Лора Гамильтон жила на улице, перпендикулярной Малхолланд-драйв, на верхней части холмов. Припарковавшись у тротуара, я сверился с адресом, который дал мне Хэтэуэй. Под этим номером оказался большой дом из красного кирпича, украшенный странными балконами с перилами в римском стиле. Архитектурный ансамбль, богатый и довольно вычурный, сразу бросался в глаза на фоне соседних домов. Я спросил себя, как эта Лора могла позволить себе такой дом в настолько престижном районе.
Приблизившись, я увидел в саду женщину, которая, стоя ко мне спиной, обрывала увядшие цветы на клумбе с лилиями. Я остался неподвижно стоять на тротуаре, наблюдая за ней. Через минуту она обернулась и заметила меня. Оставив корзинку, которая была у нее в руке, она медленно направилась ко мне. Если это была Лора Гамильтон, то она и правда не выглядела на свой возраст: еще красивая женщина с коротко остриженными серебристыми волосами. В ее взгляде читалась сильная досада. Без сомнения, она думала, что я всего лишь навязчивый тип; я же предпочел избежать всех недоразумений.
– Здравствуйте. Мадам Гамильтон?
Оказавшись в двух или трех метрах от меня, она зажмурилась и резко остановилась. Лицо ее превратилось в застывшую маску.
– Извините, что побеспокоил вас. Меня зовут…
– Дэвид?
Удивление буквально приковало меня к месту.
– Вы… вы меня знаете?
Она вышла и встала передо мной на тротуаре; на ее губах постепенно вырисовывалась улыбка.
– Поверить не могу. Никогда не думала, что однажды тебя встречу.
7
Лора Гамильтон медленно налила горячей воды в бамбуковый фильтр чайника. Усевшись за столом в кухне, я наблюдал за ней, будто мальчишка, ожидающий свой четырехчасовый перекус после школы. Я и правда не представлял себе, о чем ее спрашивать.
– Я бы тебе охотно предложила чашку кофе, но пью только зеленый чай.
– Так тоже очень хорошо.
– Знаешь, у меня еще хранится та статья, о которой мы говорили, – она должна быть у меня где-то в шкафу. Я привыкла хранить все… мания, которая в моем возрасте становится навязчивой. Ты точно такой, как на фотографии.
– Нет, я постарел… как все на свете.
– Что ты такое рассказываешь? Неужели уже переживаешь из-за своего возраста! Статья в «Нью-Йорк таймс»… это что-то! Твоя мать гордилась бы тобой. Именно о ней я и подумала, когда узнала, что ты стал сценаристом. На самом деле я никогда не переставала думать о ней.
Она поставила чайник на стол, и я заметил, что ее лицо погрустнело.
– Ты женат? У тебя есть дети?
– Да так, более или менее обеспечен совместной жизнью.
– Более или менее?
Я улыбнулся, смущенный интонацией, с которой она меня переспросила.
– Ее зовут Эбби. Она чудесная девушка. Она манекенщица… и куда более знаменитая, чем я.
– Ты переживаешь из-за этого?
– Нет, что вы! Никогда не мечтал о том, чтобы меня узнавали на улицах. Я пишу не для этого.
– Ты не понимаешь. Видишь ли, всю свою жизнь я гримировала актрис и ни за что на свете не хотела бы оказаться на их месте. В знаменитости есть что-то пугающее: ты не можешь оставаться самим собой, когда знаешь, что на большом экране тебя будут видеть миллионы человек. Думаю, что никогда не встречала действительно счастливых кинозвезд.
– А разве это не стереотип?
Он покачала головой.
– Знаешь, что делала Мерилин Монро в конце жизни? Она выходила на улицу ненакрашенная, плохо причесанная и садилась в такси.
– Для чего?
– Она устраивалась на заднем сиденье и спрашивала водителей: «С какой женщиной вы мечтаете провести ночь?»
– Думаю, все они отвечали: «Мерилин Монро».
– Почти все.
– И никто ее не узнавал?
– В такие минуты она была не Мерилин, а Норма Джин.
Успела ли моя мать познать головокружение от славы? Войдя на съемочную площадку, она все еще была скромной молодой девушкой из Санта-Барбары или просто куклой в руках режиссеров? Лора Гамильтон будто прочитала мои мысли.
– Некоторым образом твоя мать избежала всего этого…
Она поставила чайник на поднос.
– Может быть, пройдем в гостиную?
– Можно остаться здесь? Мне очень понравилась эта кухня.
– Ты совсем как я. Думаю, большую часть времени я провожу здесь. В любом случае этот дом стал слишком большим для меня.
– В любом случае он прекрасен.
Она улыбнулась, открыв совершенно белые и ровные зубы.
– Уверена, ты спрашиваешь, каким образом простая гримерша смогла купить себе такой дом.
У меня не было никакого желания лгать.
– Верно, приехав, я так и подумал.
– В 60-е цены в этом районе были не такими запредельными, как сегодня. Все поменялось в 80-е… И потом, я вышла за молодого человека, у которого было неплохое состояние: он был из руководящего состава «Метро Голдвин Майер», занимался тем, что контролировал производство фильмов. Стивен умер больше десяти лет назад, с тех пор я живу одна.
