– Ни один мужчина не мог бы сказать больше этого, мисс Холкомб. Насколько я могу судить, немногие мужчины на его месте сказали бы столько.
Мисс Холкомб помолчала с минуту после того, как я произнес эти слова, а потом взглянула на меня со странным выражением растерянности и глубокой обеспокоенности.
– Я никого не обвиняю и ничего не подозреваю, – проговорила она резко. – Но я не могу и не хочу уговаривать Лору вступить в этот брак.
– Но ведь именно об этом и просил вас сэр Персиваль, – возразил я с удивлением. – Он умолял вас ни к чему ее не принуждать.
– Но косвенно он заставляет меня сделать именно это, прося передать ей его слова.
– Как это возможно?
– Вы сами знаете Лору, мистер Гилмор. Стоит мне сказать ей, чтобы она вспомнила обстоятельства своей помолвки, как я невольно обращусь к двум самым сильным чувствам в ее натуре: к ее любви к отцу и к ее неизменной честности. Вам хорошо известно, что она ни разу в жизни не нарушила каких-либо обещаний, что она согласилась на эту помолвку, когда у ее отца обнаружили смертельную болезнь, и что перед своей кончиной он искренне радовался предстоящему замужеству Лоры и сэра Персиваля Глайда и возлагал на этот брак большие надежды.
Признаюсь, я был несколько обескуражен взглядом мисс Холкомб на события.
– Вы, разумеется, не имеете в виду, что во время вашей вчерашней беседы сэр Персиваль рассчитывал именно на этот результат, о котором говорите вы?
Ее открытое, бесстрашное лицо ответило мне за нее.
– Неужели вы думаете, что я хоть на одну минуту осталась бы в обществе человека, которого могла бы заподозрить в подобной низости?! – гневно спросила она.
Мне понравилось ее прямодушное негодование. В нашей профессии мы видим так много коварства и так мало негодования, идущего от чистого сердца.
– В таком случае, – сказал я, – простите меня за то, что я использую в разговоре с вами чисто юридическое выражение, вы приводите доводы, не относящиеся к делу. Какими бы ни были последствия, сэр Персиваль имеет право ожидать, что ваша сестра серьезно, со всех сторон, обдумает свою помолвку, прежде чем решится отказаться от данного слова. Если ее мнение о нем переменилось из-за этого несчастного письма, вам следует пойти к ней немедленно и рассказать, что он совершенно оправдался в ваших и моих глазах. Какие еще у нее могут быть возражения против брака с ним? Что может служить оправданием ее переменившегося отношения к мужчине, чьей женой она по собственному желанию согласилась стать два года назад?
– С точки зрения закона и здравого смысла, мистер Гилмор, у нее нет оправданий. Если ее, как и меня, мучат сомнения, то в обоих случаях вы можете приписать наше странное поведение, если того пожелаете, простому капризу, и мы должны будем найти в себе силы снести это обвинение.
С этими словами мисс Холкомб поднялась и ушла. Когда умной женщине задают серьезный вопрос, от ответа на который она уклоняется, приводя ничего не значащие фразы, в девяносто девяти случаях из ста это верный знак того, что она что-то скрывает. Я вернулся к просматриванию газеты, уверенный в том, что у мисс Холкомб и мисс Фэрли есть какой-то секрет, который они скрывают от сэра Персиваля и от меня. Я считал это обидным для нас обоих, но особенно для сэра Персиваля.
Мои сомнения или, лучше сказать, моя уверенность подтвердилась позже поведением и манерой вести беседу мисс Холкомб, когда мы встретились с ней тем же вечером. Рассказывая о своем разговоре с сестрой, мисс Холкомб была подозрительно кратка и сдержанна. Мисс Фэрли, по-видимому, довольно спокойно выслушала все объяснения насчет письма, но, когда мисс Холкомб заговорила с ней о том, что сэр Персиваль приехал в Лиммеридж затем, чтобы просить ее назначить день свадьбы, она умоляла ее не продолжать и дать время подумать. Если бы сэр Персиваль согласился сейчас оставить ее в покое, она ручалась, что даст ему окончательный ответ еще до конца года. Она просила об этой отсрочке с таким волнением и беспокойством, что мисс Холкомб обещала ей употребить все свое влияние, если понадобится, дабы получить ее. На этом, по настойчивой просьбе мисс Фэрли, все дальнейшие рассуждения о будущей свадьбе были прекращены.
Эта временная отсрочка была, по всей видимости, на руку молодой леди, однако ставила пишущего эти строки в затруднительное положение. С утренней почтой я получил письмо от своего компаньона, которое обязывало меня вернуться в Лондон на следующий день. И до истечения этого года мне едва ли представилась бы возможность снова посетить Лиммеридж-Хаус. В таком случае, если бы мисс Фэрли все же решилась на замужество, мои личные переговоры с ней, необходимые для подготовки брачного контракта, были бы решительно невозможны, и нам пришлось бы вести с ней переписку о таких вещах, которые следует обсуждать только устно при личной встрече. Я ничего не говорил об этом затруднении, пока мисс Холкомб не попросила сэра Персиваля о желаемой отсрочке. Он был слишком галантным джентльменом и немедленно согласился уступить желанию мисс Фэрли. Когда мисс Холкомб уведомила меня об этом, я сообщил, что непременно должен поговорить с ее сестрой до моего отъезда из Лиммериджа. Мы условились, что я смогу увидеться с мисс Фэрли в ее гостиной на следующее утро. Она не сошла к обеду и не присоединилась к нам вечером. Предлогом этому служило ее нездоровье, и мне показалось, сэр Персиваль был несколько раздосадован, услышав об этом.
