Она остановилась, бледное лицо ее потемнело, и бесшумной, крадущейся походкой кошки она вернулась к своему стулу.
– …кроме вести о его смерти, – сказала она, усаживаясь снова, с еле заметной злобной усмешкой на губах и с мимолетной вспышкой ненависти, промелькнувшей в глубине ее холодных глаз.
Когда я открыл дверь, чтобы уйти, она бросила на меня быстрый взгляд. Губы ее растянулись в жестокую улыбку – она оглядела меня с головы до ног со странным затаенным интересом, на лице ее отразилось нетерпеливое ожидание, злобное и лукавое одновременно. Не рассчитывала ли она в глубине своего сердца на мою молодость и силу, на мои оскорбленные чувства и недостаточное самообладание, не обдумывала ли, к чему все это приведет, если я и сэр Персиваль когда-нибудь встретимся? Уверенность, что все это именно так, заставила меня бежать от миссис Кэтерик и не позволила сорваться с моих губ приличествующим случаю словам прощания. Мы расстались, так и не сказав друг другу ни слова.
Когда я открывал входную дверь, я увидел того же самого пастора, он возвращался обратно той же дорогой. Я подождал на ступеньках, чтобы дать ему пройти, и обернулся на окна гостиной.
Миссис Кэтерик услышала в тишине этого уединенного места приближающиеся шаги и подошла к окну, ожидая священника. Сила страстей, которые я разбудил в ее сердце, не могла ослабить ее отчаянную решимость не выпускать из рук единственного доказательства общественного признания, с таким трудом давшегося ей путем многолетних неослабевающих стараний. Не прошло и минуты, как мы расстались, а она уже снова стояла у окна, чтобы священник увидел ее и поклонился ей вторично. И он действительно во второй уже раз приподнял свою шляпу. Я увидел, как черствое, зловещее лицо за окном смягчилось и озарилось удовлетворенной гордостью, я увидел, как голова в мрачном черном чепце церемонно поклонилась в ответ. Пастор поздоровался с ней на моих глазах дважды в один и тот же день!
Я покинул дом миссис Кэтерик с ощущением того, что она помогла мне вопреки собственному желанию. Не успел я дойти до поворота, чтобы свернуть в одну из примыкающих к площади улочек, как мое внимание неожиданно привлек звук захлопнувшейся за моей спиной двери.
Я обернулся и увидел невысокого человека в черном костюме на ступенях дома, который, насколько я мог судить, соседствовал с домом миссис Кэтерик с ближайшей ко мне стороны. Человек этот ни на секунду не задумался относительно направления, в котором собирался идти. Быстрыми шагами он двинулся в мою сторону. Я узнал в нем того самого «писаря из конторы поверенного», который предупредил мой визит в Блэкуотер-Парк и пытался завязать со мной ссору, когда я спросил его, можно ли осмотреть усадьбу.
Я нарочно подождал, желая убедиться, не вздумает ли он заговорить со мной. К моему удивлению, он быстро прошел мимо, не говоря ни слова и даже не взглянув на меня. Его нынешнее поведение прямо-таки противоречило тому образу действий, которого у меня были все основания ожидать от него, и тотчас возбудило во мне любопытство, а вернее, подозрительность, так что я решил со своей стороны не упускать его из виду и выяснить, что привело его сюда и куда он так спешит. Не заботясь о том, видит он меня или нет, я пошел за ним. Он ни разу не оглянулся и торопливо шагал по улицам, ведущим к железнодорожной станции.
Поезд должен был вот-вот отойти, и два или три запоздавших пассажира обступили окошко кассы. Я присоединился к ним и отчетливо услышал, как клерк потребовал билет до Блэкуотер-Парка. Я не ушел с платформы, пока не удостоверился, что он действительно уехал в этом направлении.
Для всего, что я только что увидел и услышал, я мог найти лишь одно объяснение. Бесспорно, этот человек вышел из дома, примыкавшего к дому, где жила миссис Кэтерик. Очевидно, он поселился там по распоряжению сэра Персиваля, в ожидании, что мои расследования рано или поздно приведут меня к миссис Кэтерик. Без сомнения, он видел, как я пришел к ней и как позже покинул ее дом, и потому поспешил с первым же поездом с донесением в Блэкуотер-Парк, куда, естественно, должен был отправиться сэр Персиваль (очевидно, знавший о моих передвижениях), дабы оказаться на месте на тот случай, если я вернусь в Хэмпшир. Отныне все говорило о том, что не пройдет и нескольких дней, и мы с ним непременно встретимся.
К каким бы результатам это ни привело, я решил идти прямо к намеченной цели, не сворачивая с дороги ни из-за сэра Персиваля, ни из-за кого бы то ни было еще. Огромная ответственность, всей своей тяжестью давившая мне на плечи в Лондоне, – ответственность, заставлявшая меня быть осторожным во всех моих поступках и действиях, дабы это не привело к обнаружению убежища Лоры, – не существовала для меня в Хэмпшире. Я мог отправиться в Уэлминхем и свободно прогуливаться по нему – даже если бы я не стал соблюдать необходимых предосторожностей, то и тогда мог повредить лишь самому себе.