Она посмотрела на часы.
– А, три минуты… Никогда не нужно заваривать дольше.
Вынув фильтр, она разлила чай по чашкам.
– Кстати, как ты меня нашел?
– Мне о вас говорила бабушка.
Я предпочел не говорить ей всего заранее. Судя по всему, еще не было и речи о том, чтобы обсуждать роль Харриса и Кроуфорда во всей этой истории.
– Почему ты не пришел ко мне раньше?
– Я узнал о вашем существовании всего несколько дней назад.
– После смерти Уоллеса Харриса ты расспросил свою бабушку, так?
– Да. Думаю, прошло слишком много лет, чтобы она и дальше хотела отрицать прошлое моей семьи.
Могла ли она представлять себе, что на самом деле я стремлюсь открыть тайну исчезновения Элизабет?
– Я была очень огорчена смертью Уоллеса. В глубине души он был очень хорошим человеком. О нем написали столько ужасов: чудовище, одержимое манией величия, если верить журналистам… Безусловно, он был требовательным, но, как только ему давали лучшее, на что способны, он становился очень мягким.
– Вы уже работали с ним до «Покинутой»?
– Да, на «Путешествии по пустыне». Полагаю, он был удовлетворен моей работой… Харрис был скуп на похвалы, но сам факт, что тебя снова приглашали на съемки, сам по себе уже был похвалой.
Я отпил глоток зеленого чая, который напомнил мне лекарства Нины.
– Когда вы познакомились с моей матерью?
– Должно быть, за три или четыре месяца до начала съемок, в сентябре или октябре 1958 года, на пробах в гриме. Тогда мы очень много виделись, больше, чем когда-либо.
– Почему?
– Харрис хотел снимать только черно-белый фильм, чтобы передать атмосферу своей истории. Он не переставал повторять: «Можете представить себе в цвете «Двойную страховку»[72] или «Мальтийского сокола»?»[73] В том, что касается грима, черно-белый фильм требует большей технической точности, нужны очень укрывистые материалы, с которыми трудно работать. Первые попытки его не устраивали. Мы с Элизабет сразу почувствовали симпатию друг к другу, чего никогда не случалось ни с какой другой актрисой. Понимаешь, большинство знаменитостей не обращают никакого внимания на гримершу, а впрочем, и ни на кого из технического персонала. Актеры были просто избалованными детьми. Думаю, сегодня все должно быть еще хуже… из-за всех этих денег. Элизабет оставалась простой. У нее еще был вид провинциалки, которая только что прибыла в большой город.
– Однако она уже много лет жила в Лос-Анджелесе.
– Верно, но будучи выбранной на роль, туда она уже не возвращалась. Когда в январе мы оказались на съемках фильма, она была в ужасе от одной мысли, что станет главной звездой этого фильма. Несомненно, репутация Харриса не особенно помогала наладить отношения. Думаю, она была счастлива, что у нее, по крайней мере, есть подруга, которой можно довериться…
– Вы тогда знали, что у нее есть ребенок?
Сам того не желая, в этом вопросе я держался на расстоянии. Может быть, вспомнились уроки Хэтэуэя.
– Это может показаться странным, но – да, знала.
Лора Гамильтон нахмурилась и выдержала паузу. Хоть я и удивился, но предпочел дать ей двигаться в своем ритме.
– Элизабет сообщила мне о твоем существовании в декабре. Я до сих пор не знаю, как она могла доверить такую тайну человеку, с которым едва знакома… На самом деле это было всего лишь стечением обстоятельств. Однажды, к моему большому удивлению, она позвала меня. Я почувствовала: что-то идет не так. Она была приглашена на виллу Малибу. Ей совсем не хотелось туда идти, но съемочный процесс и правда не оставил ей никакого выбора. Там была целая куча важных людей, этот прием должен был стать случаем привлечь к ней внимание прессы. Элизабет хотела, чтобы я сопровождала ее, чтобы не находиться одной среди всех этих незнакомых людей. Конечно, я согласилась. Я хорошо помню тот вечер. У меня не было привычки общаться с этой средой вне работы. Когда мы пришли, алкоголь уже лился рекой, люди говорили и смеялись слишком громко, некоторые были уже очень под градусом. Элизабет в совершенстве сыграла свою роль. Уверяю тебя: когда она вошла в комнату, все взгляды устремились на нее. В твоей матери было что-то чарующее: увидев ее, мужчины были заворожены, а женщинам едва удавалось скрыть зависть.
Лора снова остановилась и сжала руки на чашке чая.
– Что случилось?
– Вечер все тянулся. Когда мы вышли на пляж подышать свежим воздухом, было уже поздно. Океан в тот вечер был восхитительный: темный и неспокойный. Поразительный контраст со всем этим ничтожным праздником. Я помню всю эту сцену так, словно все было вчера. Элизабет много выпила – думаю, она плохо переносила алкоголь. Хотя несколько минут назад она была счастливой и жизнерадостной, внезапно у нее сделался отсутствующий вид. Мы быстро отошли от нескольких гостей, которые, как и мы, спустились на пляж. Некоторое время мы стояли молча, затем Элизабет повернулась к огням виллы и сказала: «Вот моя жизнь сейчас». Она только что поняла.