Отнеситесь с должным уважением к этой вспышке благородного негодования. Она невыразимо облегчила меня. En route! Продолжим.
Растолковав миссис Клемент (или Клеменс – не знаю, как правильно звучит ее фамилия), что лучшее средство не позволить сэру Персивалю добраться до Анны – увезти девушку в Лондон, где она не сможет попасть в его лапы, а затем убедившись, что мое предложение нашло горячий прием, и условившись встретиться со спутницами на станции, дабы собственными глазами удостовериться, что они действительно уехали, я вернулся в имение, дабы уладить оставшиеся затруднения.
Первым делом я решил воспользоваться преданностью моей супруги. Я условился с миссис Клеменс, что в интересах Анны она сообщит леди Глайд свой лондонский адрес. Но одной этой договоренности было недостаточно. Злонамеренные люди в мое отсутствие могли поколебать простодушную доверчивость миссис Клеменс, да, в конце концов, она могла и вовсе не написать ей. Кому же я мог поручить отправиться в Лондон тем же поездом, что и миссис Клеменс с Анной, и незаметно проследить до дома, где они остановятся, спросил я себя. И мое супружеское «я» немедленно ответило: мадам Фоско.
Приняв решение о поездке моей жены в Лондон, я устроил так, чтобы эта поездка служила сразу двум целям. В настоящем положении мне была необходима сиделка для нашей страдалицы Мэриан, равно преданная и пациентке, и мне. По счастливой случайности одна из самых надежных и способных женщин на свете оказалась в моем распоряжении. Я имею в виду почтеннейшую даму – миссис Рюбель, на чей лондонский адрес я отправил обращенное к ней письмо, написанное рукой моей супруги.
В назначенный день миссис Клеменс и Анна Кэтерик встретились со мной на станции. Я вежливо усадил их на поезд, а затем вежливо усадил на него же мадам Фоско. Ближе к ночи жена моя вернулась в Блэкуотер, исполнив все мои поручения с самой безукоризненной точностью: мадам Фоско приехала в сопровождении миссис Рюбель и привезла мне адрес миссис Клеменс. Последующие события показали, что эта последняя мера предосторожности была излишней. Миссис Клеменс пунктуально уведомила леди Глайд о месте своего пребывания. На всякий случай я все же сохранил ее письмо.
В тот же день я имел короткий разговор с доктором, в котором, выступая в защиту священных интересов человеколюбия, высказал протест против его методов лечения Мэриан. Он вел себя дерзко, как зачастую ведут себя все невежественные люди. Однако я не стал выражать своего возмущения его поведением, а отложил ссору до тех пор, пока в этой ссоре не возникнет необходимость для осуществления моей цели.
Затем я сам уехал из Блэкуотера. В преддверии грядущих событий я должен был нанять резиденцию в Лондоне, а также уладить одно небольшое дело семейного характера с мистером Фэрли. Подходящий для моих нужд загородный дом я нашел в Сент-Джонс-Вуде, после чего отправился к мистеру Фэрли в Лиммеридж, Камберленд.
В результате тайного ознакомления с корреспонденцией Мэриан мне стало известно, что она предложила мистеру Фэрли пригласить леди Глайд посетить Лиммеридж, дабы тем самым облегчить ее семейные неурядицы. Я благоразумно позволил этому письму дойти по назначению, чувствуя, что оно не причинит вреда, а, наоборот, может оказаться полезным. Теперь я явился к мистеру Фэрли, дабы поддержать предложение Мэриан, с определенными, однако, изменениями, которые представлялись совершенно неизбежными в силу ее болезни и к тому же могли способствовать успешному осуществлению моих планов. Было необходимо, чтобы, получив приглашение от своего дядюшки, леди Глайд уехала из Блэкуотер-Парка одна и чтобы по его настоятельному совету она остановилась отдохнуть на ночь в доме своей тетушки (в доме, который я снял в Сент-Джонс-Вуде). Целью моего визита к мистеру Фэрли и стало достижение этих результатов и получение пригласительного письма, которое могло быть показано леди Глайд. Заметив, что сей джентльмен был в равной степени немощен как телом, так и душой и что мне пришлось в разговоре с ним использовать всю силу моего характера, я скажу более чем достаточно: Фоско пришел, увидел и победил.
По возвращении в Блэкуотер-Парк (с приглашением от дядюшки для леди Глайд) я обнаружил, что глупейшее лечение доктора, оказанное Мэриан, привело к весьма тревожным результатам. Горячка обернулась тифом. В день моего приезда леди Глайд всеми силами пыталась попасть в комнату больной, чтобы ухаживать за своей сестрой. Мы с ней не питали друг к другу симпатии – она самым непростительным образом нанесла оскорбление моей чувствительности, назвав меня шпионом, она была камнем преткновения на нашем с Персивалем пути, – но, несмотря на все это, мое великодушие не позволяло мне намеренно подвергнуть ее опасности заражения. Если бы обстоятельства сложились именно таким образом, то многосложный узел, над которым я так тщательно и терпеливо трудился, мог бы быть в одночасье распутан благодаря превратностям судьбы. Но вмешался доктор и воспрепятствовал тому, чтобы она вошла в комнату больной.
