– А сколько лет вам тогда было? – спросил я, несмотря на то, что ответ мне был хорошо известен.
– В пятьдесят девятом? Двадцать восемь. Как я вам уже говорил, меня тогда только приняли в отдел по расследованию краж и убийств. Не скрою, с кинозвездами мы нередко сталкивались: преступления против нравственности, наркотики, мошенничество… Но здесь, судя по всему, все было совершенно по-другому. Случаи пропажи без вести, которые расследовались в полицейском управлении, были редким явлением. Впрочем, в управлении никто не сомневался, что это дело быстро разрешится.
– По какой причине?
– Потому что департамент допросил чертову кучу свидетелей, друзей, знакомых… Короче говоря, в делах такого рода всегда находится кто-то, кто сливает вам информацию, позволяющую выявить подозреваемого. Или в худшем случае найти побудительную причину. Забудьте всех этих киношных мастеров дедукции! Дело расследуешь, только снашивая подошвы по тротуарам, а не сидя на стуле и ожидая, пока вдохновение пульнет тебе в пятку! И потом, начальник полиции задействовал тяжелую артиллерию. Все, что касается шоу-бизнеса, принимают всерьез: об этих делах постоянно писали в газетах.
– Управление полиции Лос-Анджелеса должно было сохранять лицо?
– Лучше и не скажешь… Департамент вылезал из пятнадцати лет скандалов и коррупции: уничтожение вещественных доказательств, подкуп свидетелей, некоторые полицейские агенты не останавливались ни перед чем. В одночасье ничего и не могло измениться. Полицейское управление было полно грязных субъектов, иногда куда хуже, чем те, которых арестовывали. Этот город смердел, как бордель во время отлива. И это не считая, что журналисты постоянно давили на нас. С тех пор как полицейские прекратили сливать им секретную информацию за несколько купюр, эти подонки нас постоянно изводили. Они не упускали случая пригвоздить нас к позорному столбу всякий раз, когда расследование терпело неудачу.
Хэтэуэй выпрямился на кресле и пристально посмотрел мне прямо в глаза.
– Что вы на самом деле ждете от меня?
До того как прийти сюда, я думал, что разговор в основном пойдет о Харрисе. Но ничего из того, что мне до сих пор сказал детектив, не наводило на мысль, что он знал его лично.
– Мне бы хотелось поговорить с вами о расследовании. В настоящее время единственное, чем я располагаю, это информация из вторых рук, и мне бы хотелось узнать ощущения того, кто пережил эти события изнутри.
Хэтэуэй принялся барабанить по столу здоровой рукой.
– Слушайте, киношник, я не могу целый день потратить на вас, мне надо зарабатывать на кусок хлеба. Знали бы вы, какая у меня пенсия! Покрутились бы с мое целыми днями… Мы тогда очень старались расследовать это дело, но случается, что все идет не так, как хочешь.
– Только несколько вопросов, очень прошу… Для меня это очень важно. Я специально приехал из Нью-Йорка, чтобы с вами встретиться.
Хэтэуэй издал глубокий вздох, открыл ящик своего письменного стола и вытащил оттуда пачку «Филип Моррис». Судя по всему, он больше не собирался выставить меня за дверь.
– Хорошо, думаю, это я могу для вас сделать… Хотите?
– Спасибо, недавно бросил.
– Не спрашиваю, беспокоит ли вас дым, мне и правда нужно покурить. Пользуюсь тем, что Глории здесь нет… Она мне устраивает из-за этого веселую жизнь; иногда мне кажется, что я последний курильщик в Калифорнии! Вашингтон и Джефферсон курили, и еще как, а теперь нас даже на улицах гоняют!
Он зажег сигарету и жадно затянулся. Меня раздражало, что он уклоняется от темы, но совсем не хотелось его отвлекать.
– Не знаю, что у вас в голове, Бадина. Что вы себе воображаете? Что вам в одиночку удастся успешно завершить расследование сорокалетней давности, в котором были задействованы десятки опытных полицейских? Ничего у вас не выйдет.
– Я не веду никакого расследования.
– Можно подумать, что это не так!
– Я всего лишь хочу побольше узнать о своей матери, попытаться понять ее жизнь и ее историю… Я вдруг ощутил, что практически ничего о ней не знаю.
Хэтэуэй снова открыл ящик стола, чтобы достать пепельницу.
– А почему сейчас?
– Мне только что исполнилось сорок лет. Возможно, этим все и объясняется…
– А, кризис среднего возраста! Вы уже подводите итоги жизни и решаете вернуться к истокам… как лососи, которые поднимаются вверх по реке. Я сделаю все, что могу, чтобы вам помочь. Ну, задавайте все вопросы, которые вас мучают.
– Можете ли вы подтвердить, что мою мать в последний раз видели в субботу двадцать пятого января утром?
– В субботу, да. Что касается числа, то думаю, что вы его знаете лучше, чем я. Мы с одним из коллег занимались расследованием по соседству, в районе Сильвер-Лейк, где у нее было жилье. Вы знаете этот дом?
– Там никто не живет, но он все еще принадлежит нашей семье.
