– Как вы понимаете, я с тех пор постоянно настороже. Нет, ничего особенного я не заметил.
– Но вы не можете исключить возможность, что вы… точнее, что мы еще под наблюдением?
– Нет.
Наш разговор был прерван приходом в комнату Глории, его секретарши. Еще раньше, придя в агентство, я был удивлен ее возрастом: моложе меня. Мне показалось смешным само предположение, что эти двое могут состоять в близких отношениях. Глория принесла два стакана газированной воды и поставила их на письменный стол.
– Прошу!
– А покрепче у тебя ничего нет? – спросил Хэтэуэй, подмигнув ей.
Не отвечая, она пожала плечами и повернулась ко мне.
– В этой комнате еще пахнет табаком. Он курит, когда находится здесь с вами?
– Вы курите, Хэтэуэй? Вот не знал.
С возмущенным видом она резко развернулась.
– Вы, мужчины, все из одного теста. Вам просто невозможно доверять. Даже не надейся, что я буду изображать сестру милосердия, когда ты в один прекрасный день схватишь рак легких.
Я подождал, когда она выйдет, чтобы подразнить детектива.
– Глория прекрасная женщина.
– Ну да!
– Ей хватает храбрости выносить вас целый день. Скажите, это просто ваша секретарша или вас связывает нечто большее?
– Куда вы лезете, Бадина? Вам не кажется, что у нас на повестке дня более срочные дела?
Он встряхнул головой, будто для того, чтобы прогнать неприятную мысль, а затем постучал пальцем по лежащей на столе фотографии.
– В конце концов, это, может быть, хороший знак…
– Это как, хороший?
– Поразмышляйте пару секунд. Этот силуэт, это вторжение к вам – явные доказательства, что мы движемся в правильном направлении. Кое-кому очень не хочется, чтобы дело снова было открыто. Что же, хотят получить от нас на орехи – огребут по полной программе. Мы не собираемся останавливаться посреди переправы, верно?
– Отлично сказано!
– У вас нет желания заявить в полицию?
– Чего ради? У меня ничего не украли, и вы думаете, я приду к ним и буду подробно излагать нашу теорию заговора? Спасибо, мне этого уже с Эбби хватило.
– По крайней мере, они могли бы снять отпечатки пальцев.
– Думаете, субъекты, которые заявились ко мне, настолько глупые, что преподнесли мне свои отпечатки на блюдце с голубой каемочкой? В любом случае я больше не доверяю вашим приятелям.
– Моим приятелям? Напоминаю, что уже четверть века, как я перестал быть полицейским.
– Бывших полицейских не бывает. Попробовав раздобыть досье, вы, должно быть, разворошили осиное гнездо.
– Если не считать того, что это дело сорокалетней давности, что в департаменте полиции Лос-Анджелеса больше нет никого, кто работал в те годы.
– Зато существует корпоративный дух. Вы же не собираетесь мне сказать, что существует список дел, которые лучше не вытаскивать на свет?
– Я сам из себя сделал адвоката дьявола, вот и все.
– Во всяком случае, полицейские – единственные, кто знает, что мы интересуемся делом моей матери. Глория позвонила этому актеру, и вы расспросили Фреда Робертса – первого помощника режиссера. Помните: со дня смерти Харриса он не переставая разливается соловьем во всех периодических изданиях.
– Думаете, он рассказал о моем телефонном звонке, чтобы устроить еще больше шумихи вокруг себя?
– Такую возможность нельзя исключать. Он должен неплохо знать мир этой среды.
Последнее слово я произнес так, будто речь шла о мафии. Детектив качнулся назад вместе с креслом и положил руку себе на голову.
– Перестаньте так вертеться, Бадина, у меня от вас уже голова кружится.
– Мне слишком жарко. Вам никогда не приходило в голову установить здесь кондиционер?
– Я не сценарист-мультимиллионер, как некоторые! Да сядьте же наконец. Я бы хотел, чтобы вы ответили на вопрос.
– Какой вопрос?
– Тот, который написан на фотографии вашей матери: «Вы уверены, что хотите продолжать?»
Я приблизился к его столу. Хэтэуэй хотел знать степень моей решимости, но помимо этого еще и другое: навела ли на меня страх эта угроза.
– Конечно, я хочу продолжать!
– А как же Эбби?
– Это моя проблема, не беспокойтесь из-за этого. Я в состоянии все уладить.
Он пристально посмотрел мне в глаза, чтобы убедиться в моей искренности.
– Очень хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы прослушали запись моего разговора с Норрисом.
– Вы ездили к нему?
– Вчера после полудня в Фресно. Шесть часов дороги – то еще удовольствие!
– Он и правда умирает?
– Честно говоря, я ни за что бы его не узнал. Он превратился в тень самого себя. Как подумаешь, каким высокомерным был этот тип… В конце концов, время всех нас уравнивает.
– Что он вам сказал?
– Предпочитаю, чтобы вы все сами услышали.
Хэтэуэй включил компьютер и открыл аудиофайл. Я устроился напротив.
