– Почему именно он, а не кто-то другой?
– У Эдди была склонность крутиться вокруг вашей матери и вести себя с ней слишком… настойчиво. На этом особенно заостряли внимание некоторые из тех, кого допрашивали. В конце концов его оставили в покое; думаю, у него оказалось железобетонное алиби. Парень как парень, из тех, что и мухи не обидит.
– Как Норман Бейтс[45] в «Психозе»?
– Что?
– Ничего, проехали.
Меня удивило, что ни Харрис, ни Кроуфорд не сочли нужным рассказать мне об этом Эдди. Его имя не появляется и на страницах «Преступлений и скандалов Голливуда». Может быть, эту зацепку стоит запомнить на будущее. В конце концов, даже у железобетонных алиби могут быть слабые места.
– Департамент полиции так и не закрыл дело?
– Не думаю. Во всяком случае, дела такого рода остаются открытыми, это официальная позиция. Не стройте себе иллюзий: с начала 60-х, судя по всему, остался один-единственный полицейский, участвовавший в расследовании.
Хэтэуэй убрал пачку сигарет в ящик и посмотрел на часы.
– Ну и ну, я из-за вас действительно опаздываю! Извините, но мне нужно идти. Надеюсь, что смог вам помочь. Кстати, если у вас возникнет желание поговорить, вы всегда можете позвонить мне.
Детектив встал, но я не двинулся с места. Сведения, которые он мне только что предоставил, толпились у меня в голове. Незнакомец из «Голубой звезды»… Почему федералы так старались, чтобы его перестали искать? В конце нашего разговора я был уже почти уверен, что это мой отец. И, что самое ужасное, убийца моей матери. Нельзя было все это так взять и оставить; я не мог поверить, что Харрис предоставил мне координаты детектива лишь ради этого небольшого разговора. Кроуфорд мне еще раньше сказал: режиссер очень торопился встретиться со мной. Он даже выдвинул предположение, что его друг незадолго до смерти обнаружил что-то касающееся исчезновения Элизабет. Хэтэуэй был всего лишь этапом, или скорее отправной точкой расследования, которое могло позволить мне понять, что произошло более сорока лет назад.
– Я хотел бы воспользоваться вашими услугами, Хэтэуэй.
Детектив замер и посмотрел на меня, будто я только что сказал какую-то глупость.
– Услугами? С какой целью?
Внезапно я ощутил нервное возбуждение, даже немного смешное.
– Чтобы вести расследование по тому делу, которое не было закрыто.
Он оперся об угол письменного стола и взглянул на меня с такой жалостью, что я почувствовал себя задетым.
– Я вам уже сказал: эти события слишком давние. Вы же сценарист: это только в сериале детектив Раш расследует давнишние дела, наводя справки в старых документах.
– Мне необходимо узнать об этом еще больше.
– На что вы надеетесь, киношник? Большинства тех, кто был так или иначе связан с этим делом, уже на свете нет; вполне возможно, что и виновный в их числе. Даже если это окажется и не так, вы не найдете никаких доказательств, которые послужили бы основанием для судебного иска.
– Да плевать мне, будет ли виновный наказан! У меня нет никакого желания мстить за свою мать. Я всего лишь хочу знать правду, понимаете?
Хэтэуэй покачал головой, снова уселся в свое офисное кресло на колесиках и снова включил компьютер.
– Смотрите.
Я даже не пошевелился.
– Смотрите, говорю вам!
Заинтригованный, я обошел вокруг письменного стола. На экране блондинка лет примерно сорока обнималась с мужчиной на тротуаре оживленной улицы. Судя по всему, это было снято на телефон.
– Я думал, вы храните профессиональные тайны. Почему вы мне все это показываете?
– Чтобы дать вам представление о моей повседневной работе.
– Супружеская измена? Невероятно, с этим еще обращаются к детективу?
– Мы в Калифорнии, старик. Здесь супружеская измена может обернуться годом тюрьмы. Даже если здесь нет ничего почетного, на сегодняшний день это моя работа. Я занимался множеством дел и о пропаже без вести, но не таких, когда жертва испарилась почти полвека назад… И потом, я не люблю давать людям ложные надежды.
– Мне необходима ваша помощь, Хэтэуэй. В одиночку я ничего не найду. Скажите, что могло бы изменить ваше мнение.
Детектив закрыл файл и посмотрел прямо мне в глаза:
– Ничего. Могу вам дать только один совет, Бадина: возвращайтесь к себе и постарайтесь забыть эту историю.
3
Мы условились, что я буду платить Хэтэуэю скромную сумму в 3000 долларов в неделю. Даже не имея никакого представления о тарифах частных детективов Лос-Анджелеса, я догадывался, что тот воспользовался ситуацией, чтобы ободрать меня как липку. Я даже спрашивал себя, не было ли это промедление средством заставить меня увеличить цифру в счете. Но деньги не имели никакого значения: я так хотел, чтобы он принял мое предложение, что заплатил бы и вдвое больше. И потом, мне очень понравились непосредственные манеры и прямодушная простота этого типа. Он произвел на меня впечатление человека, которому можно доверять.
