и ухожу. Плевать мне на твои пожелания, ты такой же, как Сара. Я вас всех одинаково ненавижу и достану со временем. Попомните вы Вику!
— Ты новенькая? Как тебя зовут? — подходит ко мне кудрявая блондинка с густо подведенными глазами. На ней такая же клетчатая юбка, как на мне, и кружевная белая блуза. Девчонка тонкая, длинноногая и похожа на куклу Барби.
— Меня зовут Хеттер Дан. А ты…
— Виктория Величко.
Я уже привыкла к так называемому американскому английскому.
— Прекрасно, Тори. Я видела тебя здесь на той неделе. Тебя привозила бабушка, да? Откуда ты приехала?
— С Марса.
Мне совершенно не хочется говорить с этой девчонкой, она раздражает меня, как раздражает школа и тот факт, что меня вынудили снова сесть за парту. Я не собираюсь заводить себе здесь подруг. На меня напало то упрямство, когда я все делаю наоборот, даже во вред себе, просто чтобы досадить окружающим.
— С Марса? О! А в каком это штате?
Сначала я думала, что она шутит. Я тогда еще не знала, что образование в здешних школах совсем не такое всестороннее, как в наших.
— В Техасе.
— О! Как интересно! Идем скорее, познакомлю тебя с другими.
— Думаю, не стоит, как-то само уладится.
Я иду в класс, тощая девочка семенит рядом и болтает без умолку, но я не слушаю. Мне хочется взять автомат и стрелять в толпу, которая катится по школьному коридору. Стрелять, пока не щелкнет пустой рожок.
— Какие у тебя предметы?
— Не знаю. Вот расписание…
— О! Химия? Ее ведет мистер Беннет. Тогда тебе наверх. Встретимся на следующем уроке, на английской литературе у мисс Хелм. Пока, Тори!
Так я из Вики стала Тори.
Наука в их американской школе была просто детским садом, а соученики — невоспитанными дикарями. После первого же урока я поняла, что мне тут будет скучно. В моей школе все предметы преподавали основательней и шире, а спрашивали более строго. Одна учительница химии Софья Яковлевна стоила всего учительского коллектива школы имени Рузвельта, в которую меня заставила ходить старая сука миссис Левин.
— …Какая-то она странная…
— Это ее личное дело, но я согласна, странная.
Одноклассники говорят обо мне. Я стою в кабинке туалета и слушаю, как мне перемывают кости.
— Ты заметила, она ни с кем не общается.
— А вчера едва не ударила Пегги, когда та у нее что-то спросила.
— А ты заметила, что…
Разговор утянулся за дверь, я вымыла руки и пошла следом.
— Мисс Величко, пожалуйста, зайдите ко мне, — зовет меня Диана Броуди, психолог. Толстая, в очках, улыбается, как крокодил.
Захожу.
— Я наблюдала за вами два месяца…
Неужели я здесь только два месяца? Мне кажется, что прошли годы.
— И считаю, вам нужна помощь. Не хотите об этом поговорить?
— О чем?
— Вы никак не адаптируетесь, потому что не прилагаете никаких усилий. Вам следует…
Никто не будет мне указывать, что мне следует, а чего не следует делать. А тем более — такая толстая уродина. Поэтому я абстрагируюсь от нее. Я это умею — не слышать, что мне говорят. Словно в голове у меня переключатель: щелк! — и все, я наедине с собой, а весь мир пусть выклевывает себе печень, пытаясь достучаться до меня. Я ни о чем не хочу говорить, тем более с Дианой Броуди. Я и сама в состоянии разобраться, каким макаром из имени Маргарет получается Пегги, с какого перепугу психолог лезет ко мне с вопросами и почему я кажусь всем странной. Только я не хочу ни с кем об этом говорить. И ни о чем вообще. Я ушла от всех и хлопнула дверью.
— Тори, ты понимаешь меня?
— Да.
— Тогда давай договоримся: ты будешь приходить ко мне каждый вторник после уроков.
— Зачем?
— Чтобы я могла помочь тебе адаптироваться.
