– Думаешь, я буду способен скрыть от тебя такие вещи?
– Да, из любви ты на это способен. Иногда люди хотят слышать лишь то, что они жаждут услышать.
2
Дата: 26 сентября 1998 г., 23.12
Привет, чувак!
Надеюсь, что ты поймаешь ублюдков, которые причинили зло твоей мамане. Копы, ФБР, ЦРУ – сборище отбросов. Они нас уже достали по самое некуда с Розуэллом[94]и Джоном Кеннеди. Не сдавайся, ты их сделаешь!!! Да пребудет с тобой сила. Фокс
Малдер[95]нас предупреждал: ИСТИНА ГДЕ-ТО РЯДОМ. Будь начеку, а особенно не забывай: никому не доверяй. НИКОМУ!
Твой кореш Билли Сопротивленец!
Дата: 27 сентября 1998 г., 09.23
Многоуважаемый господин Бадина!
Я имею честь быть президентом общества «Секреты истории», основанного в Питсбурге, Пенсильвания, вот уже семь лет назад. Наше общество, которое объединяет около двух десятков энтузиастов нераскрытых дел, будет счастливо и почтет за честь оказать Вам помощь в Ваших расследованиях. С огромным удовольствием мы могли бы предоставить в Ваше распоряжение все наши навыки и материальную базу.
Мы можем похвалиться тем, что недавно раскрыли дело Джин Спенглер – знаменитой танцовщицы и актрисы, в 1949 году исчезнувшей при таинственных обстоятельствах. К несчастью, наши выводы еще не встретили в средствах массовой информации желаемого отклика. Мы, разумеется, не знаем подробностей Вашего расследования, но полагаем, что между этими двумя делами может существовать серьезная связь.
Даю ссылку на совершенно новый сайт, где представлены выводы и результаты наших расследований. Наше общество существует исключительно на добровольные пожертвования. Мы с благодарностью примем любой, даже самый скромный вклад в нашу исследовательскую работу.
Остаемся в полном Вашем распоряжении для более подробных объяснений и надеемся, что Вы свяжетесь с нами.
Искренне ваш,
Майк Эванс
Дата: 27 сентября 1998 г., 11.43
День добрый, Дэвид!
Предполагается ли экранизация истории вашей матери? Это был бы суперский фильм! Какую актрису вы хотели бы увидеть в ее роли? Лично я считаю, что Джулия Робертс была бы просто гениальным выбором! Ее все знают в основном по комедиям, но я уверена, что у нее огромный драматический потенциал.
Как чудно было бы, если бы вы смогли мне ответить.
Джулия
Такого я достаточно начитался. Я закрыл электронную почту и выключил компьютер, чтобы не было соблазна снова залезть в него и шататься в интернете. Один вид моего мобильника и тот был для меня таким же удручающим зрелищем: восемь новых посланий все того же порядка.
Я предпочел не включать телевизор. Несколько раз я прошелся по комнате к окну и обратно, чтобы увидеть, не удалось ли журналистам в поисках сенсаций заполучить мой адрес. Я очень надеялся, что вся эта история выдохнется, если я буду упорно хранить молчание.
Входящий звонок, «Катберт».
– Извини, что надоедаю, но у меня не очень хорошие новости.
– Что может происходить хуже того, что я прямо сейчас наблюдаю?
– Студия хочет тебя разорвать.
– Что! Разорвать? Ты же поклялся, что уладишь проблему!
– Так это было до появления статьи…
– Ответственность за которую персонально на тебе!
– Спасибо, что освежил мне память.
– Что произошло?
– Ничего неожиданного. Они разозлились, прочитав эту статейку: не понимают, где ты взял время вести расследование, когда должен был сидеть и заниматься сценарием.
– Выпутывайся как хочешь, скажи, что я готов заплатить.
– Они не хотят ничего слышать!
– Тогда настаивай! Это твоя задача – вытащить меня из этого дерьма.
– Они готовы сделать тебе предложение.
– Почему у меня такое впечатление, что мне не понравится то, что ты сейчас мне скажешь?
– Они согласны отказаться от претензий, если ты подпишешь с ними эксклюзивный контракт.
– Но о чем ты говоришь?
– Я говорю об оригинальном сценарии, посвященном исчезновению Элизабет Бадина. Это их сразу утихомирит. Они готовы подписать чек на семизначную цифру. У них уже есть задумки относительно названия…
Я был поражен в самое сердце. Во мне заклокотал гнев.
– Эти сукины дети уже подумали о названии?
– Если хочешь знать мое мнение, некоторые варианты звучат очень даже неплохо…
– Я ничего не хочу слышать. Я никогда не напишу сценарий о своей матери, ты это прекрасно знаешь!
– Именно это я и попытался им объяснить. Они в состоянии пригласить группу сценаристов, те просто начнут…
– Скажи им, чтобы убирались ко всем чертям! Хотят устроить мне судебный процесс – флаг им в руки.
– Ты рискуешь слишком много потерять, Дэвид.
– Процитирую Ретта Батлера[96]: «Честно говоря, дорогой, мне наплевать».
– Хорошо, согласен, я все сделаю наилучшим образом. Если поменяешь мнение, позвони. В противном случае я советую тебе как можно скорее обратиться к адвокату.
