– Объясниться в ваших же интересах!
Он погладил свою бородку кончиками пальцев. Почти сразу же ироничная улыбка исчезла с его губ.
– Я вспоминаю всю свою жизнь, начиная с первых допросов, которые я провел, когда поступил инспектором в отдел убийств районного отделения полиции. Все было чертовски не так, как я привык, когда работал в районном комиссариате. Мы имели дело с крупными делами, и там не думай облажаться, оказавшись лицом к лицу с подозреваемым. Мой наставник, Джеффри Уилсон, объяснил мне одну штуку, которая намертво засела у меня в башке: когда допрашиваете какого-нибудь типа, самое важное – не то, что он вам говорит…
– Что же тогда?
– То, что он вам не говорит… но вы подозреваете, что знает.
– К чему вы, в конце концов, клоните?
– Сейчас поймете… Половину вчерашнего дня я провел в офисе окружного прокурора, выискивая проклятые досье. Мне не разрешили их фотографировать, но я сделал достаточно записей.
Пальцем он указал мне на лежащую на столе зеленую папку.
– Могу я это увидеть?
– Я пишу как курица лапой, предпочитаю сначала изложить в устной форме.
– Давайте, слушаю вас.
– Дополнительное расследование проводил лейтенант по имени Тревор Фадден.
– Вы его знаете?
– Никогда о таком не слышал. Этот тип основывался на выводах двух полицейских агентов из департамента полиции Лос-Анджелеса, которые в свое время получили приказ начальника Финли оказывать ему помощь. Предоставляю вам возможность угадать имена этих двух инспекторов…
– Полагаю, Норрис и Коупленд.
– Бинго!
– Не вижу, что здесь необычного: вы мне уже сказали, что это были два главных инспектора расследования.
– Странно вовсе не это. Судя по тому, что я узнал, дополнительные расследования такого рода дел могут длиться много месяцев. Обычно инспекторы из офиса окружного прокурора проводят недели, изучая работу, проведенную департаментом полиции Лос-Анджелеса. Затем они пытаются осветить темные места и откапывать самые интересные следы, а тут все начали с нуля.
Хэтэуэй открыл свою папку и вынул оттуда файл с листами бумаги, покрытыми мелкими каракулями, где слова почти склеились друг с другом. Хотелось бы знать, сам-то он может прочитать, что написал.
– Ну, держитесь. Офис окружного прокурора открыл расследование 7 июля 1959 года… чтобы закрыть его 28 июля того же года.
Хэтэуэй похлопал по листам бумаги, будто для того, чтобы придать больше внушительности своей демонстрации.
– Бесследно исчезает ведущая актриса солидной голливудской кинокомпании. Расследование оказывается не по зубам департаменту полиции Лос-Анджелеса; он, несмотря на немалые средства, не в состоянии выработать хоть какой-нибудь правдоподобный сценарий ее исчезновения. В дело вмешивается ФБР и не приходит ни к какому убедительному результату; окружной прокурор, как обычно с нераскрытыми делами, решает глубже вникнуть в досье и героически трудится над ним целых три недели! Я, конечно, извиняюсь, но, по-моему, здесь что-то не сходится. Добавьте к этому еще одну странность: согласно документам Фадден тоже получил помощь офицера из управления внутренних дел, которого неожиданно привлекли к участию в расследовании.
– Как это связано с нашим делом?
– На первый взгляд никак. У меня никак не получается понять, что это за вмешательство. Единственное объяснение: старшие должностные лица из департамента полиции Лос-Анджелеса хотели находиться в курсе расследования окружного прокурора. Забыл вам сказать, но Финли направился в управление внутренних дел в начале 50-х. Возможно, этот офицер служил им шпионом. Но, честно говоря, на этот счет у меня нет никакой уверенности.
Я указал подбородком на папку детектива.
– Что конкретно в этих досье?
– Ветер – и это еще очень мягко сказано. Дополнительное расследование – настоящее надувательство. Даже десятилетний ребенок и тот бы справился лучше. Помните: есть нечто поважнее того, что вам говорят…
– То, что вам не говорят.
– Этот Тревор Фадден слово в слово воспроизводит выводы Норриса и Коупленда, впрочем, даже не скрывая этого. Никакого серьезного расследования не было проведено, там всего лишь нагромождение пустых фраз.
– Это невозможно! Есть столько сведений относительно мужчины из «Голубой звезды».
Хэтэуэй пролистал несколько страниц.
– Все зависит от того, что вы понимаете под словом «сведения»! Хотите предварительный обзор? Слушайте! «Фоторобот, выполненный специалистом из департамента полиции Лос-Анджелеса на основании показаний свидетелей – посетителей ресторана, дважды демонстрировался окружению жертвы. Несмотря на все усилия, предпринятые инспекторами Коуплендом и Норрисом, индивидуум белой расы, примерно сорока лет, не был установлен. Остается добавить, что фотороботы, разработанные начиная с особых примет, субъективны и зачастую обезличенны. Поэтому к их достоверности следует относиться с предельной осторожностью».
Он так яростно взмахнул рукой, что едва не опрокинул пиво.