Зимний вечер уже клонился к концу, когда я уходил со станции. Не было смысла продолжать мои розыски в незнакомом месте после наступления темноты. Поэтому я направился в ближайший отель, снял номер и приказал подать обед, покончив с которым я написал Мэриан, что я цел и невредим и полон надежд на успех. Уезжая из дому, я просил Мэриан адресовать ее первое письмо, которое рассчитывал получить на следующее утро, «В почтовое отделение Уэлминхема, до востребования» и теперь повторил ей свою просьбу – писать мне и дальше по тому же адресу. Если бы письмо пришло в город во время моего возможного отсутствия, я с легкостью мог бы получить его, написав о нем почтмейстеру.
По мере приближения ночи столовая гостиницы совсем опустела, так что я мог теперь поразмыслить над тем, чего достиг за сегодняшний день, совершенно беспрепятственно, как если бы находился у себя дома. Прежде чем отправиться спать, я внимательно еще раз обдумал весь наш необычайный разговор с миссис Кэтерик, от начала до конца, дабы проверить поспешные выводы, наскоро сделанные мною сразу по его итогам.
Ризница церкви в Старом Уэлминхеме стала отправной точкой, от которой мои мысли начали разматываться в обратную сторону, медленно пробираясь сквозь все то, что я услышал и увидел у миссис Кэтерик.
Когда миссис Клеменс впервые в моем присутствии упомянула о церковной ризнице, мне она показалась самым неподходящим и неожиданным местом из всех, которые сэр Персиваль мог выбрать для тайных свиданий с женой приходского причетника. Под влиянием именно этого впечатления, а вовсе не по какой-либо другой причине я упомянул о ризнице в разговоре с миссис Кэтерик, высказав при этом со своей стороны всего-навсего необоснованное предположение, которое пришло мне в голову в тот самый миг. Я был готов к тому, что она ответит мне с замешательством или с гневом, но неподдельный ужас, овладевший ею от моих слов, привел меня в крайнее изумление. Задолго до этого меня уже посещала мысль, что тайна сэра Персиваля связана с сокрытием какого-то серьезного преступления, о котором знала миссис Кэтерик, но дальше этого я в своих размышлениях не заходил. Теперь же ужас этой женщины со всей очевидностью доказал мне, что преступление это прямо или косвенно было связано с церковной ризницей и что сама миссис Кэтерик была не просто свидетельницей преступления, но, вне всякого сомнения, его соучастницей.
В чем же состояло это преступление? Определенно, оно было не только опасным, но и низким, в противном случае миссис Кэтерик не повторила бы мои слова относительно высокого общественного положения и могущества сэра Персиваля с такой явной насмешкой. Итак, это преступление было опасным и постыдным, и она принимала в нем участие, и оно было связано с церковной ризницей.
Рассмотрение еще одного обстоятельства привело меня к дальнейшим выводам.
Неприкрытое презрение миссис Кэтерик к сэру Персивалю распространялось и на его мать. Она с самой горькой иронией отозвалась о старинном роде, из которого он происходил, знатного «особенно по материнской линии». Что это значило? Объяснений могло быть только два: либо мать его была низкого происхождения, либо ее репутация пострадала из-за какого-то тайного греха, запятнавшего ее, о чем стало известно сэру Персивалю и миссис Кэтерик. Чтобы подготовиться к дальнейшему расследованию, мне следовало предварительно проверить первое предположение. Выяснить девичью фамилию и происхождение его матери я мог, просто-напросто просмотрев метрическую книгу, где был зарегистрирован брак его родителей.
С другой стороны, если бы верным оказалось второе предположение, – что за грех мог запятнать ее репутацию? Припоминая рассказ Мэриан об отце и матери сэра Персиваля и об их подозрительно уединенном, затворническом образе жизни, который они оба вели, теперь я задал себе вопрос: не может ли статься, что его мать вовсе не была обвенчана с его отцом? И снова, обратившись к метрической книге, в которой были бы представлены письменные свидетельства об этом браке, я мог, по крайней мере, убедиться, что данное подозрение в действительности лишено оснований. Но где найти эту книгу? На этом этапе своих рассуждений я вновь пришел к выводу, сделанному мной еще раньше, и тот же мыслительный процесс, который открыл мне до этого место некогда совершенного преступления, теперь заставил меня, не без основания, предположить, что метрическую книгу надо было также искать в ризнице приходской церкви Старого Уэлминхема.
Таковы были результаты моего свидания с миссис Кэтерик, таковы были различные соображения, неизменно ведущие лишь к одному выводу и определившие мои действия на следующий день.
Утро выдалось хмурым и облачным, но дождя не было. Я оставил свой чемодан на хранение в отеле и, расспросив о дороге, пешком отправился в церковь Старого Уэлминхема.
Мне пришлось пройти больше двух миль; на протяжении всего пути дорога медленно поднималась вверх.
На самой высокой точке стояла церковь – старинное здание, обветшавшее от времени и непогоды, с тяжелыми подпорками по сторонам и неуклюжей четырехугольной башней в центре. Ризница, расположившаяся позади, примыкала к церкви и по виду была построена одновременно с ней. На некотором удалении от церкви сохранились остатки Старого Уэлминхема, где когда-то жила миссис Клеменс со своим мужем и откуда почти все жители уже давно переехали в новый город. Некоторые из пустующих домов были разобраны, от них остались одни лишь стены; другим предоставлено было разрушаться от времени; в некоторых же до сих пор еще оставались обитатели, по всей вероятности люди самого бедного класса. Место это представляло собой довольно унылое зрелище, и все же, несмотря на все разрушения, не столь гнетущее, как новый город, только чт