— Конечно, тетя.
— Ладно. Ступай к себе, Тори.
Я иду к себе и на ступеньках натыкаюсь на Сару. На лице горничной написано такое злорадство, что мне едва хватает сил сдержаться и не столкнуть ее с лестницы.
— Вика, можно к тебе?
Вид у тети Розы несчастный и виноватый. Мне жаль ее, ужасно жаль, но я не знаю, как нам теперь из всего этого выбраться.
— Вика, наверное, нам надо уехать отсюда.
Я лишь потрясенно пялюсь на нее. А тетя Роза:
— Я думала, тут тебе будет лучше: Софья Михайловна богата, к тому же совсем одна, ты ни в чем не будешь нуждаться. Но если так стоит вопрос, то нам ничего не надо. Я устроюсь на работу, ты доучишься — в общем, как-нибудь выживем.
— Хорошо. Мне собираться?
— Сегодня еще нет. Я сниму квартиру, устроюсь на работу, переведу тебя в другую школу — эта слишком дорогая.
— Ладно.
— Сегодня у тети будут гости, приедут родственники, так что…
— Я не хочу никого видеть. Давай останемся здесь, вдвоем. Почитаем, поиграем в лото, как когда-то.
— Вика…
— Тогда надо поскорее убираться отсюда. Послушай, нам никто не смеет указывать, что и как делать. Мне надоело. И ты здесь несчастна, я вижу. Поэтому говорю: оно того не стоит, уедем.
— Вика, дорогое мое дитя…
— Я уже не дитя, хотя меня и вырядили в кретинскую клетчатую юбку. Но я не позволю старой суке делать тебя несчастной!
Мне очень нравится, когда тетя Роза обнимает меня. Она теплая и уютная, от нее пахнет знакомыми духами, и я всегда с ней счастлива. Никому не позволю мне все испортить!
— Это моя племянница Роза и ее дочь Виктория.
Если кто-нибудь из них меня еще не рассмотрел, то вот подходящий случай. Плевать, это в последний раз.
— Тетя Левин, ваша внучка просто красавица, — говорит тетка, которая в первый вечер возмущалась мной.
Я давно заметила, что все тут думают одно, а говорят другое. И еще эти их улыбки…
На мне голубое шелковое платье, вышитое цветами, и такие же туфельки, но меня это совсем не радует. Меня здесь вообще ничего не радует. Разве что сделать Саре подножку, чтоб та упала со страшным грохотом и звоном, а самой нырнуть за спину дамы в жутком зеленом туалете и юркнуть на балкон…
Разбитая посуда летит во все стороны, а я радуюсь до упаду.
— Плохая девочка!
Голос из темноты прозвучал неожиданно. Там стоит парень, высокий и крепкий, с черными длинными кудрями, падающими на плечи, обтянутые смокингом.
— Ты отлично умеешь делать подножки. Может, скажешь, зачем ты это сделала?
— Не понимаю, о чем ты толкуешь. Отвали.
— Дерзкая маленькая коммунистка! — Он тихо смеется, и его белые зубы ярко блестят на смуглом лице. — А ведь никто и не заметил твоего хулиганства! Кроме меня. Чем тебе так досадила Сара?
— Она выбросила моих кукол.
И не только этим. И я отомщу ей. Всем им. Только чего парень так хохочет?
— Выбросила кукол? Ой, я сейчас умру! Прости, дорогая… Думаю, нам пора познакомиться. Меня зовут Гарольд, я твой кузен в третьем колене — или что-то в таком роде. А ты — новое приобретение нашей добропорядочной семейки, приемная дочь Розы.
— И что?
— Ничего. Хочешь, уйдем отсюда?
— Куда?
— Туда, где веселее.
Он берет меня за руку и заходит в освещенную комнату.
— Тетя Левин, я ненадолго заберу нашу девочку.
— Гарольд, нет.
Лицо старухи становится холодным и непримиримым, вот только смотрит миссис Левин на сей раз не на меня.
— Девочке завтра на занятия. К тому же она наказана. Виктория, немедленно иди к себе. А ты — со мной в кабинет, Гарольд.
Мы втроем поднимаемся наверх, моя рука до сих пор в руке Гарольда. Черт, могло быть интересно, а старуха все испортила. Поэтому постою-ка я вот здесь и немного послушаю, о чем они там толкуют.
— Нам стоило больших усилий и еще больших денег, чтобы Роза смогла приехать.
— Но девочка…
— Роза считает ее своей дочерью, и это ее право. Она странная девочка, и, конечно же, не еврейка, неважно, что покойный Давид записан ее отцом. Но все как-то уладится со временем, когда она научится сдерживать свой бешеный характер.
— Тетя Левин, я же только…
— Гарольд, если я узнаю, что ты прикоснулся к этой девочке, я тебя уничтожу. А теперь поговорим о делах. Я проверила счета от Мотли. Вот, посмотри, что я нашла…
— Не может быть!
— Может. Натан припрятал часть товара, а выручку забрал себе.
— От тебя ничто не укроется, да?
— И Натан должен был это понимать. Но ты знаешь, что должен сделать. А насчет девочки…
— Тетя Левин, я просто хотел…
— Гарольд, Тори еще девственница, и она теперь часть нашей семьи, хотим мы того или нет, но так уж сложилось. Я тебе сказала, и ты меня слышал, и второго такого разговора не будет.
— Я думал, ты ее ненавидишь.