– Очень многие видели, как она вернулась в пятницу около одиннадцати вечера.
– На черном «Шевроле»?
– Точно, на «Шевроле». На следующее утро она покинула дом в начале десятого. Соседка заметила, как она выводит машину из гаража.
– Я где-то читал, что ее свидетельство не было принято всерьез, но так и не понял, почему.
– Из-за деревьев живой изгороди; из окна кухни можно было лишь частично разглядеть подъезд к дому и к гаражу. Я сам все проверил: устроился у окна, а мой напарник Джеффри Уилсон пошел открывать гараж вашей матери. Если эта соседка ее и видела, то лишь в течение двух-трех секунд. В делах такого рода много людей готовы рассказать невесть что, лишь бы оказаться в центре внимания. Иногда они говорят чистосердечно, но находятся под влиянием всего, что могли прочитать в газетах.
– Но в конце концов вы ей поверили…
– Она очень точно описала наряд, который был на вашей матери: бледно-голубое платье и белую шляпку-таблетку[40], модную в те годы.
– Вы можете вспомнить такие детали?
Хэтэуэй постучал по сигарете, сбрасывая длинный цилиндрик пепла. Струя табачного дыма, подхваченная потоком воздуха из вентилятора, вернулась Хэтэуэю прямо в лицо, но, похоже, его это не смутило.
– Я это помню, потому что это было важно для расследования. Соседка даже уверяла, что, перед тем как войти в гараж, ваша мать приветственно махнула ей рукой.
– Итак, вы думаете, что она говорила правду?
– Уверен, что тем утром ваша мать действительно вышла из дома. Но с какой целью? Загадка! При ней не было никаких вещей, все документы и те она оставила в доме.
– Что исключает версию, что она исчезла добровольно.
– И правда, возможно. Дальше Элизабет Бадина становится призраком. Три или четыре дня спустя ее машина обнаружена патрульным полицейским. Несомненно, способы изучения у криминалистов были не те, что сегодня. В «Шевроле» не нашли ничего интересного: ни следов крови, ни личных вещей. Внутри все было просто стерильно.
– А отпечатки пальцев?
– Конечно, обнаружили отпечатки, принадлежащие вашей матери, прочие же идентифицировать не удалось. В те годы не было IAFIS[41]. Но даже в том случае пара отпечатков в драндулете ничего бы не доказала.
– За исключением того, что «Шевроле» был обнаружен неподалеку от «Голубой звезды», где моя мать накануне вечером встречалась с каким-то мужчиной.
– Вот это самая странная часть всего дела: взяться за этого типа так и не удалось. Персонал ресторана его никогда раньше не видел. Внешность неприметная, таких двенадцать на дюжину, настоящий Джон
Доу[42].
– Вам известна книга под названием «Преступления и скандалы Голливуда»?
– Последняя книжонка, которую я прочел, была… дайте-ка подумать… «Над пропастью во ржи»?
Я не сомневался, что Хэтэуэй принадлежал к людям того сорта, которые стараются выглядеть глупее и менее образованными, чем являются на самом деле. Без сомнения, это старый полицейский трюк: вести себя так, чтобы остальные тебя недооценивали.
– В книге есть несколько страниц о моей матери. Автор вскользь упоминает, что досье департамента полиции Лос-Анджелеса были неполными или из них что-то оказалось изъято. Что на самом деле личность мужчины из «Голубой звезды» была установлена полицией, но затем он почему-то оказался вне ее поля зрения.
Предположение, что расследование было сляпано на скорую руку, я предпочел не высказывать, чтобы не разозлить своего собеседника.
– Все, что я об этом знаю: полиция так и не добралась до этого субъекта. Но у меня никогда и не было общей картины дела: я выполнял определенные задания и не был в курсе всего. Что же касается досье… старик, компьютеров тогда еще не было. Знаете, сколько тонн документов должны покоиться в архивах на Рамирес-стрит? Нередки случаи, что какая-нибудь бумага исчезает или оказывается не на своем месте. Такое случается. Во всяком случае, департамент никогда не публикует сведения о целостности какого бы то ни было дела.
Теперь, когда с недоверием было покончено, я счел разумным попытаться узнать, каким образом его имя оказалось на обратной стороне фотографии.
– Вы тогда встречались с Уоллесом Харрисом?
– Нет. Допрашивать типов такого уровня посылали только опытных инспекторов, которые умели проявить дипломатичность. Это очень тонкое искусство – допрашивать больших шишек так, чтобы у тех не сложилось впечатления, будто их в чем-то подозревают.
Хэтэуэй даже не моргнул. Похоже, мой вопрос оставил его равнодушным. Я был разочарован: связь, соединявшая его с Харрисом, распадалась на глазах.
– Бабушка всегда думала, что у Элизабет, когда она исчезла, была какая-то связь. Возможно, с женатым мужчиной. Может быть, это даже был мой отец.
– Этот след в первую очередь и разрабатывали.
– По какой причине?
– Да их была целая куча! Цифры говорят сами за себя: в восьмидесяти процентах убийств жертва и преступник знакомы друг с другом и в четверти случаев состоят в связи.