– А каких они любят, по-твоему? Дураков беспокойных?
– Да это я так, небольшое отступление от темы сделала…
– Да ради бога, только всех под одну гребенку не надо стричь! Вот хотя бы Лёлька твоя… Она ж Олега полюбила, умного да спокойного, а не какого-нибудь там рокера! Ты помнишь, как она сильно его любила?
– Да помню, как не помнить… Хотя я и относилась к этому легкомысленно, мне казалось, что она еще ребенок совсем… Какая такая любовь…
– А ты не знаешь, что между ними произошло тогда, почему поссорились так, что Лёлька видеть его не захотела и даже скрыла от него все?
– Не знаю, Маш. Наверное, я плохая мать, если не знаю. Я как-то вообще боюсь к Лёльке в душу лезть, понимаешь? Стараюсь уважать ее внутреннее пространство. Захочет, сама расскажет, разве не так?
– Ты хорошая мать, Катя. Даже слишком хорошая. А еще ты хорошая бабушка, можно сказать, самоотверженная.
– То есть ты хочешь сказать… Что я сама себя отвергла, да?
– Ага. Отвергла. И в Темочке проросла. Вот я теперь за тебя и боюсь… А ты сама за себя не боишься, Кать?
– Ты о чем это, Маш? Не понимаю…
– Да о том… Вдруг у Лёльки с этим Олегом и впрямь все наладится, а? Они захотят быть вместе, и Темочку у тебя заберут, и увезут его в Новосибирск… Ты об этом подумала вообще?
Катя хотела ответить, да не смогла. Так сильно испугалась, будто сестра сообщила сейчас ей что-то ужасное. Даже какое-то возмущение проскочило по краю сознания – как можно вообще предположить такой поворот событий? Да это же невозможно, это абсурд какой-то! Взять и отнять у нее Темочку! Нет, нет, этого просто не может произойти…
А Маша тем временем настойчиво спрашивала:
– Ну, чего ты молчишь, Кать? Разве я неправильно говорю? Согласись, что ребенок в любом случае должен проживать с отцом и матерью, а не с бабушкой и дедушкой… И Олег наверняка на этом будет настаивать, да и Лёлька тоже…
– Замолчи, Маш, – наконец смогла выдавить из себя Катя дрожащим голосом, – замолчи, слышишь? Думай, что говоришь… Как это я Темочку отдам, ты что? Я же… Я не смогу без него, он мой… Я же с первых его дней… Да я будто сама его родила, ты что… Получается, будто я своего ребенка должна отдать, что ли?
– Кать, успокойся! У тебя такое лицо, будто сейчас в обморок упадешь! Успокойся, никто пока твоего Темочку у тебя не отнимает, слышишь? Давай я тебе воды попить дам…
Маша метнулась испуганно, поднесла к губам Кати стакан с водой, заставила сделать несколько глотков. Потом слегка встряхнула за плечи, спросила тихо:
– Ну? Чего ты так испугалась вдруг? Я даже не ожидала такой реакции…
Катя вздохнула судорожно, схватилась рукой за грудь, улыбнулась жалко:
– Да я и сама от себя не ожидала, Маш… А вдруг… Вдруг они и впрямь заберут у меня Тему, а?
– Ну ладно, ладно, с ума-то не сходи, ей-богу… Так говоришь, будто его незнамо куда заберут! Они ж ему не чужие, они ж ему родные мать да отец! И вообще неизвестно еще ничего… Может, они не помирятся, может, отвыкли друг от друга, вон сколько времени-то прошло! Да может и вообще этот Олег передумал сюда приезжать… А мы с тобой делим шкуру неубитого медведя, ты в обморок от страха падаешь! Давай приходи в себя, не пугайся заранее. С тобой твой Темочка, никуда не делся, в кроватке вон спит… Сейчас проснется, гулять с ним пойдете… И мне пора идти, сегодня девчонок еще в танцевальную студию вести надо…
Ласково журчащий голос Маши привел ее в чувство, даже сумела улыбнуться довольно бодренько. Проводила сестру, помыла посуду, стараясь не думать, не допускать в себя больше опасных предположений.
Потом долго стояла у детской кроватки, склонившись над спящим Темочкой. Вот он вздрогнул слегка, потянулся, просыпаясь, открыл глазки… И улыбнулся, увидев ее склоненное над ним лицо.
А у нее душа зашлась то ли радостью, то ли страхом. И чтобы не допустить слезу на глаза, улыбнулась ему в ответ безмятежно, взяла на руки, прижала к себе разнеженное сном тельце – мое, мое… Никому не отдам, мое…
Потом, когда отправились гулять в парк, даже смешно над собой стало – чего это ее вдруг понесло? Даже не думала, что в ней столько сидит этого… И не знаешь, как назвать… Этого собственничества, что ли? Или ревности материнской? Когда она в ней успела взрасти, интересно? Хотя, наверное, это так и должно быть, по сути, ведь она Темочку растила. Сама так решила, никто не неволил. И никакое это не собственничество, и даже не ревность, а просто любовь. А любовь не спрашивает, можешь ты ею поступиться или нет. То есть взять и отдать, хоть и в родные руки. Свои-то руки этого не желают, вот в чем дело! Привязались руки-то, не оторвать!
Хорошо, что Митя позвонил, отвлек ее от всех этих мыслей. Проговорил в трубку весело:
– Ты где, Катюха? Дома?
– Нет, мы с Темочкой не дома, мы гуляем еще… А что случилось, Мить?
– Да ничего не случилось, просто я соскучился! После работы приеду!
– А что, вечером не будешь работать?