— Это лишнее, у меня все в порядке.
Я беру сумку с книгами, иду к двери и слышу:
— Думаю, твоя бабушка будет недовольна…
— Миссис Левин не моя бабушка.
В машине я молчу. Это теперь у нас с Питером такая игра — молчать. Мы просто время от времени встречаемся взглядом в зеркале заднего вида, но все время молчим. И только утром, высадив меня у школы, он говорит мне «Удачи!», а я упрямо хлопаю дверцей машины.
Но сегодня что-то изменилось, Питер вдруг открывает рот.
— Миссис Левин сегодня очень сердита, мэм.
Я молчу. Миссис Левин всегда сердита, мне плевать на это.
— Сара сказала, что звонила какая-то Диана Броуди. Мэм, вы меня слышите? Сара сказала…
— И что с того?
— Думаю, дома вас ждут неприятности.
— Например, какие? Меня будут бить, посадят на хлеб и воду или запрут в подвале вместе со скелетами других бедных родственников?
— Что вы! — Питер даже притормозил, и машина остановилась. — Нет, как вы… А, понял, это такая шутка. Просто я решил, что вы должны знать.
— Почему?
— Потому что… мне кажется…
— Что?
Он наконец поворачивается ко мне. Наши глаза встречаются. Что-то я пропустила в своей картине мира. Например, Питера.
— Скажи мне, Питер.
— Мне кажется, вы здесь не слишком счастливы. Сара говорит, что…
— Мне безразлично, что говорит Сара. Почему тебяэто беспокоит?
— Я… я просто решил…
Его взгляд становится несчастным. Меня это забавляет.
— Сначала нам сказали, что приедут родственники из коммунистической России, а мы не любим коммунистов. Нет, мэм, совсем не любим. Мы знаем, что в России нет больше коммунистов, но не так просто исправить мысли. А потом приехали вы. Сара рассказывала, что вы не молитесь, не ходите в церковь, что вы… В общем, неважно. Но у меня есть глаза, вот я и смотрел. Возил вас и смотрел. В вас нет зла, а миссис Левин… не очень хорошо с вами поступает. Я так думаю, мэм.
— Вот как? Что ж, спасибо, Питер. И что мне теперь делать? Как ты думаешь?
— Я?! Я… не знаю, мэм. Я просто водитель и…
Все ясно. Он не ожидал, что я спрошу совета. Не думал, что мне интересно его мнение, потому что Питер — просто водитель.
Мы снова двигаемся в путь и снова молчим. Только бархатные глаза у темнокожего парня несчастные и сочувствующие, а мне отчего-то хочется плакать, потому что среди картонных человечков с фальшивыми улыбками вдруг проглянуло живое лицо.
— Я думаю, вам не надо спорить с хозяйкой, мэм.
— Что?
Надо же, а ведь я даже не допускала, что Питер всю дорогу думал, как мне помочь. Что ж, интересно послушать.
— Я о вашем вопросе. Хозяйка не злая, но не любит, когда ей возражают.
— И терпеть меня не может.
— Наверное. Я не знаю почему, но похоже на то. Сара говорит, что…
— Что меня все терпеть не могут.
— Да. Но я не согласен. Просто должно пройти какое-то время. У людей есть глаза, каждый составит свое мнение — вот как я. Но старая хозяйка, она… Думаю, вам не надо спорить с ней.
Я и не спорю. Просто упрямо молчу и смотрю на старуху, не отводя взгляд. Я не слышу, что она говорит, не хочу ее слышать. Тетя Роза, бледная и растерянная, и ее мне жаль, но именно она втравила нас в это.
— Тетушка, может…
— Молчи, Роза! Ты не понимаешь. Тори не сможет стать здесь своей, если будет так себя вести. Диана говорит, что она ни с кем не хочет общаться, что она агрессивная и высокомерная. И не принимает помощь. Так скажи мне, на что я трачу свои деньги? Упрямая девчонка, ты думаешь, кто-то другой станет платить за твое образование? А без образования из тебя выйдет официантка! Роза, ты должна втолковать это ей.