– Спасибо, что согласился поговорить со мной, Том.
– Прекрати эти реверансы, Хэтэуэй. Ты здесь потому, что я не хочу, чтобы ты надоедал мне все время, которое мне остается. В любом случае мне больше нечего терять… сегодня я им больше ничего не должен.
– Ты говоришь о «доме»?
– А ты как думаешь?
– А ты не так плохо выкрутился: закончил инспектором третьей категории. Другим повезло куда меньше.
– Незачем лишний раз составлять мое резюме, ты здесь не за этим. Что ты хочешь знать?
– Ты, должно быть, уже догадался, тем более что я сказал тебе это по телефону. Мне нужно знать все, что тебе известно о деле Элизабет Бадина. Не то, что знают мелкие сошки вроде меня, и не то, что изложено в бумагах.
– …
– Полагаю, ты помнишь Джеффри Уилсона?
– У меня рак, а не Альцгеймер.
– Я уже подзабыл твое легендарное чувство юмора.
– Конечно, я о нем помню.
– Значит, нет необходимости освежить тебе память. Джеффри отстранили потому, что он чересчур сильно интересовался исчезновением Элизабет Бадина. У него на этот счет было несколько очень интересных теорий…
– Уилсон был большим проглотом и пьянчугой!
– Это я уже знаю. Но еще он был неподкупным полицейским, который старался делать свою работу как можно лучше.
– Неподкупный полицейский. Иначе говоря, то, чем я никогда не был в твоих глазах. Ты ведь меня всегда недолюбливал, так?
– Ошибаешься. Я всегда думал, что Коупленд первостатейный мерзавец и что ты слишком попал под его влияние. Но я ничего не имел против тебя.
– Коупленд был тем, кем был. Полицейский старой школы, не самый худший в «доме»… Часто у него были сомнительные методы, но чтобы достичь результата, к ним проходится прибегать.
– В данном случае результаты расследования были более чем скромными.
– Мы вели его очень пунктуально…
– Скажешь тоже! Представляешь, мне не дали посмотреть досье с Рамирес-стрит, которые департамент ревностно хранит, но у меня был случай детально изучить то, что было в офисе окружного прокурора. Расследование велось спустя рукава с начала и до конца. Вы с Тревором Фадденом были в сговоре. Вы ничего не сделали, чтобы открыть правду.
– Ты не дал мне закончить. Мы вели расследование пунктуально… до некоторой точки.
– Что это, собственно говоря, значит?
– Я тебе уже объяснил, что готов сказать все, что знаю, и нет надобности играть злого копа! Расследование началось с чистого листа. Коупленду и мне удалось установить точную хронологию последних часов актрисы: момент, когда она вышла со студии, ее встреча с мужчиной в ресторане на Голливудском бульваре, последний раз, когда ее видели выходящей из своего дома…
– Уилсон и я тогда допросили одну из соседок.
– Знаю, я помню ваш рапорт. Коупленд хотел направить все наши поиски на мужчину из «Голубой звезды». Его многие заметили, и был составлен хороший детальный фоторобот.
– Хороший детальный? В рапорте из офиса окружного прокурора говорится совсем не это.
– Портрет был годен к использованию, можешь быть в этом уверен: мы добились исключительной точности, как, впрочем, и всегда.
– Но почему же его не опубликовали в газетах? У меня тогда к нему не было доступа. Ни у меня, ни у большинства парней из управления.
– Примерно через десять дней после исчезновения этой девушки Коупленда вызвали в офис Финли. Когда он оттуда вышел, он выглядел на редкость глупо, я никогда его не видел таким. Он просто объяснил мне, что надо пересмотреть порядок приоритетов.
– И мужчина, которого вы разыскивали, больше не…
– Все было предельно ясно: он не был заинтересован в исчезновении Бадина. Представляешь себе, я ошалел и попросил у него объяснить. Коупленд завелся с полуоборота и выпроводил меня со словами: «Послушай, если ты хочешь иметь в «доме» хоть какое-то будущее, вбей себе в башку: наша работа состоит в том, чтобы подчиняться, а не умничать».
– Я будто слышу его самого.
– Я был молодым, честолюбивым, я послушался. Нас заставили выпустить лучший след. Я был достаточно умен, чтобы никогда больше не заговаривать об этом с Джерри.
– Вот дерьмо! Какие у Финли могли быть неприятности за то, что заставил его упустить этот след?
– Ничего особенного ему не было. Ты, должно быть, слышал кучу всяких сплетен про Коупленда, но о нем – ничего.
– О чем ты таком говоришь?
– В 55 лет Финли никогда бы не стал начальником полиции. У муниципалитета был свой фаворит, куда весомее. Все было уже сыграно заранее, но у Финли было ненасытное честолюбие. Как предписывалось законом, была определена комиссия по назначениям. Случаю было угодно, чтобы следователем туда был назначен лейтенант, – близкий к Финли. Никто не был в курсе их взаимоотношений. И вот вместо того, чтобы расследовать для комиссии, лейтенант принялся расследовать деятельность самой комиссии.