– Объясните мне смысл последней фразы! Можно подумать, что в докладе пытаются дискредитировать правильность фоторобота. А ведь речь идет о единственной определенной детали, которой они располагают. Фоторобот не дает ничего, и это кажется Фаддену достаточной причиной, чтобы серьезно не копать по этому следу… Чуть дальше можно прочитать относительно машины вашей матери: «Вторник, 27 января, автомобиль «Шевроле» модели «Бель Эр» 1957 года выпуска, зарегистрированный под номером 3W4938, был обнаружен агентом Хантом из комиссариата Голливуда в ходе патрулирования Уилкокс-авеню в нескольких десятках метров от угла этой улицы и Голливудского бульвара. Экспертиза, проведенная в лаборатории департамента полиции Лос-Анджелеса, выявила наличие в машине многочисленных отпечатков пальцев, особенно на руле, принадлежащие Элизабет Сьюзан Бадина. Были отмечены три других группы частичных отпечатков, которые были переданы для идентификации Вашингтонскому отделу отпечатков. Все результаты отрицательные». Затем, если в двух словах, Фадден выдвигает две версии: в первом случае «Шевроле» не трогался с места с вечера пятницы, и в этом случае получается, что, когда Элизабет вышла из ресторана «Голубая звезда», ее кто-то провожал до дома. Или в субботу утром она решила вернуться в Голливуд.
– Не сходится. Чего ради ей бросать там машину? И потом, есть свидетельство этой соседки, которая утверждает, что Элизабет выехала из дома на машине около 9 утра!
– Именно этим вопросом Фадден и задается. Честно говоря, я чувствую, что в этом вопросе часть ответственности лежит на мне. Помните, эту женщину – некую Веру Андерсон – допрашивали Джеффри Уилсон и я? В отчете, который я потом составил, я по ошибке упомянул о сомнениях, которые вначале вызвали эти показания. Фадден очень предвзято истолковал мой отчет. Послушайте, что он написал: «Обнаружение машины на Уилкокс-авеню не позволяет установить неопровержимую связь между исчезновением актрисы и ее встречей с мужчиной, личность которого не установлена».
– Итак, по вашему мнению, лейтенант сделал все, чтобы не связали исчезновение моей матери с этим человеком?
– Да, по всей вероятности. Я не нашел ни строчки, где хотя бы упоминалось, что за несколько месяцев до исчезновения Элизабет родила ребенка. В этом расследовании вас как бы не существует. А значит, если не искали мужчину из «Голубой звезды», то не пытались выяснить, кто ваш отец.
Пока он пристально смотрел на меня со сдержанным любопытством, официант поставил на стол наши тарелки. Хэтэуэй запихнул себе в рот три куска цыпленка, жаренного в чесноке.
– Попробуйте. Это действительно стоит съесть.
Я понюхал блюдо, от которого неизвестно почему распространялся запах рыбы, проглотил кусочек, чтобы доставить Хэтэуэю удовольствие. Он же отодвинул тарелку, чтобы продолжить читать свои заметки.
– В завершение пятидесяти страниц сводок, копий с протоколов бессмысленных допросов Фадден выдает следующее заключение: «В настоящее время из-за отсутствия тела, доказательств и признаний версия о добровольном исчезновении не может быть полностью отклонена».
Услышав это, я даже подпрыгнул.
– Моя мать не исчезла добровольно, я готов поспорить на свою жизнь!
– Не пытайтесь ломиться в открытую дверь, Бадина. Если вы думаете, что, учитывая все, о чем мы тут говорили, я выпущу этот кусок, вы плохо меня знаете.
Не переставая жевать, детектив начал раскладывать бумаги на столе.
– Куда я это положил?
– Вы что-то нашли?
Он кивнул.
– А, вот… Представьте себе: между 56-м и 61-м годом окружным прокурором Калифорнии был некий Камерон Браун. Его имя мне вспоминается очень смутно. Я счел полезным провести кое-какие розыски и, думаю, был прав. Браун родился в Иллинойсе в 1916 году. В 24 года, получив юридическое образование, он стал специальным агентом Бюро.
– Бюро?
– То есть ФБР. Несмотря на то, что тогда он был всего лишь молодым сотрудником, принадлежал к числу лучших агентов этого сукина сына Гувера[69]. Он оставался на своем посту в течение четырех лет, пока его не перевели в Управление стратегических служб – разведывательное управление, созданное после нашего вступления в войну в 1942-м. В конце войны эта служба была распущена и заменена ЦРУ, к большому неудовольствию ФБР, которое из-за этого потеряло значительную часть своих полномочий. Я рассказываю вам это потому, что Браун, в отличие от большинства коллег, не стал сотрудником ЦРУ, а в течение года или двух вернулся в ФБР. Даже после своего возвращения в 1948 году он, по-видимому, остался очень близок к Гуверу. Затем он уже в должности прокурора, а потом судьи арбитражного суда Калифорнии, впоследствии он назначен окружным прокурором округа Лос-Анджелеса.
Бросив на меня косой взгляд, Хэтэуэй вылил себе в стакан оставшееся пиво из бутылки.
– Какие же выводы вы из этого делаете?
– У меня нет никакой уверенности, Бадина, я вам пересказываю все, что нашел. Но чем больше я узнаю об этом деле, тем больше вырисовывается сценарий, который мне совсем не нравится.