На следующее утро, сразу же после завтрака, я поднялся в гостиную мисс Фэрли. Бедняжка была так бледна и грустна и встретила меня так мило и радушно, что от намерения пожурить ее за капризы и нерешительность, которое я принял, поднимаясь по лестнице, не осталось и следа. Я проводил ее к креслу, с которого она встала, и сел напротив. Ее вздорная собачка была в комнате, и я ожидал, что она встретит меня лаем и ворчанием. Как ни странно, капризное животное обмануло мои ожидания, запрыгнув ко мне на колени, как только я опустился в кресло, и уткнув свою острую мордочку в мою руку.
– Вы часто сиживали у меня на коленях, когда были ребенком, дитя мое, – сказал я, – а теперь, кажется, ваша собачка решила занять ваш опустевший трон. Этот прелестный рисунок ваш? – Я указал на небольшой альбом, который лежал на столе подле нее и который она, по всей вероятности, просматривала, когда я вошел к ней.
На раскрытой странице был изображен небольшой пейзаж, прекрасно выполненный акварелью. Его-то я и упомянул в своем вопросе, пустячном вопросе, но не мог же я сразу приступить к разговору о делах.
– Нет, – ответила мисс Фэрли, смущенно глядя в сторону, – не мой.
У нее была привычка, которую я помнил за ней еще с детства: она постоянно что-то теребила в руках, первое, что попадется, когда с ней кто-нибудь разговаривал. На этот раз она рассеянно теребила страницу с пейзажем. Лицо ее казалось еще более грустным. Она не смотрела ни на рисунок, ни на меня. Ее глаза беспокойно скользили с одного предмета на другой, – по всей вероятности, она догадывалась, о чем я собирался с ней говорить. Видя это, я решил приступить к делу немедля.
– Одна из причин, приведшая меня сюда, – желание проститься с вами, моя дорогая, – начал я. – Я должен вернуться в Лондон сегодня же, но перед отъездом я хотел бы переговорить с вами о ваших делах.
– Мне очень жаль, что вы уезжаете, мистер Гилмор, – сказала она ласково. – Когда вы здесь, для меня словно вновь оживают былые счастливые дни.
– Надеюсь, я смогу приехать сюда еще и снова напомнить вам о счастливом прошлом, – продолжал я, – но, поскольку будущее скрыто от нас, я должен воспользоваться случаем и поговорить с вами сейчас. Вот уже много лет я являюсь вашим поверенным и старым другом, а потому полагаю, что не оскорблю ваших чувств, если напомню о возможности вашего брака с сэром Персивалем Глайдом.
Мисс Фэрли резко отдернула руку от альбома, словно тот неожиданно раскалился и обжег ее. Она судорожно сжала пальцы на коленях, потупила глаза в пол, а на лице ее появилось выражение подавленности, граничившей с отчаянием.
– Неужели об этом непременно нужно говорить? – сказала она упавшим голосом.
– Необходимо коснуться этой темы, – ответил я, – но не задерживаться на подробностях. Скажем только, что вы можете как выйти, так и не выйти замуж. В первом случае я должен заранее подготовить ваш брачный контракт, однако я не могу сделать этого, хотя бы даже из вежливости, не посоветовавшись с вами. Может статься, сегодня мне представился последний шанс услышать от вас самой о ваших пожеланиях. А посему давайте предположим, что ваш брак состоится, и позвольте мне изложить так кратко, насколько это только возможно, каково теперешнее положение ваших дел и каким оно может стать в будущем, после вашего замужества.
Я объяснил мисс Фэрли смысл составления брачного контракта, а затем подробно описал ее перспективы, во-первых, к моменту ее совершеннолетия и, во-вторых, после смерти ее дядюшки, подчеркивая разницу между собственностью, владелицей которой она будет лишь пожизненно, и состоянием, которым сможет распоряжаться по своему усмотрению. Она слушала внимательно, с подавленным, как и раньше, выражением лица, по-прежнему нервно сжимая руки на коленях.
– А теперь, – сказал я в завершение, – сообщите мне, какие условия вам угодно поместить в контракт, который будет составлен в случае, если, как мы с вами предположили, ваш брак будет заключен, разумеется с одобрения вашего опекуна, поскольку вы еще несовершеннолетняя.
Она беспокойно подвинулась на стуле, а потом вдруг посмотрела на меня очень серьезно.
– Если это случится, – начала она слабым голосом, – если я…
– Если вы выйдете замуж, – помог я ей договорить.
– Он не должен разлучать меня с Мэриан! – вскричала она с неожиданной для нее энергичностью. – О мистер Гилмор, молю, пусть в контракте будет условие, что Мэриан останется жить со мной!
При других обстоятельствах мне, вероятно, показалось бы забавным это чисто женское истолкование моего вопроса и предшествовавшего ему пространного объяснения. Но ее взгляд и интонация, с которой она произнесла свою просьбу, были таковы, что не просто настроили меня на серьезный лад, они обеспокоили меня. Ее немногие слова обнаруживали отчаянное желание девушки цепляться за прошлое, что не предвещало ничего хорошего для будущего.