о мной оставленный. Здесь, по крайней мере, открывался вид на коричневые, обдуваемые всеми ветрами широкие просторы полей, на которых приятно отдыхал глаз; деревья, хоть и лишенные своей листвы, разнообразили монотонность пейзажа и помогали мысленно предвкушать лето и отдых под тенистой сенью ветвей.
Когда, оставив церковь за спиной, я двинулся вдоль покинутых домов в поисках кого-нибудь, кто мог бы указать мне дорогу к причетнику, я увидел двух мужчин, выскочивших из-за угла мне навстречу. Того, что был выше из них – дюжего, мускулистого человека в костюме лесника, – я никогда раньше не видел. Другой был одним из тех, кто следил за мной в Лондоне, после того как я ушел из конторы мистера Кирла. Тогда я хорошо разглядел его и теперь был уверен, что не ошибаюсь, – это был именно тот человек.
Ни он, ни его спутник не пытались заговорить со мной, и оба держались на почтительном отдалении, но их присутствие возле церкви говорило само за себя. Все обстояло именно так, как я и предполагал, – сэр Персиваль уже подготовился к встрече со мной. О моем визите к миссис Кэтерик ему сообщили вчера вечером, и уже сегодня эти двое заняли место на своем наблюдательном посту в ожидании моего появления в Старом Уэлминхеме. Если бы мне понадобилось дополнительное доказательство того, что мое расследование приняло наконец верное направление, то его предоставил бы мне сам факт приказания сэра Персиваля следить за мной.
Я все дальше уходил от церкви, пока не дошел до одного из обитаемых домов с примыкающим к нему огородиком, в котором копался какой-то человек. Он указал мне на жилище причетника, коттедж, стоявший на незначительном отдалении от других домов, на окраине заброшенной деревни. Я застал причетника дома; он как раз надевал теплое пальто, чтобы идти в церковь. Это был веселый, добродушный, разговорчивый старик. Как вскоре мне представилось узнать, он был весьма невысокого мнения о деревне, в которой живет, и ощущал собственное превосходство над соседями в силу того, что однажды имел счастье побывать в Лондоне.
– Хорошо, что вы пришли так рано, сэр, – сказал старый причетник, когда я упомянул о цели моего визита. – Минут через десять меня уже не было бы дома. Дела прихода, сэр, много дел; бывает, пока все не переделаешь, и не присядешь за весь день ни разу, да и концы немалые для человека моих лет! Но, слава богу, я еще крепок на ноги! Пока они держат человека, он еще может работать. Как вы думаете, сэр?
Произнося эти слова, он снял ключи, висевшие на гвозде у камина, и запер за нами дверь своего коттеджа.
– Нет у меня никого, кто бы присмотрел за домом, – проговорил причетник, и в голосе его послышались веселые нотки, как у человека, радующегося своей полной независимости от всяческих семейных забот. – Жена моя лежит вон там, на кладбище, а сыновья все переженились. Никудышнее местечко здесь, не так ли, сэр? Но приход большой. Не каждый, окажись он на моем месте, справился бы! Тут все дело в учености, а ее и на мою долю перепало самую малость, и даже немного больше, чем это необходимо здесь. Я умею говорить чистым, самым что ни на есть королевским английским языком (Боже, храни королеву!), а этим здесь не многие могут похвастаться. Вы, полагаю, из Лондона, сэр? Я был в Лондоне лет двадцать пять тому назад. Что новенького у вас там произошло за это время, сэр?
Болтая таким образом, он довел меня обратно до ризницы. Я осмотрелся, нет ли где поблизости моих шпионов, но их нигде не было видно. Вероятно, проследив за мной до дома причетника, они затаились где-нибудь, с тем чтобы беспрепятственно наблюдать за моими дальнейшими действиями.
Тяжелая дверь ризницы из старого дуба была обита большими гвоздями. Причетник вложил свой огромный, увесистый ключ в замочную скважину с видом человека, знающего наперед, с какими трудностями ему придется столкнуться, и не уверенного, сумеет ли он преодолеть их с честью.