Так я и поступил. К моему большому неудовольствию, его выводы были точно такими же, как у Катберта. Обстоятельства были против меня. Я не только неминуемо проиграл бы дело; сам судебный процесс мог нанести роковой удар по моей карьере, и, особенно учитывая, что отныне я находился в центре внимания массмедиа, ни одна студия не согласилась бы сотрудничать со мной. Столкнувшись с моим упрямством, он мог только посоветовать мне поторговаться, чтобы избежать неизбежного фиаско, которое стоило бы мне, по крайней мере, моей нью-йоркской квартиры.
На самом деле, несмотря на все свое бахвальство, мне вовсе не хотелось предстать перед трибуналом. После успеха «Дома молчания» какой-то неизвестный испанский режиссер обвинил меня в плагиате: он утверждал, что мой сценарий – искусное переложение триллера, который он снял в конце 80-х. Для Голливуда обвинение в плагиате не было чем-то из ряда вон выходящим, но эта история за два года, пока длился процесс, подточила мой моральный дух, несмотря на то, что процесс я в конце концов выиграл.
Едва я повесил трубку, как в дверь позвонил Антонио. Я был рад его видеть: его присутствие могло мне помочь переключиться на что-то другое. Мы взяли по кока-коле из буфета в кухне.
– Знаете, я со вчерашнего дня слежу за этим делом. О вас даже говорили утром по телевизору.
– Да ну! И что же такого сказали?
– Ничего сильно хорошего… Журналисты хотят, чтобы вы все удачно расследовали, но не сделали это слишком быстро, чтобы подогреть интерес СМИ.
– Во-первых, дело я так и не распутал, во-вторых, в том, что касается СМИ, я что, совсем дурак? Просто сейчас неподходящее время… Поскольку запустили процедуру импичмента против Клинтона, можно биться об заклад – обо мне скоро никто больше и не вспомнит.
Антонио порылся в кармане куртки.
– Я пришел вернуть письмо вашей матери.
Я уселся на табурет.
– Что-нибудь получилось?
– Я сделал целую кучу попыток… и результат действительно хорош. Правда, я не уверен, что содержание письма вам сильно поможет. Может быть, мне лучше оставить вас?
– Нет-нет, останься.
Письмо было похоже на фотокопию, контрастность которой подняли до максимума. В тексте будто по волшебству на месте нескольких пятен появились недостающие слова: «Между нами огромное расстояние, «забор из колючей проволоки», как мне однажды от тебя довелось услышать… Жертва, о которой ты меня просишь, стала бы слишком тяжелым бременем… Мать больше не задавала мне вопросов, думаю, она поняла, что бессмысленно меня трогать, что я захлопнусь, как устрица, при любой попытке устроить мне допрос».
Последние смытые водой фразы были бледно-серыми, но, несмотря на это, их можно было легко прочитать. Я был на седьмом небе от счастья: Антонио проделал невероятную работу. «…все предосторожности, которые мы сможем предпринять, ни к чему не приведут. Неминуемо настанет время, когда наша тайна выплывет наружу. Я больше не могу так жить. Умоляю, постарайся меня понять и не суди меня слишком строго. Я прошу тебя уничтожить это письмо после того, как его прочтешь. Я всегда буду тебя любить, Бесс».
Даже учитывая, что Антонио предупредил, чтобы я не питал иллюзий, я был ужасно разочарован. Я бы предпочел думать, что нахожусь в одном шаге от чего-то существенного, но несколько строчек не открыли мне ничего нового. Тайная связь… Тревога, которую моя мать испытывала при мысли, что ее тайна будет раскрыта… Я топтался на месте. И все же я заметил, что она не подписала письмо своим полным именем, а воспользовалась уменьшительным. Бесс – должно быть, так называл ее любовник. Я мог бы спросить у Нины, был ли в окружении моей матери кто-то, кто мог бы ее так называть, но у меня совсем не было надежды.
– Ты прав, действительно ничего интересного, но попробовать все равно стоило.
– Мне очень жаль, Дэвид, я и правда очень хотел вам помочь.
Вынув из бумажника купюру в 200 долларов, я протянул ее Антонио.
– Но это слишком много!
– Должно быть, ты потратил много времени на это письмо, бери.
Он неохотно сдался. Снова усевшись, я допил бутылку крем-соды. Мой взгляд не мог оторваться от письма: «В любом случае, что я смогу ему сказать, что отец его не признал и никогда не признает? Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало, воспитывать ребенка?»
Сидя за столом перед этим листком бумаги, я внезапно почувствовал себя несчастным. Сменявшие друг друга проволочки давали возможность надеяться на что-то новое, на осведомленность о чрезвычайной ситуации. Что же со мной не так? До счастья, возможно, было рукой подать, а я все испортил своим безответственным поведением. Как я мог вести себя, будто мой ублюдок-отец, который не признал меня и ничего не сделал, чтобы помочь Элизабет? Неужели я обречен копировать его поведение? Ведь я нехорошо обошелся с Эбби. Она оставила мне время на размышление, но пути назад у меня уже не будет. Когда зло сделано – а частично уже так и было, – как бы я ни каялся, все было бы уже без толку.