2
Бентон решил, что Робин Бойтон вряд ли встает рано утром, так что они с К.-Д. Уорреном отправились в Розовый коттедж уже после десяти. У этого коттеджа, так же как и у соседнего, который занимали Уэстхоллы, были сложенные из камня стены и крытая сланцевой черепицей крыша. Слева находился гараж с открытой стоянкой для одной машины, а перед домом – небольшой сад, засаженный в основном низкими кустами и разделенный узкой полосой дорожки из плоских камней неправильной формы. Крыльцо было увито густыми, переплетающимися ветвями, на которых несколько тугих коричневатых бутонов и один нежно-розовый, полностью распустившийся цветок объясняли название коттеджа. К.-Д. Уоррен нажал ярко начищенный звонок справа от двери, но прошло не меньше минуты, пока Бентон расслышал шаги, а затем скрежет отодвигаемого засова и щелчок поднятой щеколды. Дверь широко распахнулась, и Робин Бойтон встал перед ними недвижимо и, казалось, специально преграждая им вход. Какой-то миг длилось странное молчание, потом он сказал:
– Вам лучше зайти в дом. Я на кухне.
Они вошли в небольшую квадратную прихожую, в которой не было никакой мебели, кроме дубовой скамьи у не покрытой ковром деревянной лестницы. В распахнутую дверь слева можно было видеть мягкие кресла, диван, полированный круглый стол, а целый ряд картин на дальней стене – вроде бы акварелей – говорил о том, что эта комната служит гостиной. Полицейские прошли вслед за Бойтоном в открытую дверь справа. Эта комната тянулась во всю длину дома и была полна света. В том ее конце, что выходил в сад, была кухня с двойной раковиной, зеленой газовой плитой «Ага», с центральной рабочей стойкой, и столовая с прямоугольным дубовым столом и шестью стульями. У стены против двери они увидели большой кухонный шкаф с открытыми полками, заставленными самыми разными чашками, кружками, кувшинами и тарелками, а свободное место у переднего окна занимал кофейный столик с четырьмя стульями: все было старое и разного стиля.
Беря контроль над ситуацией в свои руки, Бентон назвал себя и представил К-Д Уоррена, затем прошел к столу и спросил:
– Может быть, сядем здесь? – И сел спиной к окнам, выходящим в сад, добавив: – А вы, мистер Бойтон, не сядете ли напротив?
Бойтону не оставалось ничего иного, как взять стул по другую сторону стола и сесть так, что свет из окон падал прямо на его лицо. Было очевидно, что им по-прежнему владеет какое-то сильное чувство – горе ли, страх или, может быть, и то и другое вместе, и выглядел он так, словно провел бессонную ночь. Лицо было желтовато-серым, на лбу блестели капельки пота, синие глаза припухли и спрятались в темных кругах. Однако он был свежевыбрит, и Бентон ощутил целую смесь запахов: мыло, лосьон после бритья и, когда Бойтон говорил, чуть слышный запах алкоголя в его дыхании. За короткое время после его приезда он ухитрился преобразить комнату так, что она стала выглядеть неприбранной и грязной. На сушильной доске рядом с раковиной – тарелки с присохшими остатками еды и грязные стаканы, в раковине – пара кастрюль, а переброшенное через спинку стула длинное черное пальто, пара испачканных глиной кроссовок у балконной двери и раскрытые газеты, брошенные на кофейном столике, довершали атмосферу общей неухоженности – помещения, в котором живут лишь временно и без удовольствия.
Глядя на Бойтона, Бентон думал, что такое лицо запоминается навсегда: светлые, золотистые волосы, густыми волнами безыскусно спадающие на лоб, замечательные глаза, сильная линия рта с идеально очерченными губами. Однако это была не та красота, что могла бы противостоять усталости, болезни или страху. Уже были заметны признаки упадка – недостаток живой энергии, мешки под глазами, чуть обвисшие мускулы вокруг рта. Тем не менее, если он и подкрепился, чтобы выдержать испытание, когда он заговорил, слова произносил четко и внятно.
Сейчас, обернувшись к плите и махнув в ту сторону рукой, он предложил:
– Кофе? Чай? Я еще не завтракал. Честно говоря, я не помню, когда в последний раз ел. Однако я не должен зря тратить полицейское время. Или кружка кофе может быть расценена как взятка и коррупция?
– Вы хотите сказать, что не в состоянии отвечать на вопросы? – спросил Бентон.
– Я настолько в состоянии, насколько могу быть в сложившихся обстоятельствах. Я полагаю, что вы-то воспринимаете убийство походя, сержант… вы ведь сержант, я правильно запомнил?
– Сержант-детектив Бентон-Смит и констебль-детектив Уоррен.
– Все остальные воспринимают убийство с огорчением, особенно если жертва – их друг, но, разумеется, вы ведь просто выполняете свою работу, что в наши дни может извинить практически все, что угодно. Я полагаю, вы хотите, чтобы я выложил вам все мои подробности… это как-то неприлично прозвучало… мое полное имя, адрес, если, конечно, Уэстхоллы еще не снабдили вас этими сведениями. У меня была квартира, но пришлось от нее отказаться – некоторые осложнения с хозяином, знаете ли, из-за арендной платы, – так что я живу сейчас у своего делового партнера, в его доме на Мэйда-Вейл.
Он назвал адрес и помолчал, наблюдая, как Уоррен его записывает, медленно водя огромной рукой над блокнотом.