– Я могу провести вас только через этот вход, сэр, – сказал он, – поскольку дверь между церковью и ризницей заперта на засов со стороны ризницы, а то мы могли бы пройти через церковь. Очень тугой замок, сэр! И такой огромный, что, пожалуй, вполне сгодился бы для тюремных дверей. И заедает снова и снова. С ним очень трудно справиться. Его давно пора бы сменить на новый. Я говорил об этом церковному старосте по меньшей мере раз пятьдесят, а он – все одно: я займусь этим, – и ни с места. Да, захолустье, что и говорить. Не то что Лондон, не правда ли, сэр? Мы все здесь словно погружены в спячку! Словно время застыло для нас!
Наконец массивный замок поддался, и причетник открыл тяжелую дверь.
Ризница оказалась гораздо более просторной, чем это можно было предположить, глядя на нее снаружи. Это была полутемная, заплесневелая, наводившая уныние старая комната с низким, опирающимся на дубовые балки потолком. Вдоль двух стен ризницы, ближайших к церкви, расположились огромные деревянные шкафы, источенные червями и обветшавшие от времени. В одном из этих шкафов на гвоздях висело несколько стихарей, которые топорщились понизу и больше походили на фрагмент некой фривольной, покрывшейся от времени пылью драпировки. Под ними на полу стояли три ящика, наполовину прикрытые крышками, из всех щелей и трещин которых вылезала солома. За ними в углу лежали груды каких-то пыльных бумаг: больших, свернутых наподобие архитектурных планов и тех, что были скреплены друг с другом в стопки, как обычно сшивают векселя или письма. Когда-то комнату освещало небольшое оконце, но его заложили кирпичами и вместо него устроили в потолке слуховое окно. Атмосфера в комнате стояла тяжелая, удушливая, пахло плесенью, это дополнительно усугублялось еще и тем, что дверь, ведущая из ризницы в церковь, была наглухо заперта. В верхней и нижней части этой двери, также сделанной из массива дуба, были задвинуты два огромных засова.
– Могло бы быть и поопрятнее, не так ли, сэр? – сказал веселый причетник. – Но что прикажете делать, когда находишься в таком позабытом богом местечке. Взгляните-ка сюда, на эти три ящика. Уже больше года, как они готовы к отправке в Лондон, да так и остались здесь, только ризницу загромождают. Тут они и останутся, пока наконец крышки на ящиках не заколотят гвоздями, чтобы грузить их. Скажу вам, сэр, что уже говорил прежде: это вам не Лондон! Мы пребываем в спячке! Да! Время остановилось для нас!
– А что в этих ящиках? – спросил я.
– Фрагменты резьбы кафедры священника, панели с алтаря и скульптуры с органных хоров, – ответил причетник. – И еще двенадцать деревянных апостолов, и ни одного целого носа на всех. Какие-то – отломились, другие – источены червями, третьи – крошатся и рассыпаются в пыль. Они хрупкие, словно глиняная посуда, сэр, и такие же старые, как эта церковь, если не старше.
– А зачем их хотели отправить в Лондон? Для реставрации?
