Мистер Кирл и я тотчас сошли вниз и составили форму письма, которое планировали разослать всем жителям Лиммериджа из числа тех, кто присутствовал на подложных похоронах, приглашая их от имени мистера Фэрли прийти завтра в его дом. Мы написали также в Карлайл каменщику, изготовлявшему надгробные памятники, с просьбой прислать человека на лиммериджское кладбище для того, чтобы сбить надпись на одном из надгробий. Мистер Кирл решил заночевать в Лиммеридж-Хаусе, он взял на себя труд проследить, чтобы эти письма были непременно прочитаны мистеру Фэрли и подписаны им собственноручно.
Вернувшись на ферму, я посвятил остаток дня написанию ясного, краткого отчета о самом преступлении и о противоречиях, которые возникли при его исполнении. Прежде чем прочитать его публично, я показал свой отчет мистеру Кирлу. Мы также условились, в какой момент следует предъявлять собранные нами доказательства во время чтения документа. Когда мы закончили со всеми необходимыми приготовлениями, мистер Кирл заговорил со мной о делах Лоры. Не зная и не желая ничего знать о них, но сомневаясь, одобрит ли мистер Кирл, как деловой человек, мое равнодушное отношение к вопросу, составляющему жизненный интерес моей жены, а именно к наследству, которое заполучила после ее мнимой смерти мадам Фоско, я попросил мистера Кирла извинить меня, если я уклонюсь от разговора на эту тему. Мое желание обусловлено, я мог совершенно искренне сказать ему об этом, теми горестями и неприятностями прошлого, о которых мы никогда не говорим между собой и которые инстинктивно стараемся не обсуждать с посторонними.
Последнее, что мне оставалось сделать до наступления темноты, – переписать лживую надпись на надгробном камне, пока она еще не была уничтожена.
И вот настал день – день, когда Лора снова переступила порог Лиммеридж-Хауса! Все присутствующие повставали со своих мест, когда Мэриан и я ввели ее в хорошо знакомую нам столовую комнату. При виде ее по толпе пробежал ропот недоумения, послышались чьи-то удивленные возгласы. Мистер Фэрли также присутствовал (по моему настоянию). Подле него расположился мистер Кирл, а за мистером Фэрли стоял его камердинер, держа наготове флакон с нюхательной солью в одной руке и белоснежный носовой платок, напрысканный одеколоном, – в другой.
Я начал свою речь с того, что попросил мистера Фэрли во всеуслышание подтвердить, что действую от его имени и по его просьбе. Оперевшись на мистера Кирла и своего камердинера, он с их помощью встал из своего кресла и произнес следующие слова:
– Позвольте представить вам мистера Хартрайта. Сам я все так же болен и немощен, как и прежде, и потому этот джентльмен чрезвычайно обяжет меня тем, что обратится к вам вместо меня. Дело до крайности неловкое! Пожалуйста, выслушайте его и не шумите! – С этими словами он медленно опустился в кресло и спрятался за своим надушенным носовым платком.
Ясно и кратко я поведал перед собравшимися, как был задуман и исполнен план заговора. Я уведомил моих слушателей, что явился в Лиммеридж-Хаус затем, чтобы, во-первых, объявить, что жена моя, сидящая в настоящий момент подле меня, является дочерью покойного мистера Филиппа Фэрли; во-вторых, представить доказательства того, что похороны, на которых все они присутствовали на лиммериджском кладбище, были похоронами другой женщины; в-третьих, объяснить, каким образом все это произошло. Без дальнейших предисловий я прочел свой отчет, описывающий заговор лишь в общих чертах, при этом я делал акцент исключительно на финансовых мотивах преступления, дабы избежать ненужных осложнений, которые могли бы возникнуть при упоминании о тайне сэра Персиваля. После этого я напомнил моим слушателям о выгравированной на памятнике дате смерти (25 июля) «леди Глайд» и подтвердил ее точность, предъявив присутствующим медицинское свидетельство о смерти. Затем я прочел письмо сэра Персиваля от 25 июля, сообщавшего графу Фоско о намерении Лоры выехать в Лондон 26 июля. Потом я доказал, что она действительно предприняла это путешествие – и слова мои подтвердил приехавший со мной кучер, который отвозил в тот день настоящую леди Глайд с вокзала в дом графа Фоско, – и что предприняла она его именно 26 июля, как и собиралась; дату ее приезда я подтвердил, показав слушателям выписку из книги заказов извозчичьей биржи. Затем Мэриан дополнила мой рассказ своим свидетельством о встрече с Лорой в сумасшедшем доме и о побеге ее сестры. И наконец, я известил присутствующих о смерти сэра Персиваля и о моей женитьбе.
Едва я закончил, как со своего места поднялся мистер Кирл и на правах поверенного в делах семьи Фэрли заявил, что считает дело мое полностью доказанным и что справедливость моих слов подтверждают самые неопровержимые доказательства, какие ему доводилось когда-либо слышать. В этот момент я помог Лоре подняться, чтобы все, кто был в комнате, могли ее увидеть.
– Все ли присутствующие здесь такого же мнения? – спросил я, выступив на несколько шагов вперед и указывая на мою жену.