— Она — просто упрямая и дерзкая девчонка, но у нее есть на то причины, Гарольд. Именно из таких упрямых и получаются настоящие люди, ты знаешь. И Тори стоит усилий — ее успехи в учебе поражают. Роза — моя племянница, дочь моей единственной сестры Лили. У нас с Хаимом не было детей, и я хотела, чтобы Роза приехала. Но она очень любит это маленькое чудовище и нипочем не соглашалась оставить ее. И я вижу, что девочка тоже очень любит Розу. Если бы не это, то… Вот потому я терплю ее проделки типа сегодняшней. А ты имей в виду.
— Не надо волноваться, я понял!
— Надеюсь, так и есть. А вопрос с Натаном решишь в течение суток. Время пошло, Гарольд! Кстати, чем Тори так понравилась тебе?
— Тем, что не притворяется кем-то другим.
— Как и ты. Опасная привычка.
— Это такой стиль, тетя. Ладно, меня ждут дела. Я попрощаюсь с ней, о’кей?
— Ты неисправим, Гарольд!
Я проскользнула в свою комнату. Неужели он зайдет ко мне? Зашел!
— Плохая девочка! Ты подслушивала, а это нехорошо.
— Почему?
— Потому что… Действительно, а почему?
Его теплые руки обвивают мою талию, и мне как-то… приятно, что ли? Не знаю.
— Я привезу тебе новых кукол.
— Не надо новых, мне были нужны те.
Его губы касаются моих. Даже интересно — он тоже любит мятную жвачку.
— Ты маленькая дикарка. Я найду твоих старых кукол, хочешь?
— Как ты их найдешь? Уходи, ты мне надоел.
— А вот посмотришь! Найду и вернусь.
— Вот когда найдешь, тогда и возвращайся.
Гарольд осторожно целует меня и выходит — тихо, как большой кот. Он и похож на большого хищного кота — своими обманчиво мягкими манерами, движениями, в которых видна скрытая сила, неслышной походкой и непроницаемым выражением глаз.
И я поняла, что мы с тетей Розой попали туда, куда не ожидали. Эти люди просто так не отпустят нас, никогда не отпустят.
* * *
— Глупости, Роза! — Старуха выпрямилась в кресле. — Куда вы пойдете? Согласна, я бываю иногда резкой, но ведь хочу вам обеим только добра.
— Я очень благодарна за все, но…
— Ладно, делай как знаешь. Я вас не удерживаю, у нас свободная страна.
Тетя Роза тогда не знала: нас не отпустили насовсем — нам позволили немного прогуляться. Наверное, и до сих пор так, но мне уже давно нет до этого никакого дела.
8
Дом показался сквозь заросли внезапно. Такое уж мое счастье — вместо инкских святилищ и храмов узреть среди джунглей мавзолей в испанском стиле.
— Ну, и что это такое?
— Дом. — Луис садится на камень. — Индейцы говорили, что здесь Педро держит тех, кто был в самолете.
Эд вскинулся, как боевая лошадь, застоявшаяся в конюшне. Я уже знаю, что он хочет сказать, а потому скажу первая:
— Мы туда не пойдем.
Но сама-то знаю: пойдем. Бросить здесь пусть и не очень приятных мне людей во второй раз как-то… нехорошо. Собственно, несколько дней назад мне бы подобное и в голову не пришло, но что-то изменилось. Наверное, благородные движения души заразны, как лихорадка, вот я от Эда и заразилась. Упрямо тем не менее произношу:
— Это было бы сумасшествием.
Но мои слова ничего не меняют. Вот непруха! Даже если допустить, что нам удастся вытащить оттуда моих бывших попутчиков, перспектива пробираться сквозь джунгли в обществе четы Брекстонов и мадам Хиксли с сыночком меня не вдохновляет. Но скорее всего нас при попытке их освободить просто поймают и убьют. Так что идти в этот дом нельзя, это попахивает самоубийством.
— Как хотите, но я туда не пойду. Явная же глупость! Луис, послушай меня. Дом наверняка охраняется. Да и где гарантия, что янки там? А даже если там, что нам до них? Эти четверо — крайне неприятные субъекты.
— Ты во всем права, Тори. — Луис встает и берет свой рюкзак. — Но проблема в том, что мы должны пойти туда. Неужели ты не понимаешь?
Я понимаю, оттого и злюсь. Кстати, пора рассказать парням об отравленных пилотах и убитой стюардессе…
— Вероятно, кто-нибудь из них и имеет какое-то отношение к крушению, но ведь нет смысла устраивать падение самолета, в котором находишься ты сам. Думаю, никто из них этого не делал, а стюардесса упала и ударилась, ты просто не заметила. Мы будем осторожны. — Эд заглядывает мне в глаза. — Мы уже один раз бросили их, мы не можем…
— Можем, еще как можем! Вы что, оба белены объелись? Чего нам туда лезть? В доме полно охраны, камер слежения, нас заметят. Мы не знаем ни расположения комнат, ни того, где держат пленников, да и там ли они, тоже точно не знаем. И вы предлагаете мне идти на риск ради людей, ни один из которых не сделал бы того же для меня? Если хотите, ступайте, но оставьте мене свои рюкзаки — они вам больше не понадобятся.
Эд и Луис молча смотрят на меня. Нет, парни, я в такие игры не играю. Поэтому сажусь на камень и делаю вид, что мне все равно. Ну правда же, нельзя идти туда! Это будет ошибкой, исправить которую мы не сможем!
— Что ж, ты права. — Луис бросает мне под ноги свой рюкзак. — Пошли, Эд. Подожди нас здесь, Тори, только не ешь все консервы сразу, а то живот заболит.
— Ты о собственном животе думай, идиот. Вы больные на голову оба!