– А каким именно делом вы сейчас занимаетесь, мистер Бойтон? – спросил Бентон.
– Можете записать, что я – актер. У меня есть членский билет актерского профсоюза «Экуити», и время от времени, если представляется такая возможность, я играю. А еще я, что называется, предприниматель. У меня рождаются идеи. Некоторые из них срабатывают, некоторые – нет. Когда я не играю и у меня не рождаются яркие идеи, мне помогают друзья. А когда и это не срабатывает, я обращаюсь к благожелательному правительству за тем, что так смешно называется пособием по безработице.
– А здесь что вы делаете? – спросил Бентон.
– Что за вопрос? Я снял этот коттедж. Я за него заплатил. У меня отпуск. Вот что я здесь делаю.
– Но почему именно в это время? Декабрь – не самый благоприятный месяц для отпуска.
Синие глаза пристально смотрели на Бентона.
– Я мог бы спросить у вас, что вы здесь делаете? Я выгляжу здесь гораздо более на своем месте, чем вы, сержант. Речь у вас – очень английская, лицо очень… ну, скажем… индийское. И все же, возможно, именно это помогло вам получить такую работу. А ведь, наверное, не такое уж простое дело – работа, которую вы для себя избрали. Не простое – для ваших коллег, я хочу сказать. Одно неуважительное или недостаточно учтивое слово о цвете вашей кожи, и их могут уволить или выволочь на какой-нибудь трибунал, занимающийся межрасовыми отношениями. Вы вряд ли вписываетесь в культуру полицейской столовки, не так ли? «Этот – не из нашей тусовки». С этим нелегко справиться.
Малколм Уоррен поднял голову и чуть заметно покачал ею, словно осуждая новый пример стремления человека, попавшего в яму, зарываться все глубже и глубже, затем снова вернулся к своим записям, по-прежнему медленно водя ручкой по странице блокнота.
Бентон спокойно попросил:
– Будьте любезны, ответьте на мой вопрос. Почему вы оказались здесь именно в это время?
– Потому что мисс Грэдвин просила меня приехать, вот почему. Она записалась сюда на операцию, которая должна была изменить всю ее жизнь, и ей хотелось, чтобы рядом был друг – провести с ней неделю, пока она будет выздоравливать. Я приезжаю в этот коттедж довольно регулярно, как, вероятно, мой кузен и кузина вам уже сообщили. Может быть, именно потому, что мой двоюродный брат, Маркус Уэстхолл, работает здесь ассистентом хирурга, и я рекомендовал Роде Манор, она и поехала сюда. Во всяком случае, она сказала, что я ей нужен, и я приехал. Я ответил на ваш вопрос?
– Не вполне, мистер Бойтон. Если ей так хотелось, чтобы вы были рядом, почему же она ясно дала понять мистеру Чандлеру-Пауэллу, что не желает никаких посещений? Так он говорит. Вы обвиняете его во лжи?
– Не надо приписывать мне ваши слова, сержант. Она могла передумать, хотя мне кажется, это на нее не похоже. Она могла не захотеть меня видеть, пока повязку не снимут и шрам не заживет, или сам Великий Джордж мог счесть неразумным с медицинской точки зрения, чтобы ее посещали, и наложил запрет. Откуда мне знать, что произошло? Я знаю только, что она просила меня приехать, и я собирался пробыть здесь до ее отъезда.
– Но вы послали ей текстовое сообщение, верно? Мы обнаружили его на ее мобильнике. «Случилось что-то очень важное. Необходим твой совет. Прошу тебя, разреши мне прийти, пожалуйста, не запирайся от меня». Что же такое важное случилось?
Ответа не последовало. Бойтон спрятал лицо в ладонях. Этот жест, как подумал Бентон, мог быть вызван попыткой скрыть охватившие его чувства, но это было и весьма удобным способом привести в порядок мысли. Помолчав несколько мгновений, Бентон спросил:
– Вам удалось повидать ее и обсудить этот важный вопрос в какое-то время после ее приезда в Манор?
Бойтон заговорил, не отнимая ладоней от лица:
– Как я мог? Вы же знаете, что не обсудил. Меня ведь не пускали в Манор ни до, ни после операции. А к утру субботы она уже умерла.
– Я должен еще раз спросить вас, мистер Бойтон, что это был за важный вопрос?
Теперь Бойтон уже смотрел прямо на Бентона и отвечал сдержанным тоном:
– На самом деле это было не так уж важно. Я просто хотел, чтобы это так прозвучало. Речь пошла бы о деньгах. Нам с партнером нужен другой дом для нашего бизнеса, и как раз подходящий дом оказался в продаже. Для Роды это было бы по-настоящему хорошим помещением денег, и я надеялся, что она поможет. Избавившись от шрама, собираясь начать совершенно новую жизнь, она могла бы этим заинтересоваться.
– Я предполагаю, что ваш партнер это сможет подтвердить?
– Про дом? Да, он мог бы, но я не понимаю, зачем вам его об этом спрашивать. Я не говорил ему, что собираюсь обратиться к Роде. И все это совершенно вас не касается.
– Мы расследуем убийство, мистер Бойтон, – возразил Бентон. – Нас касается все. И если вам была дорога мисс Грэдвин и вы хотите видеть ее убийцу пойманным, лучше всего будет, если вы станете отвечать на наши вопросы полно и правдиво. Вы, несомненно, захотите теперь как можно скорее вернуться в Лондон, к вашей предпринимательской деятельности?