– Вне всякого сомнения, даже если ваша мать и была влюблена, решение расстаться принято именно ею. Таким образом, наша теория с треском проваливается.
Сделав наконец глоток скотча, я изложил ему замечания, которые пришли мне в голову после того, как я прочитал письмо. Он меня вежливо слушал, хотя время от времени строил гримасы, выражающие недовольство и сомнение.
– В таком случае, если этот тип убил вашу мать, значит, он настоящий психопат. С чего бы женатому состоятельному мужчине рисковать, совершая убийство любовницы, которая решила уйти из его жизни и больше для него не представляет собой никакой угрозы?
– Может быть, потому, что любил ее и не мог допустить, чтобы она от него ускользнула? Возможно, он думал, что она встретила другого мужчину. Отелло, знаете такого? Для меня очевидно, что это преступление на почве страсти. Наверно, во время своей полицейской карьеры вы сталкивались с большим количеством подобных случаев…
– Обокраденный воришка? Любовник, обманутый другим любовником? В вашей версии многовато романтики.
– Убийство вовсе не было преднамеренным. Можно представить себе спор, который зашел слишком далеко. Все-таки не забывайте, что этот тип был отцом ее сына.
– Такое возможно. Но я не уверен, что адресатом этого письма был ваш отец.
– Так перечитайте его, черт побери! «В любом случае, что я смогу ему сказать, так как отец его не признал и никогда не признает?» Это едва прикрытый упрек.
За это время я успел столько раз перечитать это письмо, что, как только что убедился, знал его наизусть.
– Почему, обращаясь к человеку, надо говорить о нем в третьем лице?
– Ирония, стиль… выберите любой вариант. Ведь говорили же Юлий Цезарь и Наполеон о себе в третьем лице! И потом сразу после этой есть и другая фраза: «Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало воспитывать ребенка?»
– Это ничего не доказывает. Он мог когда-нибудь пообещать, что воспитает этого ребенка как своего.
Я потихоньку начинал постукивать ногами.
– К чему вы, собственно, клоните?
– Пытаюсь немного отстраниться, Бадина. Вот чего вам не хватает: вы будто читаете, уткнувшись носом в страницу. Вы не в состоянии рассматривать Элизабет просто как жертву преступления. В ваших глазах она прежде всего остается вашей матерью. Конфликт интересов: вы видите лишь то, что хотите видеть. Вы хотите выяснить личность своего отца и вчетверо хуже соображаете, когда речь заходит о вашей бесценной персоне. Таким образом вы ничего не достигнете. У Шерлока Холмса был один-единственный провал в жизни: расследование, касающееся Ирен Адлер.
– Я думал, вы не читали.
– Я смотрел все фильмы с Бэзилом Рэтбоуном[54]. Почему такая личность, как Шерлок, такой выдающийся блестящий ум, потерпел поражение?
– Потому что влюбился?
– Чувства, Бадина. Детектив не может эффективно вести расследование, если испытывает к жертве чувства. Он должен оставаться объективным, избегать эмоционального включения. Когда полицейский прибывает на место преступления, он не начинает лить слезы над несчастной судьбой убитого, которого видит перед собой.
– Возможно, вы правы, но в данном конкретном случае я не вижу, что мог бы с этим сделать.
Хэтэуэй вынул из кармана полукруглые очки и водрузил их себе на кончик носа.
– Хорошо. Как мне кажется, из этого письма мы узнаем кое-что новое. Primo[55], любовник вашей матери близок к миру кино. Цитирую: «Не довольствуются ли актеры тем, что произносят то, что другие вкладывают в их уста? Ты это знаешь не хуже моего». Намек представляется мне достаточно прозрачным. Он это знает так же хорошо, как она, потому что знает, как все работает в Голливуде, как в те времена боссы обращались с актерами.
– Здесь я с вами согласен.
– Secundo[56], Элизабет буквально умирает от ужаса: «полная страха», «опасность, которая подстерегает меня». Достаточно эмоциональный словарный запас, не так ли? Если только она не боится своего любовника, как мы предполагаем. Источник этого страха в ошибках, которые она совершила, когда была моложе: «из-за всего, что ты знаешь». Но о каких ошибках идет речь? К несчастью, она упоминает об этом слишком туманно, как если бы опасалась, что письмо может попасть не в те руки.
Я сделал ему знак передать мне листок бумаги.
– И еще посмотрите на эту фразу в конце: «Меня никогда не оставят в покое». Кто не оставит? Можно подумать, что она говорит о нескольких людях; во всяком случае, мне так показалось.
– Меня это тоже удивило, когда я это читал. Если это не «стиль».
– Очень смешно. Налить вам еще?
– Передайте мне лучше бутылку, я предпочитаю сам подливать.
Он налил себе более щедрую порцию, чем ту, что до этого я.
– Хорошо, а как далеко продвинулись вы?