– Да почему? Буду, конечно. Михалычу уже обещал… Просто решил домой на часок заскочить, жену повидать, имею право!
– Ой, тогда мы сейчас домой пойдем, надо же тебе что-то на ужин приготовить… Хочешь, я пирог с рыбой испеку? Как ты любишь?
– Хочу, конечно. Когда это я от твоих пирогов отказывался?
– Тогда будет тебе пирог, Митенька. Сейчас мы с Темочкой по пути домой в супермаркет заскочим, теста купим и рыбу…
– И лук не забудь! И побольше! Чтобы рыба вся в луке была!
– Да помню я, помню твои пристрастия, не переживай! В котором часу тебя домой поджидать?
– К шести примерно. Успеешь?
– А то… Конечно, успею! Расстараюсь для любимого мужа!
– Ой, бальзам на сердце… Почаще так говори, поняла?
– Поняла, Митенька…
– Тогда до вечера?
– Да, Митенька, до вечера!
Хорошо, что он такое дело ей организовал – пирог печь. Отвлек от плохих мыслей. И хорошо, что приедет на ужин. Можно будет поделиться своими страхами, пусть Митенька их развеет…
Он и попытался развеять, как мог. Уплетал верхнюю корочку, пропитанную рыбно-луковой юшкой, глядел на нее со смехом в глазах, говорил напористо:
– Ну ты и накрутила себя, мать, честное слово! Вот уж не знал, что ты такая чувствительная! Да куда наш Темка от нас денется, сама подумай?
– Как это куда, Мить, как это куда?
– Ну, закудахтала… Успокойся, слышь? Нет никакой причины так нервничать!
– А если этот Олег Лёльку захочет в Новосибирск увезти? А если Лёльку, то и Темочку вместе с ней? Он же отец ему как-никак… Мы что, Темочку так вот просто отпустим, что ли?
– Ну так сама ж говоришь – он отец…
– Митя, ты что, не понимаешь меня совсем? Как я отдам его, как? Ведь я же с Темочкой с первого его дня… Как на руки взяла, так и не выпускала практически… Да что я тебе рассказываю, ты и сам все прекрасно знаешь! Я душой в него вросла, корни пустила… То есть это он в моей душе корни пустил… Не смогу я его отдать, не смогу! Хоть убей меня, не отдам!
– Кать… Ну хватит уже, ради бога. Хватит уже себя накручивать, иначе остановиться не сможешь. Нет, я понимаю тебя, конечно, но…
– Нет, ты не понимаешь, не понимаешь! Потому что ты не настолько к Темочке привязался, как я… Тебя же все время дома не было! Я ж одна с Темочкой практически! Изо дня в день! Изо дня в день!
– Так я же вынужденно отсутствовал, что ты говоришь-то! Я ж деньги на жизнь зарабатывал!
– Ага… Знаю я, как ты зарабатывал…
– Кать, ну ты опять? Ну что ты, ей-богу… Я ж у тебя всю ночь прощения просил… Если надо, еще могу просить, хоть каждую ночь… Хоть до конца жизни прощения буду просить, хочешь?
– Перестань юродствовать! Я серьезно с тобой разговариваю, а ты!
– Так и я серьезно…
В который уже раз Митя выудил из кармана поющий вызовом телефон, глянул на дисплей и сбросил звонок. Но через минуту телефон запел снова, и, тихо чертыхнувшись, Митя встал из-за стола, ушел с телефоном на балкон. И даже дверь за собой закрыл плотно.
По его торопливости, по виноватой испуганной спине Катя вдруг поняла, кто это ему все время названивает… И не удержалась, тоже тихо подошла к балконной двери, осторожно потянула ее на себя… Хорошо, что Митя спиной к ней стоял, смотрел вниз, во двор, и она прекрасно слышала, как он сердито говорит в трубку:
– …Хватит мне названивать, слышишь? Я же тебе все уже объяснил! Я женатый человек, я, между прочим, дед уже! Да, мне можно вот так, да… Нет, это не жестоко с моей стороны, потому что я ничего тебе не обещал, если помнишь… Да, хорошо было, но все кончилось, извини. Береги себя и будь счастлива. И не надо меня пугать, ради бога, не надо! Да как, как я с тобой разговариваю?! Если ты ни черта не слышишь и не понимаешь, как мне еще с тобой разговаривать? Все, хватит уже! Я больше не буду отвечать на твои звонки, все…
Митя отвел от уха тельце телефона, собираясь оборвать разговор, и Катя испуганно шарахнулась за портьеру. Хотела было ретироваться тихонько обратно на кухню, но вдруг услышала, как Митя снова заговорил резко:
– Что?! Что ты сейчас сказала? Что значит – в покое не оставишь? Ах, ты даже адрес мой где-то узнала… Вот только посмей, слышишь? Только посмей… И все, не звони мне больше, поняла? Не вынуждай меня быть хамом, потому что мое терпение тоже не беспредельно! Все, отбой…
А теперь уже точно надо сбегать. Иначе Митя ее увидит…
Нет, ничего страшного в этом нет, пусть увидит, конечно! Да только – зачем? И без того уже ясно, как трудно ему приходится из проблемы выпутываться. Но ведь сам ее создал, никто не заставлял! И вообще… Как ты иначе хотел, милый? Молодые женщины такие нынче пошли, себя в обиду за здорово живешь не дадут! Глаза выцарапают, отомстят любыми способами!
И правильно, что ж… Как говорил герой Папанова из старого фильма – «тебя посодют, а ты не воруй!»
Митя на кухню вернулся злой, даже пирог доедать не стал. Сидел за столом тихо, вздыхал тяжело. Несколько раз поднимал на нее глаза, будто хотел что-то сказать…