Считая мое дело «слишком безумным», Хэтэуэй не захотел, чтобы мы подписали контракт, и предпочел получать конкретную сумму на неделю, чем по своему обычному часовому тарифу. Разумеется, он не брал на себя никаких обязательств за результат. На самом деле ни он, ни я толком не знали, что ему надо искать. Дело о пропаже без вести, когда не нужно искать жертву, способно сбить с толку даже самого заслуженного из детективов. Чтобы ему было спокойнее, я изложил свой взгляд на ситуацию:
– Представьте себе, что я пришел к вам потому, что пишу сценарий о деле Элизабет Бадина…
– Так вы это на самом деле?
– Нет, конечно! Я сказал «представьте себе». Скажем так: вы работаете консультантом, но особенным, который должен, так сказать, участвовать в создании фильма, раскрывая правду.
Моя метафора ни капли его не убедила. Хэтэуэй, насколько я понял, не привык к тому, чтобы другие указывали ему, как действовать. Первое, что он сделал, это попытался заполучить досье, хранящиеся в архивах департамента полиции Лос-Анджелеса. Это было нелегким делом: он уже больше пятнадцати лет как вышел на пенсию и мало кого знал из нынешних сотрудников. Но, судя по телефонному разговору, который он вел, когда я зашел к нему в кабинет, он смог обнаружить кучу возможностей и сумел все уладить с законом.
Более того, детектив взял на себя труд запросить от моего имени, используя закон о свободе информации, досье, имеющиеся у ФБР по делу об исчезновении моей матери. С 70-х благодаря очень своевременно случившемуся Уотергейтскому скандалу[46] каждый американский гражданин может ознакомиться с информацией, которой располагает о нем правительство. По административным соображениям предполагаемая кончина моей матери указана как имевшая место в конце 60-х. Это решение правосудия позволило мне получить доступ к документам. Затем ему предстояло, ознакомившись с расследованием из первых рук, составить полный список всех проходивших по делу и попытаться связаться со всеми ныне здравствующими. Что же касается остального, он предпочитал сориентироваться по обстановке. Со своей стороны я собирался навести справки во всех архивах крупных газет того времени и, по выражению Хэтэуэя, изобразить из себя «библиотечного червя».
После разговора с Хэтэуэем я проехался на машине по Голливудскому бульвару. Как мне объяснили, «Голубой звезды» уже давно не существует: она была снесена в 70-х вместе с множеством других лавочек и ресторанчиков, чтобы освободить место для огромного торгового центра с вызывающе роскошным фасадом. Что в этой туристической магистрали осталось от «золотого века» Голливуда, который знала моя мать? «Китайский театр Граумана»?[47] Аллея Звезд, кстати, открытая не так уж давно? Вот почти и все. Я всегда спрашивал себя, как можно быть готовым пересечь половину земного шара, только чтобы увидеть звезду Шэрон Стоун или Тома Хэнкса на этой грязной улице, переполненной народом и уличными торговцами, которые если вцепятся в кого-то, так не отпустят. На самом деле я не знаю никого из местных жителей, кто бы получал удовольствие от прогулок по этой гигантской ловушке для туристов. Места Лос-Анджелеса, ослепляющие дешевым блеском мишуры – а их там более чем достаточно, – всегда меня вгоняли в депрессию: можно подумать, что они только для того и придуманы, чтобы скрыть от людских глаз разбитые надежды и неудачи, которыми буквально перенасыщен этот город.
Поднявшись по бульвару до Ла-Бреа-авеню, я начал представлять себе, как моя мать приезжает из Санта-Барбары на поезде, с простеньким чемоданом в руке. Какой символический поступок она совершила, чтобы отметить свою новую жизнь? Пошла полюбоваться на гигантские буквы «Голливуд» на вершине горы Ли? Или она прошагала по этой улице от Дрэйк-отеля до «Китайского театра», где проходили премьеры всех крупных экранизаций своего времени? Или направилась прямо к модельным агентствам бульвара Уилшир, адреса которых терпеливо собирала столько месяцев? Сколько таких, как она, в пятнадцатимиллионном городе? Сколько юных девушек, прибывших из своих небольших местечек, сколько школьных королев красоты обивало пороги тех же агентств в поисках роли своей жизни? Единственное, что меня утешало – Элизабет приблизилась к своей славе и почувствовала ее лучи, хоть при этом и обожгла себе крылья, как бабочка.
На следующий день я встал раньше обычного и провел утро, разбирая вещи матери. Должен сказать, что по мере того, как продвигалась инвентаризация, мое разочарование становилось все сильнее. Хэтэуэй предупредил меня, что, разбирая старые коробки, забытые в подвале, дела не раскрывают. Сейчас я убеждался в этом на своем горьком опыте.
Там были прекрасно сохранившиеся портфолио с фото той поры, когда Элизабет Бадина была манекенщицей, почтовые открытки и письма от друзей, просматривая которые я ощутил неприятный осадок от ее первых лет в Голливуде, книги, на страницах которых в изобилии встречались заметки, сделанные ее рукой, несколько старых контрактов. Прочтя один из них, я узнал, что ей заплатили 10 долларов за фотосессию – сумма, которая даже тогда была смехотворной.