Эффект, вызванный моим вопросом, был прямо-таки поразительный. Услышав его, в глубине комнаты в ту же секунду на ноги вскочил один из старейших жителей Лиммериджа, а все остальные незамедлительно последовали его примеру. Как сейчас, вижу перед собой этого человека с прямодушным смуглым лицом и седыми волосами, взобравшегося на подоконник и размахивающего своим тяжелым хлыстом у себя над головой.
– Вот она – живая и здоровая, да благословит ее Господь! – воскликнул он. – Давайте же поприветствуем ее! Давайте же, ребята, громче!
Оглушительные, ликующие крики, ставшие ответом на его возглас и накатывавшие все новой и новой волной, звучали для меня прекраснейшей музыкой на свете. Крестьяне и ребятишки-школьники, собравшиеся на лужайке перед домом, подхватили эти приветственные крики и эхом разнесли их по всему Лиммериджу. Жены фермеров столпились вокруг Лоры в надежде прежде других успеть пожать ей руку и со слезами, бегущими по щекам, умоляли ее не терять мужества и не плакать. Лора совершенно обессилела от пережитых треволнений дня, так что мне пришлось препроводить ее до дверей комнаты, где я предоставил ее заботам Мэриан – Мэриан, которая всегда была нашей поддержкой и чье мужественное самообладание не изменило нам и теперь.
Оставшись один у дверей, я пригласил всех присутствующих (поблагодарив их предварительно от своего имени и имени Лоры) проследовать за мной на кладбище, чтобы собственными глазами увидеть, как будет стерта фальшивая надпись на надгробном памятнике.
Все вышли из дома и присоединились к толпе деревенских жителей, собравшихся вокруг могилы, где нас уже ждал присланный из Карлайла каменщик. В гробовой тишине раздался первый удар резца по мрамору. Никто не проронил ни звука и не пошевелился, пока слова «Лора, леди Глайд…» не исчезли навсегда. Тогда в толпе раздался единодушный глубокий вздох облегчения, словно все почувствовали, что таким образом последние следы преступления смыты с самой Лоры, и люди стали медленно расходиться. Вся надпись была сбита с надгробного памятника уже к вечеру. Впоследствии на ее месте выгравировали только одну строчку: «Анна Кэтерик. 25 июля 1850 года».
Вечером я еще раз зашел в Лиммеридж-Хаус, чтобы попрощаться с мистером Кирлом. Он со своим клерком и Джоном Оуэном возвращались в Лондон ночным поездом. Сразу же после их отъезда на железнодорожную станцию мне передали дерзкую записку от мистера Фэрли (его увели из столовой в совершенно разбитом состоянии после первой волны ликования, которую вызвал мой вопрос, адресованный местным жителям). В своей записке мистер Фэрли выражал нам свои «самые искренние поздравления» и спрашивал, входит ли в наши намерения на какое-то время остановиться в его доме. Я написал ему в ответ, что единственная цель, ради которой мы вынуждены были переступить порог его дома, была достигнута, что в мои намерения не входит останавливаться ни в чьем доме, кроме моего собственного, и что мистер Фэрли может не опасаться увидеть нас еще когда-либо или услышать о нас в будущем.
Мы вернулись к нашим друзьям на ферме, чтобы переночевать у них, а на следующее утро уехали в Лондон; до станции нас с искреннейшим энтузиазмом и по собственному почину провожали жители всей деревни и все окрестные фермеры.
Стоило холмам Камберленда скрыться из виду, растаяв вдали, как на ум мне пришло воспоминание о первых горестных обстоятельствах, с которых началась долгая борьба, закончившаяся только теперь. Оглядываясь назад, странно осознавать, что именно бедность, вынудившая нас не прибегать ни к чьей посторонней помощи, косвенно способствовала нашему успеху, заставив меня действовать совершенно самостоятельно. Если бы мы были достаточно богаты, чтобы искать помощи у закона, еще не известно, к каким результатам это бы привело. По собственным словам мистера Кирла, выигрыш нашего дела был бы более чем сомнителен, а проигрыш, если судить по тому, как развивались события, – совершенно неизбежен. Судебное вмешательство никогда не предоставило бы мне возможности повидаться с миссис Кэтерик и получить признание графа посредством Пески.
Прежде чем завершить свое повествование, мне остается добавить к цепи описываемых событий два последних.
Пока новое для нас чувство освобождения от тяжелого гнета прошлого все еще ощущалось нами как нечто не вполне обычное, за мной прислал мой друг, тот самый, что когда-то дал мне первый заказ по гравюрам на дереве. Это приглашение стало еще одним подтверждением его заботы о моем благополучии. Ему поручили отправиться в Париж и ознакомиться там с новым изобретением, имеющим практическое применение в процессе гравирования, с тем чтобы убедиться, может ли внедрение этого изобретения в Англии оказаться выгодным. Ввиду собственной занятости он не имел достаточно времени, чтобы самому выполнить это поручение, и тогда он чрезвычайно любезно предложил перепоручить это дело мне. Я, ни секунды не сомневаясь, тут же с благодарностью принял это предложение, поскольку если бы я хорошо справился с поставленной задачей, на что я очень надеялся, то мог бы получить постоянную работу в иллюстрированной газете, с которой сейчас я сотрудничал лишь время от времени.