– Точно так, сэр, а с тех, что уже не поддавались бы починке, предполагалось изготовить копии из хорошей древесины. Но денег на это не хватило, вот они и стоят тут в ожидании новых пожертвований, а жертвовать-то уже и некому. С год назад, сэр, шесть джентльменов собрались по этому поводу отобедать в гостинице в новом городе. Они произносили речи, принимали резолюции, ставили под ними свои подписи и в результате напечатали тысячу объявлений. Такие красивые объявления, сэр, украшенные красными готическими буквами. В объявлениях говорилось, что позорно не отремонтировать церковь и не отреставрировать знаменитую резьбу по дереву, и тому подобное. Однако же раздать их было некому, и теперь эти объявления вместе со всеми архитекторскими планами, сметами и всей перепиской, которая кончилась ссорой, валяются там, за ящиками. Впрочем, сначала небольшие пожертвования поступали… Но чего можно ожидать в нашей глуши? Это ведь не Лондон, сэр! Денег хватило лишь на то, чтобы запаковать куски с попорченной резьбой, сделать сметы и оплатить печать объявлений, после чего от собранной суммы не осталось и полпенни. Так эти ящики тут и валяются, как я вам уже сказал. Деть их нам больше некуда, а в новом городе никто и не побеспокоится о помещениях для нас, мы живем во всеми позабытом уголке, потому и в ризнице такой беспорядок… И откуда ждать помощи, вот что хотел бы я знать!
Мне не терпелось просмотреть метрическую книгу, и я не стал поощрять дальнейшую разговорчивость старика. Я согласился с ним, что никто не поможет ему навести в ризнице порядок, а затем намекнул, что нам пора бы приняться за дело.
– Да, да, конечно. Метрическая книга… – сказал причетник, вынимая из кармана небольшую связку ключей. – Какие годы вас интересуют, сэр?
Мэриан сообщила мне возраст сэра Персиваля во время нашего с ней разговора относительно помолвки Лоры. Она описала тогда будущего супруга своей сестры как мужчину сорока пяти лет. Сделав соответствующий расчет и прибавив к нему еще один год, который уже минул с того времени, когда я получил эти сведения, я пришел к заключению, что сэр Персиваль должен был родиться в 1804 году и что я смело могу начать свой поиск в метрической книге с этой даты.
– Я хочу начать с тысяча восемьсот четвертого года, – сказал я.
– А затем, сэр? – спросил причетник. – Назад от этого года или вперед, к нашему времени?
– Назад, начиная с тысяча восемьсот четвертого года.
Он отворил один из шкафов, стоявший рядом с тем, где висели стихари, и вынул огромную книгу в засаленном переплете коричневой кожи. Меня поразила небрежность, с которой метрическая книга хранилась в ризнице. Двери шкафа покосились и потрескались от времени, а замок был такой маленький и простой, что я легко мог бы открыть его с помощью моей трости.
– Разве можно считать это надежным местом для хранения? – спросил я. – Такие важные документы, как метрическая книга, явно должны храниться под лучшим замком и запертыми в железный сейф.
– Вот странно! – сказал причетник, снова захлопывая книгу, которую только что открыл, и весело поглаживая переплет. – Те же самые слова много-много лет назад, когда я был мальчишкой, говорил мой старый хозяин. «Почему книга (он говорил об этой самой книге, что сейчас у меня в руках), – почему она не хранится в сейфе?» Он повторял это тысячу раз. Он был стряпчим в те годы, сэр, и заодно исполнял обязанности секретаря прихода. Славный старый джентльмен, честнее человека не сыскать было на всем белом свете! При жизни он хранил копию этой книги в своей конторе в Нолсбери, регулярно сверяя ее с подлинником и дополняя новыми записями. Едва ли вы поверите, сэр, если я вам скажу, что у него были назначены дни, один или два раза в три месяца, в которые он приезжал сюда, в эту церковь, верхом на своем старом белом пони, чтобы самолично сверить копию с оригиналом. «Откуда я знаю, – говаривал он, – откуда я знаю, что книга в ризнице не будет похищена или уничтожена? Почему бы книгу не хранить в сейфе? Почему я не могу заставить других быть такими же осторожными, как я сам? Зато если однажды в церкви что-нибудь случится и реестр будет утрачен, тогда-то приход и поймет всю ценность моей копии». После этого он всегда, бывало, понюхает табака и посмотрит вокруг себя так важно, ну, прямо лорд, да и только! Эх, да что там, нынче таких, как он, днем с огнем не найдешь. Даже, пожалуй, и в Лондоне не найдешь… Какой год вы сказали, сэр, тысяча восемьсот?..