Я и прежде советовал послать в Лондон за доктором, дабы проконсультироваться с ним. Теперь наконец так и сделали. Лондонский доктор подтвердил мой диагноз. Состояние Мэриан было крайне тяжелым. Но мы надеялись на улучшение здоровья нашей очаровательной пациентки на пятый день после начала тифа. За это время я лишь однажды отлучился из Блэкуотер-Парка: я уехал в Лондон утренним поездом, чтобы произвести последние приготовления в моем доме в Сент-Джонс-Вуде, удостовериться путем частных расспросов, что миссис Клеменс никуда не переехала, и предварительно условиться кое о каких мелочах с супругом мадам Рюбель. К ночи я вернулся. Через пять дней лондонский доктор объявил, что наша Мэриан, чье здоровье нас всех так интересовало, находится вне опасности и нуждается исключительно в тщательном уходе. Этого-то времени я и ждал. Теперь, когда в медицинской помощи более не было необходимости, я сделал первый ход в игре, высказав свои претензии местному докторишке. Он был одним из многочисленных свидетелей, от которых мне следовало избавиться. Оживленный спор между нами (в который Персиваль, заранее предупрежденный мною, отказался вмешиваться) сослужил мне превосходную службу. Я обрушился на этого жалкого человека неукротимой лавиной благородного негодования – и его словно ветром сдуло из Блэкуотер-Парка.
Затем надо было отделаться от слуг. Я снова дал соответствующие указания Персивалю (нравственные силы которого нуждались в постоянном укреплении), и в один прекрасный день миссис Майклсон с удивлением выслушала известие, что ее хозяин решил распустить всю прислугу. Для исполнения домашних обязанностей мы оставили в имении только одну служанку, чье присутствие, в этом мы ничуть не сомневались, в силу ее непроходимой глупости не станет для нас стесняющим, ибо девушка была не в состоянии что-либо заподозрить. Когда вся прислуга разъехалась, нам оставалось только освободить себя от попечений миссис Майклсон. Этого мы легко достигли, отослав эту приятную женщину отыскать подходящий дом на морском побережье для ее госпожи.
Теперь обстоятельства были именно такими, как это требовалось. Леди Глайд не спускалась по случаю нервного истощения, приковавшего ее к постели, а глупая служанка (не помню ее имени) запиралась на ночь в комнате своей госпожи ухаживать за ней. Мэриан, хотя и быстро идущая на поправку, все еще не вставала с постели; за ней ухаживала миссис Рюбель. В доме, кроме моей жены, Персиваля и меня, не было ни одной живой души. Все благоприятствовало нам, и я сделал второй ход в игре.
Цель этого второго хода заключалась в том, чтобы убедить леди Глайд уехать из Блэкуотера без сестры. Если бы мы не сумели уверить ее, что Мэриан уже отправилась в Камберленд, предваряя ее приезд туда, нам не представилась бы возможность уговорить леди Глайд покинуть дом по собственной воле. Чтобы добиться этого, мы спрятали нашу прелестную больную в одной из нежилых комнат Блэкуотер-Парка. Глубокой ночью мадам Фоско, мадам Рюбель и я сам (Персиваль был не настолько хладнокровен, чтобы на него можно было положиться) проделали эту операцию. Зрелище было в высшей степени живописным, таинственным, драматичным. По моему распоряжению еще утром постель больной была помещена на прочное деревянное основание, приспособленное для переноски. Нам оставалось только осторожно поднять кровать на этом основании, взявшись у изголовья и в изножье, и переместить нашу пациентку, куда бы мы ни пожелали. В данном случае помощь химии не требовалась и к ней не прибегали. Наша прекрасная Мэриан спала крепким сном выздоравливающего человека. Предварительно мы расставили свечи по пути нашего следования и распахнули все двери, через которые нам предстояло пройти. Как более сильный, я взялся за изголовье кровати, моя жена и мадам Рюбель – за изножье, каждая со своей стороны. Я нес эту драгоценную ношу с глубочайшей нежностью, на которую только способен мужчина, и с отеческой заботливостью. Где тот современный Рембрандт, который смог бы передать на полотне нашу полуночную процессию? Увы, искусство! Увы, живописнейшее зрелище! Рембрандтов нынче нигде не сыщешь!
На следующее утро я и моя жена отправились в Лондон, оставив Мэриан запертой в необитаемой части дома под присмотром мадам Рюбель, которая любезно согласилась на два-три дня разделить участь своей подопечной. Перед отъездом я отдал Персивалю пригласительное письмо мистера Фэрли племяннице, в котором тот советовал леди Глайд по пути в Камберленд остановиться на ночь в доме ее тетушки. Персиваль в соответствии с нашей с ним договоренностью должен был показать его леди Глайд только после того, как получит от меня известие. Также я взял у Персиваля адрес лечебницы, где до побега содержалась Анна Кэтерик, и письмо от него же к содержателю лечебницы, уведомляющее этого джентльмена о возвращении убежавшей пациентки под его врачебное попечение.
Во время последней моей поездки в столицу я устроил все таким образом, чтобы наше скромное жилище было готово принять нас, как только мы прибудем в Лондон на утреннем поезде. Вследствие этой благоразумной предусмотрительности мы получили возможность уже в тот же день сделать третий ход в игре – заполучить Анну Кэтерик.