– Сегодня я не сидел без дела, но новости не самые хорошие. Я задействовал все свои связи с департаментом полиции Лос-Анджелеса. Если быть с вами до конца искренним, мне не удастся найти доступ к досье. Никто не желает, чтобы «глухари» получали огласку. Парни и без этого здорово рисковали, передавая мне внутренние документы даже сорокалетней давности. Начальник полиции разменял свой последний год перед пенсией. Подозреваю, что он ничего не имеет против скандала. Вместе с новостями о смерти Харриса и своей работой сценариста вы немедленно окажетесь на первых страницах газет. Средствам массовой информации эта история окажется по вкусу.
– Что касается досье… я могу заплатить, это не проблема.
Хэтэуэй едва не подавился скотчем.
– Черт! Вы сами-то слышали, что сказали? Вам что, за решетку захотелось или чего? Знаете, чего вам все это может стоить?
– Вот только, пожалуйста, не надо изображать передо мной оскорбленную невинность! Я слышал, как вы вчера говорили по телефону. Не думаю, чтобы мне это стоило дороже, чем вам.
Детектив не на шутку разозлился.
– В каком проклятом космосе вы живете? Я разговаривал не с полицейским агентом! Всего лишь тип, который время от времени снабжает меня кое-какой информацией. Со временем все частные детективы учатся играть на слабых местах системы. Я совершенно ничем не рисковал, пустил немного пыли в глаза, и все тут.
– Успокойтесь, я понял урок. Каков вывод: оставляем все как есть?
– Я еще не закончил. Этот день я провел в офисе окружного прокурора. Перед самым началом лета 1959 года сотрудника его департамента обязали провести дополнительное расследование по делу об исчезновении Элизабет. Некоторые из инспекторов департамента полиции Лос-Анджелеса – какие, не знаю – должны были сообщить ему свои собственные выводы. Досье офиса окружного прокурора, несомненно, должны быть лаконичными, как любовная записка, но кое-что интересное там, возможно, было.
– Вы потерпели полную неудачу с департаментом полиции Лос-Анджелеса – и как же после этого рассчитываете на прокурора?
– Это разные юрисдикции. Окружной прокурор представляет правительство. Считается, что в последние годы его департамент стал более гибким и не таким требовательным по отношению к досье со старыми делами. В будущий вторник я записан на прием, посмотрим, что из этого получится.
Хэтэуэй убрал в карман копию письма и очки.
– Во всяком случае, сегодня утром моя секретарша снова вышла на работу.
– Ее сынишке лучше?
– В порядке. Она занята вашим расследованием со стороны департамента юстиции. Мы затребовали все, что есть. Согласно Закону о свободе информации они по определению обязаны предоставить вам все имеющиеся документы, которые у них есть на Элизабет Бадина. Срок исполнения может быть длинным, но попытаться действительно имеет смысл.
– А что касается тогдашних свидетелей?
– Это большая работа и не делается по мановению волшебной палочки. Отрицательный момент состоит в том, что большинство тех, что принимал участие в съемках, уже скончались.
– Дэннис Моррисон, партнер моей матери, умер два года назад.
– Я читал в интернете.
– А продюсер Саймон Уэллс в начале 80-х. Иначе говоря, двое тех, кто ближе всего к Элизабет.
Хэтэуэй допил свой стакан и поднялся.
– Но мы же не будем так быстро сдаваться, верно? Завтра мне надо кое-что сделать, текучка.
– Супружеская измена?
Он молча кивнул.
– Это не должно занять у меня много времени, а затем я буду телом и душой принадлежать вашей истории. Вы же последуйте моему совету и покопайтесь в старых газетах. Несомненно, это позволит вам получить более полное представление о деле.
После секундного колебания он пристально посмотрел мне в глаза.
– И последнее, Бадина…
– Да?
– Доставьте мне удовольствие: не возлагайте на это расследование слишком много надежд.
– Вы мне это вчера уже говорили.
– Знаю, но держите это в голове.
Детектив надел куртку. Внезапно мне показалась угнетающей сама мысль провести вечер в этом большом доме, в который раз пережевывая свои проблемы. Не раздумывая, я спросил у него:
– Скажите, Хэтэуэй, у вас на этот вечер что-то намечено? Вы любите фаршированные перцы?
Улыбнувшись мне и не заставив себя уговаривать, он снял куртку.
– Люблю ли я фаршированные перцы? Я их обожаю.
4
На следующий день по разрешению местных властей Уоллес Харрис был похоронен в своем владении Беркшир, как он написал в своем завещании. Если верить телерепортажам, прощальная церемония прошла в узком кругу: бывшая жена покойного, его сын, немногочисленные сотрудники домашнего персонала, горстка близких из мира кино, уже давно уединенно живущие на пенсии. Думаю, Кроуфорд тоже присутствовал. С тех пор как уехал из Нью-Йорка, я не получал от него никаких новостей и чувствовал от этого некоторую досаду. В конце концов, если бы не он, я бы безмятежно продолжал свое мелкое существование и благонамеренно проводил бы дни за компьютером, переписывая сценарий, на который подписал этот чертов контракт. Но теперь даже речи не было о том, чтобы запереться в кабинете с четырьмя малосимпатичными подростками, родившимися в рубашке. Теперь я больше не испытывал тревоги перед будущим звонком Катберта, который, поговорив о дожде и хорошей погоде, сладким голосом спросит: «Как далеко ты продвинулся?»